Маски благородия

– Когда же он говорил такое?

– В это воскресенье. И до этого тоже.

– Другие прихожане могут подтвердить твои слова?

– Мои муж, брат и дети ходят в церковь вместе со мной. Они скажут то же, что и я.

– Хорошо. Уведите её.

Марию под руки вывели из зала, а инквизитор с явным пренебрежением повернул голову к отцу Иеремии. Настоятель, до этого отвечавший с лёгкой улыбкой, посерел, как подол собственной рясы.

– Отец Иеремия, признаёшь ли ты, что распространял в своей церкви ересь и призывал прихожан отринуть истинную веру?

Иеремия долго молчал, а потом едва заметно кивнул. Он перекрестился, бесшумно шевеля губами, сглотнул и поднял глаза на инквизитора.

– Да, признаю. Я хотел, чтобы моя паства обратилась в лютеранство. А потом вслед за нами учение отца Мартина приняли бы в других городах княжества и по всей Империи, – его голос огрубел.

– Отец Иеремия признался в своём грехе перед церковью и Господом! – на весь зал прокричал Фома, оборачиваясь к священникам и тыча пальцем в обвиняемого. Святые отцы не отрывали глаз от пола. – Отец Иеремия, готов ли ты отречься от ереси, которую впустил в свою душу? Помни: Господь милостив, Он прощает тех, кто раскаялся в своих грехах, и так же милостива инквизиция.

Иеремия перевёл взгляд на аббата и горько усмехнулся.

– Нет. В учении Лютера я узрел истину и до сих пор не нашёл причин усомниться в ней.

Аббат Николаус едва удержался, чтобы не открыть рот. Фома облизнул высохшие от долгой беседы губы. Глаза его забегали по залу.

– В таком случае инквизиция тут уже бессильна. Ваше Святейшество, я передаю этого упорствующего еретика в руки княжеского суда.

Отец Фома сел на своё место и довольно выдохнул, поправляя рясу, а архиепископ Иоанн поднялся, опершись руками на стол. Он встретился взглядом с отцом Иеремией, но тут же опустил глаза. Прокашлявшись, Иоанн заговорил:

– За свои грехи отец Иеремия будет предан анафеме[15 - Отлучение от церкви.]. Он будет изгнан из города и проведёт остаток жизни в молитве и одиночестве, чтобы когда-нибудь, если он того захочет, конечно… спасти свою душу от адского пламени. Служителей церкви Распятия я прошу сегодня же созвать собор и выбрать нового настоятеля.

– И? – выжидающе спросил Фома.

Архиепископ посмотрел на него с недоумением, близким к возмущению.

– Отец Иеремия – не просто еретик, – инквизитор в новом приступе уверенности поднялся со своего места. – Он пользуется уважением у паствы. Люди слушают его и доверяют ему. Простого изгнания будет недостаточно.

Позади Адальберта поднялся гулкий шёпот. Иоанн сощурил глаза.

– Ты думаешь…

– Костёр, Ваше Святейшество. Иначе всё это никогда не кончится. Жители города так и останутся во тьме ереси. Только огонь очистит их души от сомнений.

Иоанн тихо вздохнул. Адальберт почти привстал со стула и следил за каждым движением сановника. В мыслях у архиепископа явно происходила борьба, но, стоило ему лишь на секунду прикрыть глаза, и он вновь совладал с собой.

Иоанн поднял голову. Настоятель расправил плечи и не сводил ясного взгляда с владыки.

– В таком случае отца Иеремию ждёт костёр, – выговорил Иоанн. – Он будет ожидать казни в городской тюрьме. Это окончательное решение; суд окончен.

К настоятелю подошла стража, но он высвободился из их хватки и сам вышел из зала. Когда дверь за ним захлопнулась, священники забыли про всякую сдержанность и заговорили во весь голос; кто-то даже почти кричал. Аббат Николаус повернулся к Иоанну.

– Ваше Святейшество, но… Костёр? Неужели грех Иеремии так тяжек?

– Мы так не договаривались, – подал голос один из священников, обращаясь к Иоанну через спины остальных, – Вы должны были…

Аббат резко развернулся к осмелевшему священнику, и во взгляде его мелькнула злоба, чуждая людям его сана.

– Фома прав, – задумчиво произнёс Иоанн, – Иеремия – настоятель церкви. Если мы оставим его в живых, есть шанс, что он продолжит проповедовать вдали от города, и – что ещё хуже – люди будут приходить туда и слушать его. Такое уже случалось раньше.

Инквизитор Фома едва заметно улыбнулся этим словам. Поклонившись окфенским священникам, он с высоко поднятой головой покинул зал. Повисшую тишину разбивали только отзвуки его шагов. Архиепископ Иоанн вздохнул и вышел вслед за инквизитором. Адальберт прикрыл рот рукой и не решался даже пошевелиться. Священники выжидающе смотрели на него. Под их взглядами граф наконец поднялся с места и вышел из сырого подвала.

Голова гудела от мыслей. Свидетелем чего он только что стал? Эта женщина с заплаканными глазами; то, как резко переменился отец Иеремия после её слов; эта фраза «мы так не договаривались…», брошенная неосторожным священником… Адальберт устало потёр глаза. Суд уже свершился, он ничего не мог изменить.

Вечернюю службу провёл сам аббат Николаус. Прихожане не слушали мессу, шумели: все обсуждали прибитый к дверям указ о сожжении настоятеля церкви отца Иеремии. После проповеди Николауса о том, как важно «в наше время помнить, что есть истинная вера», наконец воцарилась тишина. Аббат потёр руки и подошёл ближе к пастве.

– На нашу церковь обрушились непростые испытания, – начал он. – Отец Иеремия, которого все мы знали как человека покорного и добродетельного, признался перед судом святой инквизиции в своих сношениях с еретиками. Вот уже несколько лет, как он принял учение Мартина Лютера и, что ещё хуже, пытался обратить вас, его паству, в эту нечистую веру. На своих проповедях он сеял в ваших умах семена сомнения…

По церкви пронёсся взволнованный шёпот. Одни не верили: «Наш отец Иеремия?», другие с горечью восклицали: «Да кому же тогда можно верить?!». Аббат поднял руки, призывая к тишине.

– Ваше смятение понятно. Отец Иеремия для многих из нас был не только духовным наставником, но и хорошим другом… Но он открыл нам свою истинную личину. Он отказался отречься от своих убеждений, за что и будет предан огню. Нам остаётся лишь молиться, чтобы перед смертью он покаялся в своих грехах, и душа его обрела покой, – Николаус перекрестился, и с ним перекрестились прихожане. – Потеря настоятеля – серьёзный удар, но церковь не оставит вас в это тяжёлое время. Собрание уже выбрало нового настоятеля. Им станет отец Адольф, наш ризничий.

Отец Адольф вышел вперёд. Адальберт узнал его: это он пытался спорить с Иоанном после суда. Аббат выжидающе смотрел на нового настоятеля, но тот лишь сдержанно поклонился и вернулся на своё место. Встретившись взглядом с Николаусом, он едва заметно помотал головой.

Воспользовавшись тишиной, к пастве вышел инквизитор Фома. Аббат был вынужден отойти в сторону, скривив губы.

– Пусть отец Адольф служит Господу и своей пастве беззаветно и преданно, – заговорил инквизитор. – Знайте: инквизиция не позволит ереси проникнуть в умы честных и праведных христиан. Но мы не беспощадны. Как и Господь, мы прощаем тех, кто покается в своих грехах и отринет ложное учение. Если кто-то хочет сознаться в том, что сам сошёл с пути истинной веры, или знает кого-то, кто принял еретическое учение, пусть этот человек в следующие десять дней спросит в церкви отца Фому. Тех же, кто решит скрыть, что им известно, постигнет судьба отца Иеремии.

После этих слов в церкви впервые за всю службу воцарилась полная тишина.

Прихожане расходились, а Адальберт всё стоял на коленях перед распятием. Режущее чувство тревоги терзало душу. Совершалось нечто страшное, нечто грязное, неугодное Господу – Адальберт это чувствовал. Граф сложил руки в молитве и закрыл глаза. Он мог лишь молиться, потому что понять, что именно происходит в Окфене, был пока не в силах.

Когда граф снова открыл глаза, он увидел рядом с собой знакомого священника, так же забвенно шепчущего одними губами молитву. Отец Адольф перекрестился и с облегчением выдохнул. Он посмотрел на Адальберта.

– Поздравляю, святой отец, – процедил граф, поднимаясь с пола.

– Прошу, не стоит.

Адольф огляделся. В церкви остались только служки, подметавшие пол и собиравшие обломки свечей. Новый настоятель встал с колен и приблизился к Адальберту.

– Всё это ужасно. Отец Иеремия – праведный человек. Он не заслужил костра…

– Что же Вы не встали на его защиту? Его жизнь рушилась у вас на глазах, а вы только смотрели и молчали.

Отец Адольф пожал плечами.

– Что можем мы перед волей Божьей? Но, прошу Вас, церковь – не место для ссор и злобы. Могу я предложить Вам взглянуть на нашу библиотеку?

Зернистый запах пергамента успокаивал. Адальберт слегка улыбнулся: имена на переплётах были знакомы ему с детства. Он провёл рукой по одному из них, и на пальцах осталась пыль. Адальберт огляделся, потирая пальцы. В углу горела всего одна свеча. Рядом, уронив голову на плечо, спал старый библиотекарь. Книжные полки стояли совсем близко друг к другу, дерево почернело от влаги, а по углам колыхалась на сквозняке паутина.