Яд со взбитыми сливками

– Что? Как это? За что? – закудахтали те.

– Причем не только уволены, но и оштрафованы на сумму нанесенного вами бизнесу ущерба, – размеренно продолжила Амалия, словно не слыша гвалта. – Надеюсь, все помнят условия контракта, который вы оба подписывали.

– Какого еще ущерба? – Изображать непонимание, едва выйдя из алкогольной комы, довольно проблематично. Особенно трудно уследить за бегающими, словно шары в лототроне, глазами. Но Пипетка продолжала демонстрировать искреннее недоумение, несмотря на полное отсутствие умения. – Я не понимаю, о чем вы! Амалия Викторовна, я ведь всегда выполняла все задания, спускаемые сверху! И до сих пор моя квалификация господина Николса устраивала! Какой еще ущерб? Буквально три дня назад я подобрала подходящее по заданным параметрам сердце, изъятие прошло безупречно, орган в соответствующем контейнере немедленно был отправлен, тело после консервации всех расходуемых материалов утилизировано – не пропало ничего! Почки, печень, легкие – сохранено все ценное, вплоть до роговицы глаз. О каком ущербе может идти речь?

– А вы, Владимир Игоревич, – перевела взгляд на физрука Амалия, совершенно не реагируя на вопли Пипетки, – ничего не хотите мне сказать?

– Я?! – Брови самца взлетели к границе волос, благо лететь было недалеко. – А я-то с какой стороны могу нанести ущерб? Тренировками я материал не перегружаю, слежу только за тем, чтобы они были здоровы и органы их функционировали нормально. Все, кто может ходить и ходит ко мне на занятия, здоровы, в этом я абсолютно уверен!

– Не хотите признаваться, значит? – холодно усмехнулась Амалия, сцепив пальцы лежащих на столе рук. – Напрасно. Тогда у вас появился бы пусть крохотный, но шанс остаться в команде. А так…

– Ну вы хоть намекните, в чем дело! – взвыл физрук, вдруг увидев, как за горизонт уплывает флотилия из его личных стодолларовых купюр.

– Хорошо, – кивнула Федоренкова, – намекаю. Сегодня в коридоре я встретила Сашу Смирнова.

Услышав самую обычную на первый взгляд фамилию, парочка мгновенно изобразила польский флаг: Пипетка побелела, а физрук стал еще пунцовее.

А потом мадемуазель Поливайко пронзительно завизжала:

– Я не хотела, это все он! Говорил, что большие деньги на парне заработает! Он слепого уже два года тренирует, а сегодня сказал, что хочет выкрасть мальчишку! Меня подговаривал, чтобы я Смирнова умершим по документам провела! А я не согласилась! Я и прятать его от вас боялась, но он заставил!

– Ах ты сука! – прошипел самец, разворачиваясь к испуганно съежившейся подельнице. – Это как же я тебя заставил?! Иголки под ногти загонял, что ли? Ты же долю себе с будущих денег выторговала неслабую! И трахать тебя приходилось, хотя меня тошнит от твоих костей и крысиной морды!

– Тошнит?! – Испуг мгновенно трансформировался в злобу. – Ты на себя посмотри, кабан…

– Хватит! – стукнула ладонью по столу директриса. – Вы омерзительны! Оба! И я не желаю слушать, кто кого куда втянул! Говорите толком и по существу – зачем вам понадобился Смирнов? У него что, богатые родственники вдруг объявились, и вы решили у меня за спиной провернуть свой маленький гешефт? Но, насколько я успела понять из ваших павианьих воплей, вы, Наталья Васильевна, скрываете от меня Смирнова уже два года, а вы, Владимир Игоревич, все это время тренируете мальчика. Итак, повторяю вопрос: зачем вам нужен этот слепой?

– Твой был план, ты и говори, – пробурчала врачиха, инсценировав строчки из всемирно известной нетленки «Подмосковные вечера».

Ну, там где «милая смотрит искоса, низко голову наклоня». Со стороны, между прочим, смотрится довольно забавно. Правда, некоторое опасение внушает изгиб шейных позвонков, уж очень неестественный.

Физрук, потоптавшись еще с полминуты, но так ничего и не вытоптав, тяжело вздохнул и начал каяться.

И чем больше он говорил, тем труднее было Саше сдерживать слезы, и без того нетерпеливо переливавшиеся через край с того момента, как мальчик услышал про утилизированное три дня назад тело.

А пять дней назад в больничку на обследование забрали Машу Сивцову, его ровесницу, девочку с атрофированными верхними конечностями. Вместо нормальных рук у Маши висели крохотные лапки кенгуру, но девочка научилась ловко управляться и ими. Она не нуждалась в особом уходе, все делала сама. А еще обладала веселым, легким, жизнерадостным характером. Маша никогда не унывала и, если случалось что-то плохое, поплакав, старалась быстрее забыть об этом.

Саше нравилась эта неунывающая девчушка, они иногда болтали, смеялись, шутили.

А теперь… Сердце, почки, расходный материал…

Значит, они все здесь – расходный материал?!!

И он, Саша, жив до сих пор только потому, что Владимир Игоревич решил сделать из него цирковую обезьяну. Прикольный слепой уродец, выращенный ради драк за деньги. И которого все равно рано или поздно убьют, только не здесь, а где-то там, за забором детского дома.

Ну что же, спасибо и за это. За два года жизни, за тренировки.

А сейчас главное – не заплакать. Держись, Сашка, ты должен вырваться отсюда! И теперь не только ради того, чтобы найти маму, ты должен привести сюда милицию, пусть этих уродов арестуют и посадят в тюрьму!

О том, что и местная милиция, и местные власти могут быть прикормлены и не допустят утечки информации, мальчик и подумать не мог.

ГЛАВА 9

– …Ну, в общем, и все, – закончил каяться физрук. – Амалия Викторовна, я бы обязательно рассказал вам о Саньке, как только бы парень вышел на нормальный уровень! Я сюрприз вам готовил, хотел обратить на себя внимание господина Николса! Это же новое направление использования материала – тренировать уродцев для развлекательных зрелищ!

– Быстро соображаешь, – усмехнулась Федоренкова. – Ишь как ловко теоретическую базу подвел под свой прокол!

– Да не слушайте вы его! – взвизгнула Пипетка, уловив положительную перемену настроения в отношении подельника. – Он все врет! Не собирался он Смирнова никому показывать, бабки в одиночку срубить хотел!

– Ах ты тварь! – замахнулся на возлюбленную физрук, но карающую длань правосудия остановил начальственный окрик:

– Прекратить! Ну-ка, разошлись по разным углам! Еще один выкрик не по существу – выгоню без разговоров!

– А что, – оживился самец, – разговор еще возможен? Насчет увольнения?

– Не знаю, – побарабанила пальцами по столу Амалия. – Подобного, конечно, за все пять лет нашего сотрудничества не случалось, ваша работа меня вполне устраивала. Особенно ваша, Наталья Васильевна…

– Так ведь я старалась! – Пипетка истово прижала к груди руки. – Вы же знаете – основная нагрузка на мне, медсестры на подхвате, и за все годы не было ни единого случая порчи материала! Мистер Николс даже отметил мою работу в рождественском поздравлении! И что, из-за небольшой оплошности…

– Я бы не назвала ситуацию оплошностью.

– Ну хорошо, согласна, я плохо поступила, но ведь инициатором была не я! – Пипетка старательно дрогнула голосом и даже всхлипнула. – Володя, он… Он так красиво ухаживал, такие слова говорил, а я ведь женщина все-таки, мне любви хочется, ласки, душевного тепла! Вот я и не устояла! А чего не сделаешь ради любимого!

– Чего-о-о?! – возмутился Ромео. – Когда это я ухаживал?! Да тебя только пальцем помани – сама в койку прыгнешь! И, между прочим, не бескорыстно помогала, за долю в бизнесе! Я же говорил вам, Амалия Викторовна!

– Я вижу, – поморщилась Федоренкова, – что мои слова всерьез вы не воспринимаете. Я предупреждала насчет выкриков не по существу? Пошли вон! Оба!

– Ой, не надо! – Мадемуазель Поливайко шустро бухнулась на колени и поползла к обожаемому начальству. – Не увольняйте меня, пожалуйста! Накажите, но не увольняйте! Больше подобного не повторится!

– Да не лебези ты, Наташка, – физрук вдруг успокоился и, поудобнее устроившись в кресле, зевнул. – Не уволит нас никто!

– Это почему же, позвольте полюбопытствовать? – недобро прищурилась Амалия.

– А кого вы на наше место срочно найдете? Для такого местечка, как это, люди особые нужны, проверенные, чтобы языком, где не надо, не болтали и ситуацию понимали в нужном, так сказать, русле. Это ж если кто узнает о том, куда исчезают бедные детишечки, ой-ей-ей, что начнется!

– Я не поняла, – ласково, душевно как-то произнесла директриса, – ты что, угрожаешь мне? Шантажировать пытаешься, ушлепок?

– Да ни в коем разе, как можно! – Владимир свет Игоревич то ли окончательно сдвинулся с перепугу, то ли вспомнил вдруг про какой-то козырь в рукаве или другом интимном месте. Иного объяснения разительной перемене в его поведении найти не удавалось. Даже под ковриком, не говоря уже о плинтусе. – Я ж понимаю – стоит мне рот открыть не по делу, и кранты мне. С мистером Николсом бодаться дураков нет. Но и уходить из этого тепленького местечка я не собираюсь. Где еще я столько заработаю за возню с детишками? За Смирнова – извиняюсь, больше не повторится. Можете делать с ним что захотите. Правда, жалко, если под нож пустите или на опыты, очень уж потенциал у мальчишки хороший. И идея моя с тренировкой уродцев для развлекух бабосов принести может неслабо. Я готов их тренировать. За другую зарплату, разумеется.

– Ты что, сдурел? – Пипетка посмотрела на полового партнера даже с некоторой жалостью, словно на обреченного. – Ты что несешь такое? Или хочешь с Маратом поближе познакомиться?

– А я с нашим начальником охраны и так знаком, – совсем раздухарился физрук. Причем во всех смыслах раздухарился – потом от него несло все ощутимей. – Нормальный мужик, между прочим, мы с ним не раз по пивасику вмазывали, когда в город ездили. Ладно вам глазами сверкать, Амалия Викторовна, ну в самом-то деле! Ну накажите нас с Наташкой, высчитайте сколько считаете нужным, – и замнем на этом! Не будете же вы из-за такой ерунды двух проверенных людей лишаться, верно ведь? А насчет ваших слов по поводу шантажа – глупости все это, Амалия Викторовна! Не собираюсь я никого шантажировать, я просто трезво оцениваю ситуацию. Мы пять лет работаем вместе, нареканий в мой адрес прежде не было, я делаю все, что мне прикажут. Надо срочно контейнер с органом доставить – пожалуйста! Надо помочь тело утилизировать – пожалуйста! Надо за материалом проследить – пожалуйста! Где вы еще такого найдете, да еще срочно?

– Такого? – Федоренкова как-то странно усмехнулась. – Такого действительно сложно найти, вы правы, Владимир Игоревич.

– Вот видите, – просиял физрук, – вы меня поняли!

Он продолжил возбужденно тараторить, расписывая свою полезность, и не замечал испуганного взгляда своей недавней возлюбленной. А мадемуазель Поливайко бледнела все сильнее, хотя только что казалось – сильнее некуда. Но есть ведь отлив в голубизну. Пикантный оттенок жабьего брюха. Все цвета моли. Да мало ли в жизни блеклого и вылинявшего!