Ой, мне дуют в морду ветры,
Ой, взапрыгну я на клён,
Клён зелёный, дай ответ мне,
Где та кошка, что влюблён.
«Что мечталось, то не сбы?лось», –
Ой, да мне прошепчет клён.
Про меня ты позабыла,
Кошка та, что я влюблён.
Ты сказала: «Брысь из рая»,
И иссяк любви ручей.
Ой, мне сердце раздирают
Будто тысячи сычей!
Ой, да зябко мне и жёстко,
Ой, да пойман я в капкан.
Без тебя – как без подшёрстка,
Каралина-каракал.
Ой, вы квакайте, лягухи,
Ой, во дальнем во лесу,
Ой, остался без подруги
То ли кот, то ли барсук.
Барсукот умолк. Открыл глаза, обшарил взглядом илистый берег ручья и заметил лягуху, старательно сливавшуюся с камнями. Он потормошил её лапой, сообщил пароль от ква-каунта – «Дикая кошка будет моей» – и спросил:
– Есть сообщения для Барсукота из Дальнего Редколесья?
– Подквакиваюсь к ква-каунту… Устанавливаю подквак… Никак… квак! Никваких сообщений для Барсуквака из Дальнего Редкоквака…
Барсукот отвернулся. Не хватало ещё, чтобы лягуха ква-каунта видела, как поникли его вибриссы.
– Понимаешь, лягуха, – сказал он, глядя на мутную воду. – Она про меня забыла! Для неё я пустое место. Ты понимаешь?
– Так как квак? Квакое сообщение будем квакать вольной квакушке саванны?
– Никакое не будем квакать. Ты просто поговори со мной, ладно?
– Я не Мышь Кваколог! – Лягушка перепрыгнула на другой берег ручья. – Я квакуха ква-каунта! Пусть Мышь с тобой квакает!
Глава 6,
в которой хочется выплеснуть чувства
Барсукот остановился у двери Мыши Психолога и замер. Ещё не поздно передумать. Ещё не поздно уйти. Ведь это стыдно. Видела бы его Каралина. Он – такой мужественный, такой сильный, уважающий себя, умный зверь – вдруг записался на сеанс мышепсихотерапии. Мышь не способна ему помочь, это очевидно. Мышь не вернёт ему радость жизни. Не вернёт ему Каралину. Будь здесь Каралина, она бы с этой мышью поиграла, а потом придушила – вот и вся терапия. А он – слабак. Он пришёл, чтобы поплакаться этой мыши на жизнь. Он принёс этой мыши свои шиши. Как он до этого докатился?
Да очень просто. Не с кем поговорить про несчастную барсукотовью любовь. Со Старшим Барсуком – бесполезно: он сразу обижался за дочь, барсучиху Барбару, на которой Барсукот не женился, потому что полюбил Каралину-каракала, вольную кошку саванны.
С Грифом – тоже без толку, тот немедленно принимался рассуждать о полезных свойствах птичьего молока: в малых дозах, по экспертному мнению Грифа, птичье молоко могло быть целительным как для раненой тушки, так и для раненой души зверя, оно бы помогло Барсукоту воспрянуть духом и вернуться в зверскую форму. Ведь это средство, исцеляющее всякие раны, – и какая же глупость, какая нелепица, возмущался Гриф, что эксперименты с птичьим молоком были запрещены указом с самого верха после того, как у барсучихи Барбары во время экспериментального птицемолочного лечения произошёл нервный срыв по типу синдрома Бешеного Хомяка: она швырялась в животных грибами и шишками, кричала и пыталась кусаться. Ежу понятно, что нервный срыв Барбары был связан не с молоком, а с Барсукотом, который бросил её ради дикой кошки, но Супермышь просто взяла и одним росчерком костлявого крыла запретила Грифу Стервятнику довести до конца его важнейший научный труд, и удивительные свойства птичьего молока так и не были им до конца изучены и описаны, и публикацию в «Клюве науки» пришлось отменить… В итоге они с Барсукотом всякий раз говорили про ненаписанный трактат Грифа, а вовсе не про несчастную барсукотовью любовь.
С койотом Йотом – ещё хуже, чем с Грифом, он сразу же начинал рыдать и тереть столы.
Барсукот даже как-то сходил к Стрижу Парикмахеру в «Стригучий лишайник» – не столько для того, чтобы вычесать колтуны, сколько для того, чтобы обсудить с ним шерсть каракалов. Но Стриж, услышав про нестриженые кисточки на ушах вольной кошки, пришёл в неистовство и только пощёлкивал клювом и выкрикивал: «Стриг бы стриг! Стриг да стриг бы! Стриг бы уши нестриженой кошки!»
И вот он здесь. На пороге мышепсихотерапии, в которую не верит. Он теперь ни во что не верит, он…
– Заходите, Барсукот! – послышался высокий и тонкий голос психолога. – Не стойте под дверью. Я вас прекрасно чую.
Барсукот провёл лапой по взопревшему лбу, размазав наспех нарисованные барсучьи полоски, и зашёл в кабинет.
– Рада вас видеть, – без всякой радости сообщила Мышь, зябко кутаясь в паутинную шаль. – Чем я могу вам помочь?
– Ничем, – честно ответил Барсукот и принялся ковырять лапой песок в лотке.
Он напомнил ему пустыню Дальнего Редколесья, этот песок. И так отчаянно, так непреодолимо захотелось ему эту далёкую пустыню присвоить, сделать своей собственной территорией… чтобы дикая каракалка Каралина на другом конце бескрайней земной доски уловила его мужественный запах, его призыв…
– Что вы делаете?! – взвизгнула Мышь Психолог. – Вы пометили мой песок для мышепсихотерапии!
– Извините. Я сейчас тут всё зарою как было, – смущённо пробормотал Барсукот. – Просто мне так захотелось выплеснуть свои чувства!..
– Ладно, – Мышь немного смягчилась. – Вы решили выплеснуть свои чувства в мой лоток с песком, – она сделала пометку в берестяном блокноте. – А теперь попробуйте дать своим чувствам название.
– Безответная любовь, – не задумываясь сказал Барсукот.
Мышь с сомнением покосилась в лоток.
– Моя любимая кошка не отвечает на мои сообщения.
– Вы ждёте ответа от кошки, а ответа всё нет, – кивнула Мышь.
– Каралина меня забыла!
– Вы чувствуете себя отвергнутым.
– А вдруг она полюбила другого?
– Она наверняка уже снюхалась с более крупным самцом. – Мышь Психолог отложила блокнот и ритмично замахала забинтованным хвостом перед носом Барсукота.
– Она такая ветреная и дикая… – Барсукот зачарованно уставился на кончик мышиного хвоста. – Она как ветер в саванне… – Он заурчал на второй громкости блаженства.
– Она просто кошка драная! Ей надо сделать кусь!
– Что?! – от неожиданности Барсукот перестал урчать и выпустил когти.
– Кусь! – заверещала Мышь и попыталась укусить себя за ритмично подёргивающийся хвост.
Бинт соскочил, и на кончике мышиного хвоста Барсукот явственно различил яркую красную точку. Такую же двумя днями ранее он видел на хвосте у впавшей в спячку жирафы.
– Я думаю, мне лучше зайти в другой раз. – Барсукот осторожно попятился к выходу.