Обещанная медведю

– Не в меня… – еле слышно прошептала и добавила громче: – Что там, так все плохо, что вы решили меня не выпускать в свет? На вашем месте я бы наоборот не обозначала со мной близких знакомств.

– Ром, ну кончай, а? – вздохнула Шеба. – Любовь – это здорово. Сергей поймет… А до остальных нам дела нет.

Я не очень дружила с остальными жителями приюта. Уходила рано, возвращалась поздно. Удивлялась, как Саныч с Шебой меня выносят и остаются друзьями. Мне казалось, я с детства всех только отталкиваю.

– Шеб, ты ешь кашу, а то остынет – простудишься, – недовольно нахмурился Саныч. – И ты, Ром, иди позавтракай.

Не стала отказываться. День предстоял долгий, неизвестно, чем он закончится. Мне еще получать нагоняй от начальства, и, не дай высший, увольнение… Если Яворский сильно разозлился, то поспособствует этому, так как мы работали в одном отделении. Вот что я буду тогда делать? Не на что ведь не гожусь.

Я поразмазывала кашу по тарелке, закусила печеньками из запасов Шебы и решительно направилась к платяному шкафу. Последнее действо надежно изгнало оборотня с грязной посудой из спальни, но не подействовало на подругу.

– Слушай, ну скажи мне, – тихо подкралась она к дверце. – Я никому не скажу.

Да я и знала, что Шеба – могила во второй ипостаси. Просто мне никогда не было нужно с кем-то делиться. Я даже чувствовала себя странно и плохо, когда оставляла слова о себе кому-то… Вот только с Дарьяром всегда было по-другому. Я и поэтому тоже неслась к нему на всех парусах при любой возможности – мое доверие ему напоминало мою грядку в лесу, где я выращивала всякое. Никто ее не видел никогда, а меня маленький огород радовал. И доверие Дару было таким же – оно прорастало в нем чем-то, на что хотелось смотреть и радоваться, что оно у меня есть. Тревоги, сомнения переставали пугать. Я делилась с ним, он слушал… и что-то делал со всем этим такое, что оно больше не ранило и не тревожило.

Разве могла я доверить что-то Шебе?

А может, не было ничего такого в моем кипрее на грядке? И Дарьяр не делал ничего особенного? А я все ношусь с этими семечками, будто каждое не иначе аленький цветочек в зачатии…

– Я обещала себя медведю. На мне его брачные метки. И Яворский взбесился.

Шеба раскрыла свои огромные голубые глаза и прикрыла рот ладонью. Вот зачем я сказала?

– Вот черт, – выдохнула она в стенку шкафа и, кажется, даже лбом по нему стукнула, судя по звуку. Но мне облегчения это не принесло, как и прежде. Даже хуже стало.

– Забей, – вылезла я с полки с бельем и направилась к кровати. – Разберусь.

– Ром, но почему медведь?

– Он меня спас, – хмурилась я. Нужны были еще джинсы с футболкой, но у шкафа все еще тряслась саламандра. – Так вышло.

– С тобой ночью что-то плохое случилось, да? – проследила она мое возвращение к полке.

– Много всего. Я чуть не умерла. Потом еще раз…

– Эта работа не для тебя! – решительно стукнула она ладонью.

– Хватит избивать мой шкаф! – взвилась я.

– А теперь-то что? – задала она главный вопрос, не отставая. – Черт! Мне кажется, только Саныч нормальный! Остальные оборотни с придурью! Ты прости, но даже Яворский…

– Мне-то что? – раздраженно перебила ее.

– Слушай, я видела, что ты к нему не пылаешь, – уселась она на кровать. – И бесит, что ему на это плевать! Вот хочу и все.

– Я давала повод, – выдавила я.

Разговор начинал утомлять. Даже Воркуша уже занервничала – давно не было такого скопления двуногих на ее территории. Крыса скакала по кровати с одной подушки на другую, тревожно попискивая.

– Вот только нассы! – буркнула я на нее.

– Да не ссу я, – сосредоточенно отозвалась Шеба. – И тебе не советую. Дикарь этот Яворский! Так орать рано утром на весь приют! А ты ведь жизнь спасала…

– Шеб, хватит! Я не могу так больше! – повысила я голос. – Мне на работу. У меня голова болит…

Саламандра закрыла рот и захлопала глазами, но парализовало ее не надолго:

– А что медведь?

– Не знаю! – зарычала я. – Я сбежала от него! Наставила на него пушку, украла его джип и смылась…

С каждым моим словом Шеба раскрывала глаза все сильней и в конце вообще перестала дышать.

– Ром, ну это же ужас… – просипела она на вдохе.

– Моя жизнь последние сутки – сплошной ужас! – рявкнула я и, рывком натянув футболку, вылетела из комнаты.

* * *

До поселения своих я добрался спустя три часа и полпачки сигарет. Не спешил. Разговор будет не из легких… Если не самым тяжелым. Это если вообще будет. Зная отца…

Когда остатки асфальта обернулись гравийкой, я выкинул последнюю сигарету, прокурившись насквозь. Это отобьет чуждый запах надежно. Но не скроет того, что я хотел себя прокурить с ног до головы. Плевать. Давно стало плевать. С того самого дня, как меня вывалили на крыльцо дома в лесу и бросили в повязках.

Вскоре дорогу перегородили деревянные ворота, и я нетерпеливо нажал на сигнал. Охрана скривила морду, рассмотрев меня за рулем, но ворота открылись. Привычные запахи, хруст гравия под колесами, шелест осин над головой – все это казалось таким обыденным раньше… а после – предательски-равнодушным. Сколько раз я возвращался домой, не думая, что это все меня однажды не встретит… Понятно, что родное логово от меня никогда не отказывалось – отказалась семья. Но теперь пришло время громко возразить.

Я свернул по аккуратной дороге и направился вверх к холму, на котором стоял дом отца. Уверен, ему уже доложили о моем явлении. Но ворот он не открыл. А я не стал делать вид, что мне это больно надо – бросил машину под забором и толкнул калитку.

Двор не изменился за эти пять лет. И я был рад увидеть его самого любимого обитателя – свою бабку Нинор. Она сидела на ступеньках вся в черных одеждах и напоминала ворону с курительной трубкой, затягивая двор привычным дымным туманом.

– Дарьяр, – прокряхтела мне, салютуя трубкой. Табак, судя по запаху, сменила на более мягкий. – Давно тебя не было…

С год, наверное. Я не любил бывать здесь. Встречи с отцом не заканчивались ничем хорошим. После смерти матери его характер не смягчился. А после гибели моего брата стал вообще невыносимым.

– Как ты? – присел я рядом.

– Как обычно, – улыбнулась мне Нинор, приводя в движение многочисленные линии на своем лице. Еще в детстве воображение складывало для меня эти линии в затейливые узоры. Теперь же за ними почти не видно было привычных черт – Нинор вся походила на исчерканный рисунок. – А вот ты необычный сегодня.

– Много работы, – отвернулся я.

– Ну да… – усмехнулась она. – Дождался свою рыжую ведьму?

Я же знал, что она все поймет.

– Дождался.

– Тебе только в радость. Да ты и светишься весь…

– Ты же говорила, к погибели, – скосил на нее глаза, усмехаясь.