Зови меня Закатом

Закат вырвал руку из ее хватки, отвернулся молча и резко, зашагал по тропинке к деревне. Вслед донеслось тихое, ознобом проходящее по хребту:

– Ты оставил после себя пустоту, но не думай, что ее никто не заполнит.

Повел плечами, словно пытаясь стряхнуть с них голос бабки-девы, упрямо сжал губы.

Он еще верил, что не пожалеет о своем выборе.

***

До Лужи он добрался лишь на следующий день, передал травы. Старуха тут же отправилась их заваривать, оставив Заката разбираться с корзинами – перед сбором урожая многие опомнились и принесли свое старье на починку.

Он латал дыру в одной из них, стараясь не думать о том, что сплести новую было бы проще, когда Лужа наконец вернулась из дома, грузно села на ступени крыльца. Понаблюдала молча за работой, вздохнула вдруг.

– Научился, ишь ты! Шустрый. Я-то уже боялась, что после меня и корзинщика в деревне не останется. Бочки-то сынок мой делает, да на бочке только с горы кататься хорошо и сусло варить, зерна в ней не сохранишь. А теперь знаю, можно уходить спокойно…

Закат, уже несколько раз слышавший разговоры про «после меня», сначала привычно пропустил слова старухи мимо ушей. У него была проблема посерьезней – одна из полос корзины растрескалась окончательно, и теперь ее надо было вытащить, не развалив все остальное. Новое лыко наконец удалось вплести в частую сетку старого, даже концы спрятались незаметно, когда Закат, которого все это время подспудно грызли слова Лужи, вдруг понял их. Обернулся, уронив плод своих трудов на землю. Наткнулся на насмешливый взгляд, заставил себя спросить как можно спокойней:

– Ты скоро умрешь?

– Дошло наконец-то! – всплеснула руками старуха, улыбаясь. – Конечно, помру! Мне уже ого-го сколько годиков. Дети выросли, внучек замуж выдали. Считай, только на Ежевичкиных травках и держусь. Надоели, ты бы знал как…

– Но ты же можешь пить лекарства и дальше? И не умирать?

Лужа отмахнулась, точно от назойливой мухи.

– Ну могу. Год еще могу, может два. Пила я травки раз в пять дней, буду пять раз в день. Зачем мне это? Одна обуза, а обузой я быть не привыкла, и на старости лет привыкать не хочу. – Посмотрела на непонимающего Заката жалостливо, с кряхтением встала, подошла, растрепала волосы. – Эх ты, а еще взрослый мужик. Смерть – она всегда рядом ходит, руку протягивает, по головке гладит. По детству та ласка ни к чему, а в старости ценить начинаешь. Думаешь – вот передам все дела, корзинщика выращу, лягу и усну наконец. Отдохну за все прожитые годы. А там, кто знает, может буду, как светлые говорят, на вас с облачка смотреть, или, как волки верят, новорожденным ребенком стану. А то и деревом, э, на севере? Интересно, небось, жить деревом…

Закат слушал скрипучую речь и не понимал. Лужа не боялась совершенно искренне, она думала именно то, что говорила, но Закат не мог ей поверить. Он привык считать смерть мгновением или несколькими часами боли и не понимал, как этого можно ждать. Будто ледяной водой окатило – он ведь теперь тоже умрет так, как Лужа! Раз и навсегда, спустя многие годы. Нет, он думал об этом и раньше, но отстраненно, почти мечтательно, как об обязательной детали простой жизни. А теперь, встретившись лицом к лицу с окончательностью бытия…

Старуха обняла его.

– Эх, мальчишка ты еще! Молоденький, даром что лицо взрослое. Тебе-то жить еще да жить, не слушай старую Лужу. Тебе смерть пока не друг, а враг лютый. Это правильно. А поживешь с мое…

Он вцепился в обнимающие его руки с горячностью ребенка, увидевшего ночной кошмар, уткнулся в спускающиеся на грудь пряди седых, пахнущих распаренным лыком волос. Лужа гладила его по голове, а Закат понимал со страшной отчетливостью – если бы он раньше подумал о смерти вот так, как сейчас, то никогда не решился бы перестать быть Темным Властелином.

Мысли о смерти заняли его на несколько дней. Вертелось в голове так и эдак – старость, болезни, смерть как избавление от мирских забот. Посмертие, которое никто не видел, но все по-своему в него верили. Закат знал точно – когда он умирал, ничего не было. Просто не было, нельзя было даже сказать, что это было похоже на сон без сновидений. Несколько часов или дней выпадали из жизни, отданные хладному пребыванию в виде трупа. Но сейчас ему отчаянно хотелось поверить, что он просто не помнит происходящее за той границей, где кончается боль от очередной смертельной раны. Ведь так могло быть? И могли быть правы светлые, или волки, или северяне – кто угодно, верящие, что за смертью начинается новая жизнь.

Закат подумал, что, должно быть, напоминает дерево-однолетку, еще не замерзавшее зимой и боящееся не проснуться по весне. После этого у него получилось заставить себя перестать бояться. По крайней мере, перестать думать о смерти. Все равно от этого не было никакого толка.

***

До сбора урожая оставалась всего пара дней, когда наплыв старых корзин кончился, и Лужа, встретив на пороге поутру, отправила Заката обратно к дому старосты. Там оказалось, что мужчины уже ушли на луга – недавно они косили траву и теперь нужно было ворошить сено. Горляна не стала посылать свалившегося на нее работника к остальным, вместо этого поручив чистить мелкие зеленые яблоки, собранные детьми.

В погребе было прохладно, одуряюще пахло нагревшимися на солнце плодами. Закат сидел на лавке под маленьким оконцем и чистил очередное яблоко, когда крышка скрипнула. По ступенькам в подпол спустился рыцарь. Огляделся, улыбнулся светло, здороваясь. Тут же перешел к сути дела:

– Дичка сказала, вы рассказывали ей о Темном Властелине.

– Да, – отозвался Закат, не отрываясь от работы. – И что? Это тоже запрещено светом?

– Нет, – улыбнулся Светозар. Присел рядом, взял одно яблоко, перекатил в ладонях. Откусил. Закат сдержал улыбку, краем глаза наблюдая, как рыцарь силится не кривиться от вкуса дикого плода. Наконец, тот сумел разжать сведенные челюсти и договорить: – Просто мне стало интересно. Расскажете?

Закат уже в открытую смерил его взглядом. Пожал плечами, будто говоря «Ты сам напросился».

– С чего начать? Дела давно минувших дней тебе наверняка рассказывали в вашей обители, в событиях последних лет ты сам принимал участие…

– Расскажите, каким был свет сто лет назад.

– Сто? Это не так уж много. Это всего… – Закат прикинул на пальцах, затем в уме, – десять, одиннадцать… Пятнадцать смертей назад.

Светозар совершенно не по рыцарски присвистнул.

– То есть за сто лет мы побеждали пятнадцать раз? И каждый раз он возрождался?!

Закат кивнул, и рыцареныш вскочил, пробежался по комнате. Неосмотрительно укусил яблоко, которое все еще держал в руках. Через силу прожевал и выдавил:

– Но это же бессмысленно!

Закат улыбнулся. Он вдруг увидел в этом рыцаре себя самого и ответил так же, как недавно отвечал себе:

– Не более бессмысленно, чем весна, наступающая вслед за зимой.

– Лучше скажите – осень, преследующая лето! Такую осень, возрождение зла, следовало бы отменить!

Закат медленно кивнул, будто бы соглашаясь, уронил в чан длинную закрученную очистку, посмотрел на сочное желтое яблоко в ладони.

– Допустим, у тебя получится отменить осень. Что ты отменишь вместе с ней? Яблоки? Тыквы? Дожди, поливающие сухую землю?

– Тогда я отменю только зиму!

– А с ней вешние воды, дающие жизнь новой траве. Это вечный цикл, такой же как жизнь и смерть, день и ночь… Время Героя и время Темного Властелина. – Закат отвернулся, опустил глаза, которыми до того сверлил юного рыцаря. – Впрочем, этой весны не было больше ста лет. Я имею в виду Героя.

– Каждый рыцарь несет в себе частицу света магистра!

– Разве я говорил что-то о магистре?

Миг они смотрели друг другу в глаза – черные в светло-карие. Светозар отвел взгляд первым, неловко взмахнул руками:

– Ну, он же Герой… Был Героем. Приезжал и лично убивал Темного Властелина. Какая разница, что теперь это делаем мы, рыцари…

– Может быть то, что даже Темный Властелин никогда не нападал вдвадцатером на одного?

Светозар вспыхнул, открыл рот, собираясь что-то сказать… Закрыл его. Отвернулся.

– Но мы же все равно свет?..

Это прозвучало поразительно жалобно. Закат усмехнулся.

– Вы так называетесь.