Черный Красавчик: история лошади, рассказанная ею самою

– Нет, у нее нет никакого порока, – сказал человек, который вел переговоры с Джери. – То, что с ней случилось, произошло оттого, что она долго не была в езде, набралась избытка сил и игривости, а когда ее взнуздали строгой уздой, это взбесило ее, именно потому, что она очень чутка ртом.

– Да, это возможно, – заметил Джери. – Я приду, посмотрю лошадь.

На другой день к нам привели Огонька, так звали моего нового товарища. Это был статный гнедой конь без малейшей подпалины, с очень красивой головой. Ему было только пять лет. Я с ним дружелюбно поздоровался, но не спрашивал у него ничего.

Первую ночь Огонек провел очень неспокойно; вместо того чтобы улечься, он все дергал недоуздок, гремя кольцом, и не дал мне вовсе спать. Но на другой день, проездив часов пять-шесть, он вернулся много смирнее и показался мне совсем добронравным. Джери ласкал его и много с ним разговаривал. Они, казалось, отлично поняли друг друга. Джери говорили, что на свободной узде и с достаточной работой Огонек будет со временем смирен как ягненок. Выходило, что извозчик сделал выгодную покупку.

Конечно, Огонек сначала считал себя очень обиженным, что он попал на скромное место извозчичьей лошади; но скоро он признался мне, что свободная езда у простого извозчика, пожалуй, гораздо лучше, чем строгая господская упряжка, где голова у лошади подтянута кверху, а хвост поднят к самой седелке.

В конце концов Огонек отлично прижился на новом месте, и Джери очень его полюбил.

XLII. Новый году Джери

Рождественские и новогодние праздники – веселое время для некоторых людей, но не для извозчиков и их лошадей. Балы, театры, вечера манят досужих людей на радость и веселье, а извозчики в это время должны, несмотря на холод и всякую непогоду, просиживать долгие часы, ожидая веселящихся седоков, между тем как у лошадей коченеют ноги от холода.

На мою долю выпала вся вечерняя служба, потому что я привык долго смирно стоять, к тому же Джери боялся, что Огонек простудится.

Накануне Нового года мы должны были везти двух господ на вечер в один дом в Вест-Энде. Мы привезли их туда в девять часов, и нам приказано было приехать сюда опять к одиннадцати часам.

– Может быть, вам придется постоять, потому что вечер карточный, – сказал один из седоков, – но, пожалуйста, все-таки не опоздайте.

Мы стояли у подъезда, когда на часах било одиннадцать, – Джери был очень аккуратный человек.

Башенные часы били четверти. Они пробили все три четверти после одиннадцати, а мы все еще ждали седоков.

Весь день дул сильный ветер, нагонявший ливни, а к вечеру похолодало и сделалась изморозь с холодным, пронизывающим ветром. Укрыться было некуда. Джери сошел с козел, натянул мою попону ближе к шее, а сам стал ходить взад и вперед, топая ногами, чтобы разогреть их. Он и руками хлопал, но вскоре у него начался кашель. Тогда он отворил дверцы и присел на пол коляски, так что часть его тела была защищена от ветра. А часы продолжали бить четверти, и никто не показывался на подъезде.

В половине первого Джери позвонил и спросил у слуги, нужен ли он или ему можно уехать.

– О да, конечно, нужны, – отвечал слуга, – теперь вечер скоро кончится!

Джери вернулся к своему месту, но он так охрип за это время, что я едва мог расслышать его голос.

В четверть второго ночи господа наконец вышли и велели ехать куда-то мили за две от того места, где мы были. Ноги у меня так застыли, что я чуть не споткнулся. Когда мы довезли господ, они и не подумали извиниться перед Джери за то, что так задержали его, а напротив того, рассердились за лишнюю плату, потребованную извозчиком, хотя Джери был самый добросовестный человек и никогда лишнего не спрашивал. Им пришлось, однако, расплатиться по совести, потому что Джери не уступал своего, как и не требовал того, чего не следовало. Деньги эти были заработаны тяжелым трудом.

Наконец мы вернулись домой. Джери не мог совсем говорить. У него начался страшный кашель.

Полли встретила его молча и только светила нам.

– Не могу ли я помочь тебе? – спросила она.

– Да, принеси чего-нибудь поесть теплого Джеку, а мне приготовь горячей похлебки.

Джери проговорил эти слова хриплым шепотом. Дышать ему было трудно; но он, несмотря на это, потер меня щетками, как всегда, и слазил еще на сеновал, чтобы подстелить мне свежей соломы.

Полли принесла мне теплого пойла, и мне стало совсем хорошо. Они затворили двери конюшни и удалились.

На другое утро, уже довольно поздно, Гарри пришел в конюшню. Он почистил нас, задал нам корму, вымел стойла и опять постелил соломы, как в дни отдыха. Он делал все молча, с серьезным и грустным лицом.

В полдень он снова пришел накормить и напоить нас. Долли была тоже с ним; она плакала, и я узнал из их разговора, что Джери серьезно заболел и что доктор находит его положение опасным.

Так прошло два дня. В доме было горе. Мы видели только Гарри и Долли. Полли не отходила от своего мужа.

На третий день, в то время как Гарри был у нас в конюшне, кто-то постучался в дверь.

Это был старый Грей Грант.

– Я не хотел идти к вам в дом, мой милый, чтобы не обеспокоить больного, – сказал он Гарри. – Я зашел узнать о здоровье отца.

– Ему очень плохо, – отвечал Гарри, – кажется, хуже и быть не может. Доктор сказал, что у него воспаление легких, и он ожидает перемены сегодня к ночи. Или пойдет на улучшение, или будет хуже.

– Плохо! Плохо, – сказал Грант, качая головой. – На прошлой неделе умерло двое моих знакомых от этой болезни. Быстро она скручивает больных. Впрочем, пока жив человек, жива и надежда. Не унывай, мой милый.

– Доктор говорил, что отцу легче перенести болезнь, нежели другому, – сказал Гарри, – потому что он водки не пьет. Вчера у отца был такой сильный жар, что он бы не вынес его, если б он был человек пьющий. Доктор сказал, что жар сжег бы его, как лист писчей бумаги. Мне кажется, что отец выздоровеет. А вы как думаете, господин Грант?

Грант колебался, не зная, что сказать.

– Если хорошим людям надо на свете жить, – наконец произнес он, – то я уверен, милый мальчик, что твой отец поправится. Я не знаю человека лучше его. До свидания, завтра я опять зайду.

Он явился рано утром.

– Ну, что? – спросил он.

– Отцу лучше, – сказал Гарри. – Мать надеется теперь, что он выздоровеет.

– Слава Богу! – сказал Грант. – Главное, держите его в тепле и не давайте ему ни о чем думать и заботиться. Вот, кстати, что я хотел предложить твоей матери: Джеку на пользу отдых от езды; ты можешь проводить его по улице для разминки ног, и этого будет довольно. Но молодая лошадь, если застоится, то с ней потом не сладить; того и гляди, еще беды наделает.

– Ваша правда, – сказал Гарри. – Огонек и теперь уже шалит, несмотря на то что я сильно сбавил ему овса. Я уж не знаю, что мне с ним делать.

– Вот то-то! – ответил Грант. – Скажи от меня матери, что, если она согласна, я буду, пока у вас дела не наладятся, брать Огонька каждый день на несколько часов работы, а выручку буду делить с вами. Таким образом окупится хоть корм лошадей, а то они вас разорят овсом за это время безработицы. Я зайду завтра днем узнать, что скажет на это твоя мать.

С этими словами он вышел, не слушая благодарности Гарри.

Верно, он договорился с Полли, так как на другой день он и Гарри пришли в конюшню, надели сбрую на Огонька и увели его.

Больше недели Грант приходил за Огоньком. В ответ на благодарность Гарри он всегда, смеясь, отвечал, что Огонек – его счастье, потому что иначе нельзя было бы никогда отдохнуть его собственным лошадям.

Выздоровление Джери подвигалось, хотя и медленно; но доктор объявил, что если он хочет дожить до старости, то должен бросить навсегда извозчичье дело. Дети часто рассуждали между собою, делая разные предположения о том, что теперь станут делать их родители и как бы им, детям, придумать средство тоже зарабатывать.

Раз Огонек вернулся весь в грязи и мокрый.

Грант сказал Гарри:

– На улицах непроходимая слякоть. Вот тебе работы надолго, мой милый. Согреешься, пока будешь чистить лошадь.

– Хорошо, – отвечал Гарри, – я не оставляю ее нечищеной. Я с малых лет приучен к нашему делу.

– Да, кабы все мальчики получали такое воспитание, как ты, то это было бы счастье для них.