Я боролась, несмотря на прошлое, не зная, какое будущее ждёт впереди, сама не понимая упрямого чувства, твердившего только одно «хочу жить»,
«Если закрою глаза – умру, – пронеслось в голове. – Это единственная смерть, которой можно насладиться, Она унесёт не с помощью боли и сожалений, а укроет тёплым пологом сна».
– Уснуть? – спросила я, едва двигая губами. И ночное небо, напоминавшее чёрное озеро, которое раскинулось до горизонта, вдруг начало таять, освобождая луну и звезды.
Их неясный свет сперва с трудом пробивался сквозь тёмную пелену, медленно набирая яркость, заставляя искриться снег под ногами.
– Уснуть? – вновь повторила, не зная к кому обращаюсь.
В моей жизни люди часто принимали решение за меня, руководствуясь опытом и родственными узами. Они были старше и умнее. Так будет лучше, так надо, так правильно – вот что слышала всю жизнь и потому соглашалась. Хотя многие из них сами ничего не добились. Они тоже стояли на месте, не решаясь двигаться вперёд, боясь кардинально преобразить свою жизнь. Их советы тешили им самолюбие, в них не было ни помощи, ни силы.
Странно, что понимание всего пришло только сейчас. Наверное, это и есть «итог» моей жизни. Как жаль, что сдавалась, оттого не жила, и потому остаётся лишь сожалеть о словах и поступках, злясь на себя за трусость. Из меня лепили, что хотели, но в итоге получилась бесформенная куча глины.
Вздохнув, я притянула руки к лицу, пытаясь их согреть. Они одеревенели от холода, и шевелить пальцами с каждым разом стало все трудней.
«Нужно согреться», – я попыталась подуть, чтобы вернуть тепло, но лишь рассмеялась. Пара, что шёл изо рта при морозе, не было, словно тело стало частью снега, став таким же мёртвым и холодным.
Нет, ещё нет. Пересиливая боль, я поднялась, используя как опору ветви кустарника, чувствуя, что начинаю бороться сама с собой. Одна часть меня жаждала остаться здесь, откинувшись на огромной перине, но другая…
Боже, и откуда она взялась сейчас? Почему упорно продолжает гнать вперёд, давая силы на преодоление, давая цель?
«Встать», – стало единственной целью, и я повиновалась, покорно склонив голову перед ней, превозмогая боль, и кусая губы в кровь.
« Встать!» – сверлила мозг, не давая другим страхам и воспоминаниям пробраться в него, чтобы лишить тех сил, что ещё оставались в этом теле.
«Встать», – руки отчаянно цеплялись за ветви, пытаясь найти опору, чтобы подняться. Но острые иголки ели впивались в кожу, болезненно разрывая замерзшие клетки, и раскрашивая серый цвет алыми точками.
« Мне нужно… – упав на колени в очередной раз, я с силой сжала зубы, стараясь не закричать от злости. – Встать!»
Моя спина опять прилипла к стволу дерева, вжимаясь в него с такой силой, будто желала стать частью тёмной коры, которая неровностями уходила далеко в высь. Стопы начали осторожно рыхлить снег, подбираясь все ближе к ели, и поднимая тело все выше и выше с каждым шагом.
«Буду очень удивлена, если останусь живой после этого», – пронеслось в голове, когда глубоко вздохнув, я вскрикнула от боли, почувствовав, как морозный воздух со свистом проникает в лёгкие. Надо же, оказывается, я едва дышала.
Ещё чуть-чуть, совсем капельку осталось. Пальцы отчаянно ласкали кору, ногтями цепляясь за выступы, и ломали их, когда не хватало сил, чтобы подтянуться.
«Пожалуйста, – прижавшись лбом к стволу, я почувствовала, как слезы потекли по щекам, и тело затрясло от сдерживаемых рыданий, – найдите меня, хоть кто-нибудь».
Я хотела бы молить о спасении, но кошмар снова навалился, желая придавить обратно к земле.
Яркие образы двух братьев, лежащих в крови, снова предстали перед глазами, превратив белоснежный снег в паркет, а морозный воздух напитав смрадом растекающейся крови. Её алые ручейки превращались в полноводные реки, скапливаясь в центре гостиной. И ладони, пытающиеся закрыть глубокие рваные раны, чтобы хоть как-то остановить её, не могли замедлить поток. Он просачивался каплями между пальцами, а потом красной линией стекал вниз, пропитывая лохмотья.
«Хватит! Перестань! – яростный крик ворвался в сознание, и воспоминание, словно утренний туман, начало таять. – В мире нет силы, которая смогла бы вернуть мне братьев. Нужно смириться».
Эта маленькая победа над собой воодушевила, помогая сквозь боль и мороз переставлять ноги. Куда? Я не знала. Дорога к трассе была неизвестна, да и сомневаюсь, что стремилась именно к ней. Выхода не было, лишь движение спасало от ужаса ночи, именно оно не давало сойти с ума и скатиться к самобичеванию.
Каждый раз, делая шаг, приходилось пересиливать себя, и повторять одно и то же: «Иду».
Со временем стало казаться, что я превратилось в это слово. Внутри все исчезло, растворившись в ночи, и лишь оно сияло яркой звездой, заставляя двигаться. Я шла вперёд, окостеневшая от холода. Видя, как Лед захватывает тёмные пряди волос, окрашивая их белизной. Чувствуя, как с каждым разом все труднее разлеплять глаза, и мороз острыми иглами вонзается в зрачки.
Деревья то появлялись, то исчезали, исчезая в темноте, а белоснежная пустыня наступала, превращаясь в сияющий ад. Я уже не мечтала согреться, да и холод не так сильно мешал движению, как раньше. Моё тело приняло его, постепенно превращаясь в глыбу льда, а душа… Много ли ей надо, душе этой? Покоя и смерти, вот что просила она, но почему-то именно этого дать не могла, продолжая идти. Сколько так брожу? Час, два, дни или уже прошли месяцы? Время исчезло, оставив после себя лишь пустоту.
Я словно в страшном сне, который иногда сниться людям. Одна в белоснежной тьме, где нет ничего кроме ветра и холода, потому выбраться из него было невозможно.
«Сколько длиться ночь? – взгляд устало обратился к крутым склонам, надеясь увидеть первые проблески солнечных лучей, но ничего не было, только тьма. – Она когда-нибудь кончится?»
Очень хотелось спасть, веки то и дело опускались вниз, подчиняясь желанию, и скоро остановки стали чаще не из-за того, что устала, а потому что сознание отключалось, не желая больше находиться в этом мире.
– Нина! – родной голос вырвал из забытья, возвращая в реальность, не давая упасть в леденящий снег.
Я вскинула голову и увидела размытую тень, что стояла на вершине холма, куда никак не смогла бы забраться, слишком крутым тот был. Да и деревьев вокруг было немного, только ель и пара сосен.
– Костя? – это был его голос. Пусть не могла видеть лицо, но голос смогла бы узнать из тысячи. Мои ноги рванули к нему.
«Плевать на все, он жив!» – радовалось сердце, и руки упрямо опускались в сугробы, пытаясь найти опору, царапая ногтями землю и хватаясь за корни трав.
Я готова была зубами цепляться за выступы, лишь бы подняться наверх. Падения и удары уже не пугали, да и ветер стих, больше не слепя снежинками глаза.
«Скоро, совсем скоро, я приду к тебе. Только жди», – было страшно, что уйдёт, что серые глаза заметёт холодом, и улыбка, которую чувствовала сейчас, нежная и бодрящая, исчезнет,
Я вновь боролась. Откуда только взялись силы? В надежде взирая на того, кто стоял меж двух сосен.
– Костя! – крик радости сорвался с губ, когда стопы твердо встали рядом с деревом, глаза тут же обратились к силуэту, ожидая похвалы.
«Молодец. Ты смогла», – раздалось внутри, и мрак покачнулся, когда Луна выглянула из-за набегающих туч. Бледный свет скользнул по ветвям, заискрясь на белых хлопьях, и игриво сбежал вниз, рассеяв темноту.
«Неужели, сознание играет со мной?» – на вершине никого не было, и душа болезненно сжалась, когда вновь прошептала его имя.
«Он мёртв, – твердил разум, – остался в доме, и потому не может быть здесь».
Но сердце просило, оно умоляло дать надежду.... Боже, как же мне отчаянно хотелось сейчас во что-то верить, даже в тебя. Я готова была отдать все за его взгляд, за мечту увидеть его живым.
– Нина? – его голос раздался снова, и чуть дальше мрак опять сгустился, принимая очертания человека.
«Его нет», – попытался остановить движение голос, когда стопы рванули вперёд
Я должна была идти, потому что каждый раз это была надежда, потому что голос, который звучал в лесу, не мог принадлежать кому-то другому.. Пусть это ложь, пусть сумасшествие, но никогда безумие не было таким приятным. Если это так, то не хочу приходить в себя.
Я не могла плакать, но легче от этого не становилось. Стало тяжелее, ведь та боль, что кислотой разъедала сердце, теперь не находила утешение в слезах, и, усилившись, проникала внутрь, сжигая воспоминания, оставляя после себя зияющую дыру.
Костина улыбка. Я помню, как в первый раз увидела ее. Ту, что рождалась не так часто, будто солнце в пасмурный день нерешительно показывало свои лучики. Она озаряла жизни тех, кто оказался рядом, срывая маску, которую считала им, и показывая совсем другого человека – открытого и весёлого
Впервые увидев её, я испугалась, поняв, что передо мной незнакомец, чьи глаза больше не напоминали бездушные стекла. Они сияли словно алмазы, золотистыми искринками танцуя вокруг зрачка. Нельзя было не улыбнуться в ответ, видя такую радость, но она была слишком скоротечна. Яркая и запоминающаяся, будто вспышка молнии на небосклоне. Поддавшись мимолётной слабости, открыв себя, Костя снова замыкался, превращаясь в каменного голема. Тонкие черты лица заострялись, и брови сходились на переносице, нависая над бурлящим океаном. Он исчезал, не зная, что я влюбилась в его улыбку, увидев другого Костю лишь на мгновение. Меня не волновала причина, по которой он стал айсбергом, столь же холодным и недоступным. Ведь хотеть знать, какая медуза Горгона превратила парня в камень, эгоистично?
«Если бы спросила, он бы ответил? – глухой смех вырвался из груди и перешёл в кашель.– Может, так и надо было сделать?»
Настоящий Константин был совсем другим и именно таким я его запомню. Не бездушной скалой с надменным взглядом и презрительной усмешкой, а весёлым парнем, смеющимся над забавной шуткой.
Я продолжала гоняться за тенями, ощущая, как притупляется боль в ногах. Не зная, спускаюсь или поднимаюсь. Ели и сосны убегали своими верхушками к небосклону, исчезая в темноте, пряча сверкающую Луну среди плотных иголок.