Берлинское танго Анн

Девочка и вправду обрадовалась. Она сразу обняла новую подружку и закружилась с ней по комнате. Я сейчас только обратила внимание, что у них обеих шикарные золотистые кудряшки… Так вот кого напомнила мне эта кукла!

Максим не мог больше оставаться каменным истуканом. Мне показалось, что он немного смягчился. Мы начали болтать, пытаясь изобразить непринужденность хотя бы ради ребенка.

– Ты когда-нибудь представляла, что можно произнести слова «жизнь кончилась» не в переносном, а в прямом смысле слова? – спросил Максим, а я была счастлива, что он хоть не молчит.

– Врач сказал, что у меня какой-то нехороший вирус, что-то связанное с печенью. Я заразился у дантиста – такое здесь встречается очень часто. Проявлений болезни пока нет – только депрессия. Но мне кажется, – он понизил голос, чтобы Алиса не услышала, – что я могу умереть в любую минуту… Поэтому я перестал заниматься делами, никуда не хожу, ни с кем не общаюсь… Иногда болезнь обнаруживают только после смерти больного, – он явно повторил где-то вычитанную фразу. – Я прочел в Интернете всё о неизлечимости этой болезни!

– Интернет – это еще не истина в конечной инстанции!

– Знаешь, мой лечащий врач делает такое загадочное лицо, когда я к нему прихожу на прием, все хочет переговорить с моими близкими, так обычно разговаривают со смертельно больными. А близких у меня нет. Вот он и не знает, кому сообщить об этом.

– Извини меня, пожалуйста, но ты – осел! При чем тут загадочное лицо? В общем так. Завтра мы идем с тобой к врачу, ты представляешь меня, как близкую родственницу. Послушаем, что он мне скажет.

Я позвонила Наташе.

– Так, подруга. – Наташа, как всегда, была собрана и деловита, особенно, когда дело касалось болезни и всего того, что связано с медициной. – Завтра же идешь к врачу, говоришь, что ты близкая родственница и одновременно возглавляешь фирму по приему больных на лечение в Германии.

– Какая фирма, Наташа, ку-ку! С кем ты сейчас говоришь? Я – Аня и работаю в банке, обучаю пользованию компьютерными программами!

– Это ты – ку-ку! Я знаю, кем и где ты работаешь. Дослушай до конца. Итак, ты возглавляешь фирму по приему больных на лечение в Германии. У тебя есть в подчинении четыре врача, крупные специалисты, все кандидаты, а один даже доктор медицинских наук. Пусть этот эскулап дает тебе выписку из истории болезни, эпикриз называется, а ты при нем позвонишь одной из своих подчиненных, она решит вопрос, где и кто будет лечить его пациента. Главное, будь очень строгой и убедительной.

– Зачем все это? – я почувствовала себя тупицей.

– Ты же знаешь, врачи, как и все люди, хотят жить. Может быть, этот врач наводит страху, чтобы содрать побольше денег с твоего Максима. А узнает, что он не единственный, кто ставит ему диагноз, может быть скажет правду. Да, чуть не забыла. Я уже позвонила Лене, она на завтра сделает тебе визитные карточки для пущей важности.

Мне показалось, что этот разговор успокоил не только меня, но и Максим начал более щедро ронять слова и даже подобие прежней улыбки промелькнуло по его лицу.

Врач и вправду был каким-то странным. Явно что-то недоговаривал. Но выписку из истории болезни дал, при этом ненатурально закатывал глаза, дескать, плохи ваши дела. Я ждала, что он захочет поговорить со мной наедине, как предсказывал Максим, сообщит что-то очень важное о неизлечимости болезни, но ничего подобного не произошло.

По дороге домой, сидя рядом с Максимом на заднем сидении такси, я взяла его за руку, Максим руку не отдернул, по-моему, он успокоился. И все, что я говорила ему, попадало на благотворную почву.

– Ну что, почему врач не стал со мной говорить о твоей болезни? Ты же подозревал, что он должен сообщить мне роковую новость.

– Знаешь, твоя Наташа правильно тебе подсказала назваться представителем медицинской фирмы. Он сегодня как-то иначе себя вел.

– Послушай, я сейчас же из дому отправлю Наташе по факсу историю болезни, и мы с тобой подождем ее ответа, и затем будем делать выводы. Знаешь, моя мама говорила, что главное – поставить правильный диагноз, узнать «врага в лицо»! А потом думать, как с этим врагом бороться.

Дома у Максима я начала машинально мыть посуду, скопившуюся примерно за три дня и вытирать пыль. Дома я никогда не отличалась таким рвением к порядку, но здесь, с одной стороны, надо было чем-то занять руки, а с другой – мне хотелось что-то сделать для моего друга. Вытирая пыль в книжном шкафу, я наткнулась на собрание сочинений Стефана Цвейга. Подумалось, что этот писатель мне зачем-то нужен именно сейчас. И вдруг вспомнила! Я же недавно перечитывала его роман «Нетерпение сердца», там точно есть что-то важное для меня и особенно для Максима. Бросив тряпку, я судорожно начала искать и очень быстро нашла то, что мне было нужно. Я позвала Максима и, перескакивая с одной строчки на другую, боясь, что он откажется слушать, прочла выдержку из романа.

«Я не признаю неизлечимых болезней. Я принципиально никого и ничего не считаю безнадежным и никому не удастся когда-либо вырвать у меня слово "неизлечимо". Самое большее, что я скажу даже в безнадежном случае, так это то, что болезнь пока еще неизлечима, то есть современная медицина пока еще бессильна помочь…

Двадцать два года назад, когда я был студентом второго курса, неожиданно заболел мой отец. Этот человек, которого я глубоко любил и уважал, всегда отличался крепким здоровьем и неутомимой энергией. И вот врачи определили у него диабет, одно из самых страшных и коварных заболеваний… Вы можете себе представить, как я, будущий врач, бегал тогда от одного специалиста к другому и тщательно изучал всю литературу, старую и новейшую. Но повсюду я наталкивался на один и тот же ответ, на одно и то же невыносимое слово – неизлечимо, неизлечимо. С тех пор я возненавидел это слово. Отец умер за три месяца до того, как я получил диплом.

А теперь слушайте внимательно: несколько дней назад на заседании медицинского общества один из наших крупнейших фармакологов сообщил, что в Америке и некоторых других странах весьма успешно проводятся опыты по получению экстракта поджелудочной железы для лечения диабета; он утверждал, что в ближайшие десять лет с сахарной болезнью разделаются навсегда. Теперь вы понимаете, как меня ожесточил тогда приговор "неизлечимо", ибо днем и ночью я думал только об одном: найдется, обязательно найдется спасительное лекарство, кому-то удастся отыскать его, быть может, и мне. Нашлось же средство против сифилиса, а ведь в ту пору, когда я поступал в университет, нам, студентам, в специальной брошюре внушали, что это заболевание неизлечимо. Значит, Ницше, Шуман, Шуберт и многие другие умерли не от "неизлечимой" болезни, а от болезни, которую тогда еще не умели лечить, – их смерть, можно сказать, была вдвойне преждевременной. Каждый день наука открывает что-нибудь новое, неожиданное, фантастическое, то, что еще вчера казалось немыслимым! Все возможно, даже невозможное, ибо там, где перед наукой сегодня заперты все двери, завтра может приоткрыться одна из них. Если старые методы оказываются безуспешными, надо искать новые, а где не помогает наука, там всегда еще можно надеяться на чудо. Да, да, настоящие чудеса случаются в медицине, и в наш век электричества, вопреки всякой логике и опыту, иной раз нам самим удается спровоцировать такое чудо.»

Честно говоря, я не просто утешала Максима. Я по-настоящему верю в то, что неизлечимая болезнь – всегда понятие относительное. А сейчас медицина идет вперед просто семимильными шагами, каждый день изобретают новые методы лечения и новые лекарства! Раньше самые лучшие врачи были бессильны перед множеством болезней, которые в наше время полностью излечиваются! Любой человек – неповторимая индивидуальность, и болезнь у каждого протекает по-разному. И исход тоже может быть разный, главное, не сдаваться. Ведь и сейчас науке известно еще не все, некоторые механизмы выздоровления врачи не могут объяснить, но они срабатывают. Один человек живет после «смертельного диагноза» еще долгие годы, а другой, абсолютно здоровый, гибнет в результате досадной случайности – разве мало примеров мы знаем тому и другому?

Не могу сказать, что Максим пребывал в том же состоянии, в котором я его обнаружила вчера, но ко всем моим уговорам он оставался безучастным. Я ждала звонка Наташи, и продолжала машинально вытирала пыль на полках, переставляла книги и статуэтки, потом опять начала мыть посуду в раковине. Нет, я никогда не веду себя в гостях так бесцеремонно – но я старалась, чтобы Максим не заметил моего волнения. Я обратила внимание на то, что пыли скопилось порядочно, как и грязной посуды. Вроде бы раньше Максим говорил, что к ним регулярно приходит какая-то помощница или няня. Но в доме как-то не чувствовалось женской руки.

– Максим, а вам кто-нибудь помогает? Ты рассказывал о няне? – набравшись смелости, я задала волновавший меня вопрос.

– Эту прекрасную няню я выгнал к чертовой матери! – Максим опять начал грубить. – Сначала она откуда-то разузнала про мою болезнь, потом почти поселилась здесь – то ей поздно ехать домой, то она устала… А в один прекрасный вечер, когда мне пришлось отлучиться по делу и оставить Алиску с ней, она устроила тут бардак – притащила какого-то нетрезвого типа и они распили мои коллекционные вина… Да черт с ними, с винами, – Алиска плакала, закрытая в своей комнате, когда я вернулся! – было видно, что ему давно уже хотелось выговориться на эту тему.

Так, совсем замечательно, а кто же им приносит продукты, гуляет с ребенком? Я спросила и об этом.

– Продукты я заказываю по Интернету, а гуляет Алиса на балконе – видишь, какая у нас лоджия! – балкон у них и вправду был шикарный. Он выходил в двор, летом зеленый, а сейчас весь расцвеченный осенними красками. Я вспомнила свой двор, свой балкон…

И тут позвонила Наташа.

– Я переговорила по телефону с профессором, сказала, что являюсь учредителем фирмы по приему пациентов из России на лечение, – она пару секунд помолчала, прислушалась, сообразила ли я, о какой фирме она говорит.

Удостоверившись в моей несомненной сообразительности, отчего и я загордилась, как будто получила за свой интеллект «Хрустальную сову» в «Что? Где? Когда?», она продолжила.

– Профессор считает, что надежда есть. Ситуация не настолько безысходна, как утверждают московские врачи, процент выздоравливающих пациентов достаточно высок.

Мы долго говорили с ней, сначала я, потом трубку взял Максим.

– Ты должна привезти его сюда в Берлин! Здесь проведут обследование и назначат лечение. – закончила свою речь Наташа.

После этого разговора атмосфера в доме немного разрядилась. Максим, такой вялый и безучастный после этого звонка развил бурную деятельность. Он что-то подсчитывал, ходил по комнате, что-то искал на полках (нарушив тем самым весь порядок, который я навела). Потом даже куда-то позвонил, закрывшись в дальней комнате. В это время я занялась Алисой – покормила ее, поиграла в куклы. Мне показалось, что девочка сильно переживает состояние Максима. Хотя мы с ней веселились, время от времени она становилась задумчивой, прислушивалась к его голосу за стеной. Было уже достаточно поздно, ее глазки стали сонными, и я уложила малышку спать. Максим опять стал невеселым, о чем-то думал, сидел за компьютером и просматривал какие-то сайты в Интернете. Я не решалась заговорить первой, но вот он нарушил молчание:

– Ты знаешь, пожалуй, я соглашусь на твое предложение. Опять станешь моим гидом по Берлинским больницам, – он пытался шутить. – Только не знаю, что делать с Алисой. Дело в том, что мои родственники, ну, которые могли бы присмотреть за девочкой, как-то все расклеились. У одних неотложных дел, у других проблемы со здоровьем. Дядя с женой срочно собрались в Трускавец лечить печень… – Максим печально улыбнулся.

– Но ведь мы можем взять девочку с собой!

– Маленького ребенка? Придется нанимать няньку, это еще дополнительные траты, а тут и так с деньгами… – тут он замолчал. Максим не хотел этого говорить. Но я поняла, что у него не очень хорошо с финансами.

– Да ничего страшного! – затараторила я, чтобы загладить неловкость. – Будет ходить в садик вместе с моим внуком – они ведь ровесники! Или возьмем няню – знаешь, сколько в Берлине девушек из Литвы? Они и по-русски говорят.

Максим сказал, чтобы я не волновалась насчет денег, у него есть сбережения, вполне хватит на все обследования… «А на лечение?» – невольно подумала я. Но, в конце концов, я неплохо зарабатываю, у меня тоже есть небольшие сбережения. А еще и наследство – дом в Бразилии ведь тоже стоит денег!

У Максима была многоразовая виза, поэтому нам удалось улететь через два дня.

Не стану рассказывать, как мы добирались до Берлина. Дорожные хлопоты всегда отвлекают от грустных мыслей. Город встретил нас во всей красе. Оказалось, что Максим никогда не был здесь осенью. Алиса продолжала радовать своим покладистым характером. Девочка не капризничала, словно понимала, что взрослые заняты серьезными проблемами.

Максима положили в клинику на обследование, а я провела остаток отпуска, устраивая Алису в садик. Удивительно, как быстро она подружилась с моим внуком. Хотя, казалось бы, они такие разные. Мой внук очень подвижный, шустрый малыш, ни минуты не сидит на месте. Но дети понравились друг другу и уже через полчаса после знакомства играли вместе.

Признаюсь, я была немного растеряна. Представьте себе, в мои-то годы оказаться с маленьким ребенком на руках и любимым мужчиной на больничной койке… Максим вернулся из больницы в смятенных чувствах.

С одной стороны, он был полон оптимизма – выздоровление возможно! Максим снова поверил, что будет жить! Но лишь только доктор назвал конкретную сумму, которую придется выложить за лечение – все надежды начали таять на глазах. Максим опять помрачнел, хоть и пытался изобразить улыбку одними губами. В кабинете у врача мы оба улыбались, но я понимала, что в машине закачу Максиму скандал.

Какое это наслаждение – скандалить с любимым мужчиной! Особый кайф от того, что знаешь – после этой «бури» нас обязательно ждет «штиль» – безоблачные счастливые дни! Как давно я не ругалась с любимым мужчиной!

Последний раз что-то похожее было с Игорем, но это касалось его женитьбы. И тогда примирение было невозможно, я очень переживала и была в отчаянье. И только сейчас до меня дошло, что женитьба эта на самом деле была для меня не бедой, а благом. Ведь Игорь женился на бывшей жене Максима, вот пусть сам теперь и мучается с ней.

Я не понимаю ее поступка, не представляю, как можно было уйти от такого мужчины. Какие все-таки дуры бабы! Ну ничего, доживет до моих лет – поймет, кого нужно бросать, а за кого замуж выходить, с годами приходит опыт.

– Почему вы, мужчины, такие пессимисты? – бесновалась я, сидя за рулем машины. – Представь себе, еще неделю назад ты сходил с ума от отчаяния! Ты метался в четырех стенах и не видел выхода! А теперь нужно только набраться терпения и лечиться! А деньги – деньги мы найдем! И вообще, я вполне могу себе позволить одолжить тебе несколько десятков тысяч! У меня дом в Бразилии и хорошо оплачиваемая работа!