Деяние Луны

Данила шёл рядом, подозрительно размахивая топором, время от времени подбрасывая его в воздух.

Интересно, он слышал мои крики? Если учесть, что в момент ярости я совсем позабыла о том, что за окном было три часа. А если и так, то тоже делает вид, что ничего не было, как брат? Только вот кого они хотят убедить в этом, меня или себя?

Правая нога опять покатилась по намёрзшему льду, который тонкой коркой покрывал свежие сугробы, и внезапно остановилась возле белой шапки.

– Какой идиот бросил тут это? – возмущённо выпалила я, ощутив, как носок болезненно вжался в каменную глыбу, пытаясь продолжить путь, но тот даже и не думал двинуться с места. – Врос что ли?

Взгляд заинтересованно уткнулся в препятствие, следя за пяткой, которая обрисовывала не видимые для глаз контуры: «Ого, какой огромный! А издали не виден вовсе».

– Вы что с ним делали? – обратилась я к юноше, пихнув в отместку камень ногой.

– Замок строили.

– Серьёзно, что ли?

– Ага, – ехидно поддакнул Данила, – И проснулась она и захотела дворец. И дали его ей, чтоб сгинула во тьме его, дабы не портила жизнь окружающим. А каменным его возвели для будущего, чтобы скудоумие дур, там блуждающих, в мир не просочилось. И стоит он теперь, в высоких горах, вечным памятником человеческой глупости.

– Издеваешься.

– А я-то думал, нет придела твоей наивности.

Я обиженно поджала губы и заспешила вперёд, стараясь не поскользнуться возле калитки, которая вела во внутренний двор. Новые подколы были мне не нужны, их вполне хватило за завтраком,

Небо понемногу светлело, теряя свой чернильный цвет, жертвуя звёздами во имя рассвета.

Лишь одна луна выстояла в этой борьбе, потеряв своё серебристое сияние. Она бледнела с каждой минутой всё больше, постепенно сливаясь с сероватой мглой, считая минуты до того момента, когда яркое солнце пронзит небо искрящимся золотом, изгоняя бывшую царицу во мрак.

– Пришли, – скинув с себя футболку, Данила оголил торс, к которому невольно пристал мой взгляд, пройдясь по рельефу мышц и изнеженной аристократической кожи, что в неярком свете фонаря казалась мертвецки бледной. Она сливалась с его белыми волосами, падающими тонкими прядями на лицо каждый раз, когда топор вонзался в дерево.

– И что мне теперь делать?

– Собирай! – парень точным ударом расколол кусок дерева на две половинки, и те рванули прочь, врезавшись в кирпичную стену дома, словно пытаясь сбежать от своей участи, страшно боясь пламенного будущего. – Что замерла? Работай, давай! – командным тоном приказал Данила, усмехнувшись, когда я рванула к брусочкам.

– А теперь куда?

– К остальным, – он кивнул в сторону сарая, где вразброс лежали такие же чурочки. – Шевелись, а то к вечеру не закончим.

– Ты руби, давай, а то только болтаешь, – сорвалось с языка, когда юноша начал снова подтрунивать надо мной.

«Тоже мне раскомандовался!» – услышав снова стук, я обернулась, облегчённо заметив, что он действительно принялся за работу, а мог бы оторвать голову, на что не раз намекал при встрече.

«По крайней мере, у этого задания есть маленький плюсик, – я радостно улыбнулась, направившись к следующему полену, который вздумал ускакать под колесо машины, – ему так же претит мысль быть вдвоём, как и мне».

Холод наступал, пробираясь внутрь, и не спасала от него ни беготня, ни одежда, в которую Валентина слоями обрядила меня, умудрившись даже забрать шерстяную кофту у Натали.

Завершала образ разодетой ёлки – шапка-ушанка Николая, которая благодаря лишь плотно затянутым узлам не сваливалась с головы от каждого движения.

Поддев палкой ещё одну жертву, что пыталась перелететь забор, я втащила её через щель обратно. Брусочек отчаянно брыкался, цепляясь за снег шершавой корой и яростно елозя по льду, но все попытки были тщетны. Тянущийся след вёл из глубокой тьмы прямо к моим ладоням.

– Да! – воскликнула я, победно размахивая над головой поленом. – Слушай, а ты мог бы рубить кучнее?

– А ты молча работать? – Данила скривился и кинул на меня презрительный взгляд.

– Так и скажи, извини, не могу – руки кривые.

– Хочешь проверить мою меткость?

– Даже не знаю… – задумчиво потянула я, наблюдая, как в голубых глазах полыхнуло оранжевое пламя. Интересно, как давно мой инстинкт самосохранения начал давать сбои? Почему вместо игнора, мы подначиваем друг друга, культивируя растущую внутри ненависть?

– Здесь забыла, – юноша топором махнул в сторону тропинки, за которой начинался густой лес. Он подходил прямо к высокой ограде, протягивая длинные ветви к большим окнам, сплетая их с огромным дубом, что высился в центре двора. – Справишься?

– Конечно, – гордо улыбнулась я, шутливо направляя подобранную палку на него, – я принимаю ваш вызов, сэр. Рука вновь согнулась в локте, и грязный кончик чиркнул по лбу, оставляя после себя грязную линию: – Ну, так что?

В лазурной бесконечности, которую недавно золотило внутреннее солнце, вдруг появились мягкие облака, разбавляя яркий цвет своей нежностью, всё больше и больше, пока плотная синева не окрасилась в бледный цвет.

– Думаешь победить меня? – даже его тон изменился, потеряв где-то ледяную корку, что всегда царапала меня своим безразличием.

– Я могу вам предоставить оружие! – я поддела ногой лежащую сосновую ветку, – и мы в честном бою сразимся за звание «Царя горы».

В ответ на мою браваду губы расползлись в широкой ухмылке, и тихий смех исторгся из груди:

– Я волнуюсь за ваше умственное состояние.

– Просто скажите, что струсили, сэр. Я пойму. У многих кишка тонка, чтобы бороться со мной. Последние лет пять никто не мог найти в себе силы побить поставленный рекорд.

Фантазия легко вплеталась в игру, разрастаясь подробностями. Как там говорят? Язык мой – враг мой… Не знаю, как у других, но мой умело создавал минное поле, по которому почему-то ступала только я.

– И где ты была лет пять, что возвела уборку на такой уровень?

– Это секрет, – указательный палец едва коснулся губ, – мне придётся вас пленить, если он станет вам известен.

– Надо же… А как собираешься это сделать?

Так странно, что он включился в игру, превращая брошенную шутку в фантазию, создавая мир, который начал обрастать своей историей.

Я с детства была выдумщицей, любила разбавлять правду волшебным вымыслом, даря серой обыденности вторую жизнь, порой включая в неё даже своих друзей и близких. «Враньё – это неплохо, – считала я, – когда это часть воображения, когда каждое слово тесно переплетается с реальностью и помогает другим мечтать». Поверишь ты, поверят и другие – это был залог моих историй, шуток и сказаний.

А при нудной работе, да ещё когда ступни промерзают от холода, отчего не помечтать? Это лучше, чем стучать зубами, размышляя над тем, как мучительно болит голова, и страдать от пляшущих в глазах огненных светлячков.

– А какой способ вы предпочитаете?

– Там, где меньше боли.

При этих словах мои пальцы замерли над брусочком, лишь коснувшись его подушечками:

– Почему тогда не уехали?

«Вот дура, – спохватилась я, когда поняла, что мысль, которую обдумывала с завтрака, выпалила вот так, сразу, – было бы лучше, если б он не понял». Но закон Мерфи силён, и меняться не собирался в угоду чьим-то желаниям.