Двое для трагедии. Том 2

– Тогда мы хотим убедиться в том, что вы умерли, и только тогда начнем сожжение.

– Что ж, убедитесь, – усмехнулся я. – Но, надеюсь, вы исполните все в точности, как я желаю?

– Не сомневайтесь.

– Сделайте все на совесть и жгите нас двое с половиной суток, – мрачно сказал я.

«Грубиян» молча кивнул.

Бережно положив Вайпер на передвижные носилки, что автоматически несли мертвое тело в печь, я в последний раз погладил ее лицо и поцеловал ее бледные губы.

– Когда я умру, положите меня рядом с ней, – приказал я рабочим.

Чтобы успокоить напуганных кочегаров и убедить их в том, что я, действительно, буду мертв, когда они положат меня в печь, я достал из кармана маленькую бутылочку, которую специально взял из аптечки Маркуса, поднес ее к губам, чтобы выпить содержимое и инсценировать свою смерть, но вдруг Вайпер открыла глаза. Моя рука замерла. Дыхание оборвалось. Я опустил руку с лекарством.

Вайпер смотрела на меня, и в ее карих глазах читался глубокий упрек.

– Вайпер… – прошептал я, неотрывно смотря на нее. – Вайпер… Ты жива.

– Что ты делаешь? – услышал я в своей голове голос возлюбленной, но ее губы не шевелились.

– Я хочу уйти с тобой, – вслух ответил ей я.

Я был ошарашен: она разговаривала со мной. Но она была мертва. Как это возможно?

– Ты не должен, – вновь пронесся в моей голове ее голос.

– Должен. Я убил тебя, – твердо сказал я.

Вайпер смотрела на меня, и ее голос пронзал мой разум.

– Ты не виноват в этом, – сказала мне она.

– Ты опять оправдываешь меня, – с улыбкой ответил я.

– Нет. Так было суждено.

– Моя судьба – быть с тобой.

– С кем он разговаривает? – услышал я удивленный голос позади себя – голос «грубияна».

– Совсем свихнулся! – прошептал его напарник.

Но я не обращал на них внимания: я смотрел на Вайпер, в ее прекрасные темные карие глаза, и внимал ее голосу.

– Помнишь, мы говорили об этом? – спросила Вайпер.

– Да. Но я не могу остаться здесь один, без тебя, – ответил я, нежно гладя ее белое лицо.

– Седрик, твоя судьба – жить, а моя – умереть. Мы знали, на что шли, когда любовь объединила наши сердца. И ты не имеешь права отвергать то, что пообещал мне.

– Ты не можешь быть такой жестокой: если ты мертва, значит, должен умереть и я.

– Нет. Твоя жизнь продолжается. И моя тоже. Я не умерла – я теку по твоим венам и наполняю тебя жизнью. Теперь мы – единое целое, разве ты не понимаешь этого?

– Это всего лишь твоя кровь, но ты умерла – я убил тебя, любовь моя, – с болью сказал я, не понимая, зачем она говорила мне все это, почему не позволяла уйти с ней.

– Ты убил не меня, а лишь мою оболочку: я – жива, я – кровь, что ты выпил из моего тела. Я всегда буду с тобой, в тебе, Седрик. Если ты попытаешься сжечь себя, то погубишь и меня тоже. – Голос Вайпер обволакивал мое сознание.

Что это было? Иллюзия моего больного сознания? Игра воображения? То, что я желал услышать? Но я желал услышать не это: я хотел бы знать, что Вайпер ждала меня в вечности, но она сказала, что я должен был остаться в мире, в котором нет ее.

– Ты обманываешь себя, любимый: та вечность, о которой ты мечтаешь, уже вокруг тебя – я в тебе, и пока жив ты, живу и я, – улыбнувшись, ласково сказала Вайпер.

Бутылочка с лекарством выпала из моей руки и звонко разбилась об каменный пол.

– Почему ты запрещаешь мне уйти с тобой? – в порыве отчаяния спросил я.

– Потому что это – не твоя судьба. И ты должен позаботиться о моих родителях. Они ждут, когда ты придешь к ним, чтобы разделить с ними горе. Они – часть меня, как и мои детские рисунки, как все мои вещи и книги, как мы с тобой.

– Да…

– Ты не потерял меня и никогда не потеряешь, но, если ты ляжешь со мной в эту печь, я не смогу обрести покой.

– Тогда позволь мне поцеловать тебя в последний раз, – попросил я. – Если ты так желаешь, чтобы я жил, я буду жить.

Взгляд Вайпер потеплел, и она улыбнулась мне нежной улыбкой, какой улыбалась только тогда, когда была счастлива.

– И не отворачивайся от своей семьи: они так любят тебя, что пошли наперекор судьбе, желая отвратить от тебя сумасшествие. Особенно Маркус – он так страдал все это время. Прости их, потому что я простила им.

Я наклонился к ее губам и поцеловал их, вкладывая в свой поцелуй все то, что было в нем тогда, на Нусельском мосту, когда наши губы обжег наш первый поцелуй.

– А теперь отпусти меня, – с улыбкой сказала Вайпер. – Пообещай мне, что развеешь мой прах с Нусельского моста, во время заката: пусть место нашей первой встречи станет местом моего освобождения.

– Я обещаю тебе. – Я закрыл глаза, чтобы сдержать слезы, а когда открыл их, Вайпер вновь лежала мертвая, но на ее лице словно появился свет умиротворенности.

– Она готова, – сказал я мужчинам, стоящим позади меня.

– А вы…

– Я передумал.

Носилки с Вайпер были молча задвинуты в печь, и это был последний раз, когда я видел ее. Но я чувствовал: она жила во мне в виде крови, и я был не вправе убивать ее еще раз. Вайпер всегда будет со мной. Пусть даже не в виде материи, а в виде памяти, и, пока был жив я, была жива и она. Значит, мы познаем вечность.

В печи вспыхнул яростный огонь.

Когда тело Вайпер превратилось в пепел, я собственноручно собрал его в урну. Письмо, которое я написал Маркусу, и заявление я сжег: кочегары уверили меня в том, что даже не заикнутся о том, что я сделал со своей девушкой и что они вообще меня видели. Я знал, что они не проболтаются: они тряслись за свои шкуры.

Работники крематория получили свой гонорар и попросили меня покинуть территорию крематория.