Неделя до конца моей депрессивной мимолетности

– «Смотря вниз, ты удовлетворяешься и восхищаешься скоростью! Посмотрев вперед, ты видишь конечную цель, результат. Часто так бывает.. когда начинается достоверный путь к смыслу жизни, ты хочешь сказать или прямо-таки говоришь: я не знаю, чего хочу. Чего-нибудь такого. Непутевая дорога. Столь же разно, как путь и дорога. Нет никакого смысла, если все пойдет по-старому.? Но что же движет этим смыслом.? Вы же знаете, что если две прямые параллельны, то третья тоже точно станет на путь параллели к ним. А если я возьму и вместо „прямо“ повернусь, выберу „направо“? Станет ли отличаться несчастье и его смотр сбоку?» – Джеймс пылко и трепетно подхватил волну эмоций собеседника.

– «Хм.. Думаю, вы только что нашли неформальность, как она есть. Именно так, Джеймс!» – парень скромно восторженно вник в смысл слов своего приятеля, одобрительно поверил им.

Главный герой глубоко погрузился в размышления, немного приоткрыл рот в желании сказать что-то важное, но робко стал моргать глазами, потерянно осматриваться по сторонам. В конце своих идей он приложил руку ко лбу, чтобы определенным образом перестать плыть в хаотичном течении всяческой информации вокруг. Порой Джеймс просто не мог найти слов, чтобы описать пришедшую к нему мысль. Говорят, есть несколько основных типов подачи какой-либо мысли на бумагу: описание, рассуждение, повествование. Вы так же скажете? В какой-то момент главный герой пришел к выводу, что все строится на том же описании и здраво отходит от него. Суть, вокруг которой крутится подача, так-то ведь одна и та же. Зависит все, пожалуй, от ловкости, упорности, находчивости, запоминании, впечатлениях. Какие-то субъективные невидимые вещи снов врываются в основу реального, материального. Человек, текст которого покажется обществу рассуждением, задействует чуть иные критерии, технику писания; он по-другому воспринимает то, что чувствует. Эта персона будет более находчива, стремительна, проникновенна, нежели та, что привыкла выказывать внутренний мир стилем, называемым именно описанием в народе. Насчет субъективного и материального, кстати говоря уж так. Способно ли выше сказанное доказать в какой-то степени неразрывность чего-то духовного и бесформенного с действительным, формальным? Все показывается куда интересней, чем кажется. Необъяснимый и прозрачный механизм, характеристика которого максимально близка к нулю, но именно он держит и руководствуется тем, что и как происходит на Земле. В силу странности и необыкновенности, пускай даже возможности того здесь наводит на мысли, что это не попросту единичные моменты, кое-как скрепленные меж собой. Все гораздо крепче, обдуманнее, более безумно и противоречиво. Занятно, отчего так люди стремятся сами разъединить с какой-то целью понятия духовного наследия и материального? Объяснить широкое не получится без условного допущенного варианта логической цепочки. Основная задача логики заключается ведь в том, чтобы позиция подходила к общей череде событий, так или иначе способных подойти к заданному случаю. – «Я попробую.. что-то сделать. Спасибо за предупреждение, Тодд» – Джеймс уныло, но искренне улыбнулся.

В ответ собеседник мельком продемонстрировал мужчине доброту и сочувствие своего характера непосредственной безобидной ухмылкой. Далее коллеги разошлись, Тодд вышел из поля зрения главного героя после того, как тот вошел в лифт.

День касательно своих задач, можно полагать, уже закончился. Честно говоря, Джеймс очень надеялся на то, чтобы задание для него было сформировано уже сегодня. Даже после подозрительного и таинственного разговора с хорошим проверенным человеком, как-то познакомившись с необычным первоклассным риском и опасностью следующей цели, глубоко в душе мужчина понимал, что вряд ли откажется. Он не смог бы. Хорошо бы сегодняшнему дню кончиться; как бы перетерпеть гнетущее, душераздирающее свободное время, которое предстало с недавних пор перед главным героем. Постоянные независимые рассуждения о смерти, значимости жизни, ее лишения.. Время от времени какие-то острые углы сознания будут подкреплены здоровым чувством вины, усталости, безысходности. Джеймс отдаленно всерьез задумывался над тем, с чего могло бы начинаться настоящее безумие. Ему было страшно от того, куда в голове несло нашего друга и почему это происходило с ним. Боль, боль.. Явно мозг не сумел проанализировать и пережить какую-то навязчивую раздраженную деталь, потому пытается еще раз, еще раз, снова и вновь наступить на хилую ненадежную ступень раздумий. Джеймсу стало противно, он спокойно достал из сумки очередную сигарету. Первую за сегодня успел использовать еще после завтрака по дороге к Организации, да так быстро получилось, что главный герой едва запомнил тот момент, ему не принесла особого умиротворения и удовольствия та сигарета. Джеймс с надеждой посмотрел на нынешнюю. В этот день попалась первее всех классическая упаковка. Как говорится, беспроигрышный вариант. Сегодня была поистине удивительная дата, главный герой никуда не спешил. Он жутко ненавидел то состояние безмятежности и безудержной рыхлой свободы, с которой ничего нельзя должного сделать. Джеймс всю жизнь как-то надменно относился к людям, которые ни разу в своей жизни никуда серьезно не спешили, никогда впопыхах не умудрялись переходить дорогу ловко на красный свет. Которые всегда послушно ждали зеленого безопасного сигнала. Тем не менее такой неспешный и необъятный расклад дел мужчина ненавидел по личным причинам, с каких-то сторон довольно очевидных, наверное. Когда Джеймсу давалось задание, по своей сути он точно так же имел возможность заниматься всем, чем считал необходимым. В том числе в угодный час организовывать некоторый момент передышки, небольшого отдыха в порыве тяжелых на подъем заданий. Явное преимущество такой жизненной позиции состояла в том, что она уже направляла человека в то мыслительное русло, с которым нужно работать прямо сейчас. Честно и по правде говоря, главный герой старался пересмотреть свои проблемы, начать изучать сначала, говорить с собой немного более откровенно и смело, но никак не мог разгадать основу того ужасного и сурового состояния, в каком тот пребывал несколько лет. Сдаваться, подавать на стол порванный белый флаг в то же время он никогда не любил, постоянно держался до последнего, иногда в его молодости это не заканчивалось благоприятно для его здоровья, однако не поспорить: упорства, терпения, силы воли непросто отнять, весьма. И принципиальность, конечно. Но когда действительно Джеймс был несколько бессилен, слаб для решения настигнувшей его проблемы, то он искал временные официальные причины отставить размышления откуда-то извне. Превосходной временной заморозкой разбора насущных душевных невзгод как раз послужила работа. Правда, Джеймс и здесь немного упал в сомнения, потому как охотно считал, что бесконечная страховка рабочих обязанностей только запускают сильнее воспаленный корень проблемы. И вот уже слово «немедленно» становится все более частым и в тот же момент бесценным.

Джеймс по мере выполнения своих рабочих обязанностей постепенно признавался одиночкой. Ему было комфортно наедине с собой: работать, развлекаться, жить в каком-то таком специфическом понимании. Однако всю свою жизнь он пытался бороться с одиночеством, его томным величием и нескончаемым потоком болезненных ударов в спину, живот, сердце. Некоторые хорошие ценители мысли искренне дивились этому персонажу: замкнутый ранимый интроверт, яростно отбивающийся не от страха остаться одному, а от самого одиночества непосредственно. В этом плане мужчине отлично помогали прохожие люди, лучше не просто проходившие мимо, а останавливавшиеся и решавшие заняться каким-либо простым занятным делом: прогулкой, чтением книг, обсуждением насущной темы, стартом изучения иностранного языка по словарю (забавны те люди, которые начинают именно со словарей, ни разу не побывав в целостной структуре желанного языка). Джеймс глядел, отстраненно успокаивался вдали от них, являясь тем не менее неотъемлемой частью созданного людского пейзажа, задумчиво выяснял то, что прежде доставалось трудно ему. Значимую роль играют какие-то места вдохновения у Джеймса. Там могли распутываться самые сложные душевные невзгоды и страшные колючие переживания. Правда, всякий раз таким местам весьма нужна смелость, искренность и остаток энергии на то, чтобы размышлять над стратегией победы. Увы, в последнее время главный герой растерял два последних критерия для успешного прохождения в подобные закоулки, а смелость превратил в бессмысленную преданную самоотверженность.

Сигарета к концу тревожных внутренних скитаний была докурена, последний густой пепел, не успев толком упасть на промокший осенний сырой асфальт, неуклюже унесся ветром куда-то вдаль. Фильтр мужчина по инерции выкинул в ближайшее мусорное ведро, даже не останавливаясь в пути. Часы показывали лишь только середину дня. Что бы душа желала изволить остальные 12 часов жизни?

Дождавшись бесстрастно автобуса, Джеймс в своих мыслях сел куда-то вбок, поближе к окну. На улице было терпимо светло, чтобы без отдельных усилий и напряга разглядывать дальние силуэты надвигавшейся картины. Однако кругом наблюдалась пастельных приятных оттенков осенняя серость Миннеаполиса. Небо было бесспорно захвачено амбициозными полными облаками: какие-то были на вид явно темней и тяжелей всяких прочих остальных. Правда, стоило добавить, что белые и мягкотелые довольно быстро скрывались из виду. Вероятно, уплывали в города более ясные и солнечные. На окна неторопливо, отдельными каплями лил меланхоличный милый дождь. Джеймс решительно достал телефон из кармана, с всплывшей яркой идеей набрал номер Феликса.

– «Привет, дружище. Напомни, сегодня клубоголики не закрылись на отпуск? Помнится, владелец сообщал, что в скором времени на сколько-то дней прервется, сделает тайм-аут своему клубному бизнесу. Но все на языке останавливается, не уверен сполна: они с этой недели или со следующей?» – миролюбиво, но все равно как-то устало начал главный герой.

– «Привет. Точно слышал, что со следующей. Считай, сегодня у них последний день перед обеденным недельным перерывом. Одни клубники любят спокойный режим на работе перед отъездом куда-либо, другие, наоборот, стараются украсить последний вечер более пышными предложениями и трогательными пьяными концертами.. второй вариант, смотрел, прибыльнее. В любом случае завтра они сворачиваются. Если сегодня удумаешь посетить их, передай, к какому типу относятся эти!» – юноша как всегда жизнерадостно и вежливо общался с давним другом.

У Джеймса появилось стойкое забавное впечатление, что во время данного разговора у Феликса точно поднялись брови. Эта догадка несколько развеселила мужчину, убралась безудержная хмурость на лице.

– «Обязательно при встрече расскажу. Спасибо. Люблю заглядывать к людям совсем вовремя» – Джеймс тепло усмехнулся.

– «Только не засиживайся до потери сознания. Я понимаю, это привлекательная возможность выспаться.. но.. не надо. Не загоняйся, не мучай себя своим прошлым. Отдыхай и расслабляйся. Я-то знаю, что ты весьма впечатлительный. Иногда стоит сказать потенциальным впечатлениям „не сейчас, не сегодня“. Ага?» – в этот раз Феликс прозвучал чуть более обеспокоенным и смятенным.

– «Без волнений, мой друг. У сильных впечатлительных качеств есть одно общее свойство – непостоянство. Или, например, постоянная нужда в пятиминутной передышке, помнишь эту тонкость? На волне первых впечатлений ко второй я вряд ли доберусь, потому что сильно нуждаюсь в смене обстановки. Непостоянный такой вот» – главный герой любезно в завершении попрощался с Феликсом, ловко оборвал звонок.

Через полчаса свободолюбивых вдумчивых широких шагов по улице Джеймс наконец подошел к тому месту, расписание которого так жаждал узнать по последнему телефонному разговору. Данное помещение для светских встреч являлось подвальным, разумеется, арендованным. Оно находилось на углу родной улицы, скромно и условно разграничивая пересекавшиеся остальные оформленные дороги. Взятая для работы площадь на самом деле не наблюдалась ощутимо обширной, там главный герой едва насчитывал 4 соединенные воедино жилищные комнаты, простые квартиры в домах. Исходя из этого, приятным моментом в противовес служили сравнительно низкие цены на алкоголь, кальяны, мексиканские классические чипсы с гуакамоле в конце концов: они были практически в полтора-два раза ниже тех, какие наблюдались на центральных улицах и исторических площадях в городе. Однако Джеймс не смотрел придирчиво на цены, с момента начала развития успешной карьеры мужчина был вполне обеспечен, что получил в какой-то момент возможность выбирать более качественное, нежели более доступное крупному кругу населения. «Клубоголиками» Джеймс со своими знакомыми называл их так потому, что заведение работало фактически круглосуточно, однако имело в то же время некоторую театральную подоплеку. В связи с постоянной необходимостью зарабатывать любым придуманным путем деньги рабочий коллектив полностью взял на себя инициативу днем представляться прохожим в качестве дискуссионного клуба на всяческую заданную тему, что-то вроде продвинутого эксклюзивного анти-кафе для диссидентов или каких-то посредственных персон, а ночью же место превращалось в самый настоящий ночной клуб. Небольшие габариты помещения ничуть не помешали какой-то востребованности среди местных жителей или приезжавших гостей. Ребята работали сменами: более начитанные и смущенные выполняли свои обязанности днем, более смелые и строгие в свою очередь занимались этим после захода солнца. Джеймс достаточно хорошо знал и первый рабочий набор, и второй. Надо сказать, что так было взаимно, весьма. В выдавшиеся свободные несколько часов или в хаотичные бесцельные выходные главный герой старался попасть именно туда, потому как отчего-то данное место содержало в себе нужную обстановку и атмосферу для того, чтобы немного наш товарищ вздремнул. Искренне так и любя. Ощущения некоторого чувства выспавшегося организма являлось одним из немногих жизненных аспектов, которые хоть как-то будоражили великую депрессию Джеймса и заставляли усомниться в ее нескончаемой мощи. Только после знакомства с этаким клубом главный герой отчаянно, с неубиенной теперь надеждой слабо, но верно держался за мысль, что у всякого момента обязано быть логическое завершение. Ведь даже какая-то Столетняя война, которая многим ее участникам казалась абсурдной, безумной, бесконечной, закончилась на определенной здравой ноте. Смущало лишь Джеймса в особо тягостные времена то, что, возможно, в таком случае: запущенном, самоуверенном – сможет поставить точку уж смерть. Клубные ребята уже давно пометили мужчину как некоторого постоянного гостя, они прекрасно знали о его молчаливом намерении вздремнуть здесь. Никто совсем этому не противился, напротив, старались создать более комфортные условия для того. В знак своего почтения и глубокой благодарности Джеймс всегда пытался что-нибудь купить из напитков и прочего предлагаемого ассортимента. Если настроения что-либо потреблять не было вовсе, тогда главный герой попросту оставлял после себя достойной суммы чаевые на близлежащем столике.

Заходя в клуб в этот раз, развязно спускаясь по ступенькам, относительно шумно шаркая вместе с пылью и мелкими бетонными сыпавшимися камнями, Джеймс чуть ли не впервые, как он сам у себя в голове обозначал, собрался так много провести времени там. За распахнутой дверью поначалу в ответ донеслось занятое увлеченное молчание. Вскоре навстречу гостеприимно вышел один из персонала, улыбчиво поприветствовал гостя. Предложил найти место для Джеймса, но тот добровольно отказался и выбрал сам: где-то незначительно далеко от основного места действия в плане всевозможных горячих обсуждений и страстных полемик, в приглушенном темноватом спокойном углу на диване, составленного формой буквы «Г». Для экономии мест мягкие, приятные на ощупь диваны размещали исключительно возле стен, в остальных случаях устанавливались прочные элегантные широкие деревянные стулья. Не все, правда, были с кожаной подушкой в дополнение. Хотя посетители на удивление непосредственную симпатию выразили скорее к грубым, жестким стульям, нежели наоборот. В какой-то стороне находилась впечатлявшая внушительная территория бармена: стойка, простые попавшиеся стулья без спинок, надежные притягательные полки с различного рода напитками. Классика жанра пастельно и интересно переливалась в экспериментальные непопулярные виды спиртных угощений по типу Минту, Кальвадоса, Егермейстера. В свое время Джеймс пробовал ради незатейливого любопытства и не такое и, по правде сказать, не всегда ему охота верить в то, что какие-то алкогольные предметы интереса считаются какими-то непопулярными или безызвестными так вовсе. Помимо нескольких кофейных хороших столиков для простых легких закусок на стену повесили просторный плоский телевизор с решительной целью показывать по настроению либо спортивные какие мероприятия, либо же музыкальные новинки этой жизни. Посередине общей комнаты уделили внимание хотя бы немного пустому очищенному месту с неплохим потенциалом для проведения танцевальных поединков (и не такое случалось в том клубе) и всякого такого прочего. Днем же, если собиралась яркая самобытная компания, туда относили пару кресел-мешков и маленький пушистый теплый коврик, чтобы смягчить хотя бы в психологическом плане стремительный пыл.

Сегодня таковой предмет мебели был найден в центральной зоне, на них слегка напряженно сидели 4—5 человек, заинтересованно следивших за ходом общей беседы в группе, пара людей отстранилась до ближайшего столика, но тоже принимала какое-то участие в разъяренном, но интеллектуально поражавшем разговоре. Время от времени компания оплачивала то ли сгоряча, то ли от хорошего настроения приличную дозу пива, к вечеру постепенно сменявшегося на вино. По словам мимо проходившего знакомого молодого бледноватого официанта в очках: неторопливо собрались еще с утра, начали неинтересно с крепкого чая.

Джеймс аккуратно разложил ноги на диване так, чтобы подошва с улицы минимально задевала нежные участки мебели. Опустил руки непроизвольными движениями, прислонил удобно спину к спинке, устремился взглядом к людям, так точно и примечательно освещенных. Попросил бутылку хорошего коньяка, желательно чуть больше, чем карманных и маленьких размеров. Он смотрел, несколько отстраненно, забывчиво, но не без интереса. Захваченная гениальная мысль, ее страстное раскрытие, любвеобильное понимание со стороны собеседников.. многое в этом месте в каком-то смысле умиротворяло Джеймса, способно было его осчастливить. Пускай это счастье капает в разбитую вазу, из трещин которой своевременно все вновь выливается. В какой-то момент пара действительных слушателей вдалеке его заметили, доброжелательно приглашали принять участие в разговоре, но главный герой с теплой улыбкой мягко отказывался. Ему все сильней становилось сонливо и слабо. Организм исподтишка давал знать, что очень хотел бы упасть в сон. Быть может, буквально. Джеймс охотно слушал ход разговора, иногда отвлекаясь на свои мысли. Зачастую свои темы в голове возникали из-за цепкой идеи, выраженной где-то там, в коллективе. Наш товарищ ее брал, критиковал или интересовался, оценивал свое отношение к надуманному, разворачивал, развивал дальше; все время что-то такое он доводил до величественного, изобретательного, самобытного. Это частично могло объяснить, почему в большинстве случаев Джеймс наедине с собой мог получать тот же фрагмент удовольствий, какой люди обычно склонны принимать именно во время разговора, общения с кем-либо еще. Проблема заключалась в том, что мужчина устал. И уже ни от людей, ни от себя он не ощущал тот самый независимый беззаботный прилив сил и спокойствия, как у него происходило ранее. Тем не менее основа если и разрушается, то всегда не полностью или под самый конец. В данном случае основой этого нетипичного механизма души у Джеймса являлось то необычное, но такое глубокое чувство прозрения и миролюбия при какой-либо людской деятельности.

Постепенно глаза закрывались, главный герой с какого-то момента перестал следить за внешними изменениями в социуме, жизни. Он целиком погрузился в себя, свою среду, природу, мысли. На редкость внутри чувствовалась та искренняя бесстрашная атмосфера, какая скрывалась в досадной тьме огромное количество времени. Будто бы вдали был услышан легкий стул чего-то стеклянного о дерево, полированное и твердое. В голове мимолетно, едва одеваясь в слова, проскочило: вероятнее всего, поставили коньяк. После данных умозаключений Джеймс практически полностью отрубился, можно и так сказать, уже в тот момент наиболее ясно установив контакт с самим собой с высокой возможностью монолога. Тревожные домысли насчет того, что дорогой алкоголь могут утащить к тому времени, как помещение перед своим желанным отпуском превратится в ночной клуб, не сильно напрягали мужчину. Он преданно был уверен, что персонал никогда не допустит этого. Ни при каких обстоятельствах.

Началась в каком-то еле слышном углу беседа. Два донельзя знакомых собеседника, одна волна ощущений, но такие разнообразные скачки рассуждений. Говорят, когда человек разговаривает сам с собой, это развивает мышление. А что, если это не разговор, а мысли вслух? Тем самым, логически все скомпоновав, можно задать вопрос: мысли вслух ничем не похожи на разговоры с собой? Человек у себя в голове не разговаривает разве с собой? И я вам опять же скажу, что здесь так легко спутать тонкие грани общего определения. Человек создает в своей голове тот распорядок подачи мыслей, формы внутреннего голоса, что это может быть далеко не разговор, а какой-нибудь отчет, график.. Но мышление в любом случае будет развиваться. Так вы скажете. Различимы в данном случае лишь оформление и мыслительные приоритеты в жизни, заключенные путем внимания, способностью и складом ума.

В разговоре с собой собеседник задавал все те же вопросы, Джеймс отвечал каждый раз по-разному, но все время вкладывал одну и ту же суть в свои высказывания. Слушавший надменно обронил предположение, что главный герой наивно считает: так возможно решить проблему? Изворотливость, думается, качество не бесполезное, пригодится в определенных моментах, но оно ли так необходимо сейчас Джеймсу? Оно ли является истинным средством достижения разгадки смущавшей тяжкой проблемы?

Джеймс судорожно отбивался, защищал себя, как он сам считал, от себя самого же. Правда, в какой-то момент мужчина точно запутался с тем образом, который его время от времени встречал в сознании. Это его душа просит о помощи или попросту сходит с ума, раз рисует каких-то других, но похожих собеседников? Нет, если вариант с сумасшествием корректен по тем или иным меркам, это все равно значит лишь только, что мозг не нашел никакого другого решения затяжной задачи, кроме как создать вторую, более прогрессивную и дальновидную личность.

Джеймс упал, неясно, куда. Но и это не имело никакого значения. Он почувствовал себя нестерпимо одиноко лишь по той причине, что никак не мог добраться хотя бы до какой-нибудь надежной скрепки. Ему страшно думать о всяческой замене собственного разбитого характера. Это можно расценивать как полное поражение. Но это сущая неправда! Они не имеют права! Даже притом, что главный герой не раз угрюмо задумывался о белом флаге, подставлял к горлу уважаемый страдальческий револьвер, это совсем не означает, что он сдался вообще. Напролом этак. Нет, никогда!

Но ужасно тяжело. Нужно время: посидеть, прострадать, загрустить, подумать, что и как с этим делать дальше. Что внести такого уникального и бесценного в завтрашний день, чтобы только лишь не проиграть. Пока что игра есть некоторый прототип смысла жизни Джеймса. В настоящем смысле он сравнительно недавно запутался, чрезмерно был занят проблемой душевной трещины.

Интересно, куда ведут шаги? Иногда так посмотришь, удивишься: ведь да, именно шаги преодолевают ступени. Твой разум является хоть и главным, но не целым инструментом для того, чтобы поднять ногу и опустить ее на уровень выше. Мало решительно и храбро думать о шаге, должно хватить ума и воли сделать сам шаг. В любом случае опускать станет проще. Главное, задать направление, передвинуть. Наверное, сам процесс падения уже на ступень выше стоит считать одним из самых интересных во всей системе. Ведь всегда кажется, что внизу какое-то непроходимое утопленное дно. Нет, кто бы знал, что при падении можно упасть все равно на что-то высокое? Лишь бы не поехать к действительному бесповоротному дну. Во всяком случае нередко замечалось мной, что каждый раз при ходьбе человека преследуют одни цели и задачи, а шаги – совершенно другие, более последовательные и разборчивые, находчивые.

Джеймс ненароком в полете внутреннего разговора тяжело приоткрыл глаза. Казалось, в самый зрачок остро устремились яркие лучи дискотеки. Судя по всему, дневная компания ближе к предпринимательскому перевороту сменилась новым, более отпетым и развязным.

– «Неужто все происходит так быстро..» – главный герой осторожно, но как-то невыносимо приметил данный факт.

Помещение погрузилось в мелодичную игривую несерьезную темноту, рабочий коллектив клуба частично сменился, однако Джеймс в любом случае узнавал недавно пришедшие лица. Правда, насколько недавно они могли бы прийти. Мужчина посмотрел на часы, они строго показывали время около половины первого.

– «Снова..» – главный герой расстроенно уткнулся взглядом в стоявший рядом нетронутый коньяк.

Кто-то поставил рядом еще специальный для напитка стакан, выполненный, такое ощущение, из какого-то фирменного стекла. Блекло, но несколько привлекательно на нем виднелось название компании, выпускавшей данную стеклянную продукцию.

– «Не прошло и недели после моего длительного сна в больнице.. Мой нездоровый график снова дал о себе знать? – Джеймс безнадежно и беспросветно размышлял об ужасе своего состояния, его губы слегка дрожали.

– Насколько я обречен?»

Когда он бывал в ночном клубе, в своем тихом уголке с точно ярким видом на танцы где-то в центральной свободной зоне, ему приносили всегда искусно стеклянный стакан с дорогим коньяком. Иногда вместо последнего предлагали виски, егермейстер, но исключительно качественный вид. Когда в непримечательном стакане оставался по большей мере лед, а остатки крепкого напитка лишь добавляли оттенок алкоголя в образовавшейся воде, Джеймс думал о том, что он мог бы.. сломать, разбить, расколоть стакан. Но постоянно после этой идеи навстречу шел аргумент, что осколки замахнутся на кожу. Что даже может пойти кровь, слезы. Кто еще что увидит? Так, наверное, всегда:

разрушая, разрушаешь; пытаясь избавиться, освободиться, все равно проливаешь кровь. Вопрос главным становился: Куда и чего ради?

Мужчина растерянно взял стакан в руки, с неопределенным любопытством стал крутить его в руках, каждый недоразвитый его бок рассматривать, на самом деле в это время пребывая в совсем других проблемах и мыслях. Лед почти растаял, его положили сравнительно давно. Время выходит. Что же такого ты сделал выдающегося и полезного за истекающий период, Джеймс? Ты разве все еще мертв внутри? Не оживешь даже в убиенные минуты?

Джеймс в ужасе совсем бесшумно и аккуратно поставил стакан обратно на стол. Задумчиво и медленно встал, по пути привычно умелым путем захватил бутылку алкоголя. Выпьет по дороге, где-нибудь когда-нибудь еще, когда появится должный повод. На выходе он повстречал некоторых из пришедших на ночную смену рабочих. Молодой парень с заметно мягкими и доброжелательными чертами лица сочувственно посмотрел на главного героя, казалось, всеми душевными метаниями пытаясь помочь. Но пока без успешных вариантов. Джеймс непроизвольно прочувствовал это состояние в юноше, его лицо стало еще более отвлеченным. Мужчина грустно улыбнулся, тепло попрощался с клубом. Пожелал чего-то светлого и радостного в надвигавшемся их отпуске. Напряженно вышел на улицу.

Темно, потрепанный, родной, лишенный должных ночных фонарей район. Дом Джеймса находился примерно за единственным, но весьма длинным рядом жилых зданий. Вокруг ни души. Странно, обычно ближе к ночи просыпались мелкие торговцы наркотиками, оружием. Банды посылали своих разведчиков изучить территорию соседей, проанализировать их дальнейшую стратегию: дипломатического будь то или воинственного характера. Может быть, главный герой в какой-то неясно недавний момент перестал замечать всякого. Его чувства обострялись, наш друг вот-вот чувствовал, что произойдет апогей. Этого нужно избежать, спрятаться, снова сыграть маленького беспомощного ребенка без надежного будущего. В первую очередь будущего психического плана. Противно так или иначе доводить до конца полные варианты возможного развития души. Суицид или выпрошенное убийство в связи с резким выбором образа жизни? Еще отвратительнее ощущалось, когда все продумывалось дальше. Сознание доводило всякий возможный вариант, задавая значимой точкой отчета сегодня, до своего убийственного конца. И почему же снова безнадежность?

Джеймс разочарованно насупился, с каким-то внутренним надрывом рванул в сторону своей квартиры. Скорее к лекарствам, скорее к помощи, скорее к решению проблемы, ее исчезновению.. Или хотя бы имитации пропажи.

Имитации..

Ветер плавно переходил в неприятно холодную атаку. Главный герой всерьез стал отмечать подобные впечатления от погоды, хотя прежде никогда не жаловался на холод. Наоборот, это было лучшее, Джеймс получал искренний экстаз от наплыва циклона на город. Неспешно мужчина дошел до более или менее освещенной улицы. Снова никого. В чем проблема? Неужели и вправду здесь он был один? Один..

Джеймс прислушался. Кажется, беспокойным толковым шумом приходился женский голос. Девушка, она.. не то чтобы кричала. Однако наемному убийце впредь удалось прочувствовать все оттенки ее страданий, горя, боли.. отчаяния. Очевидно, беда состояния приключилась с ней именно тогда, когда случилась встреча с кем-то ужасным, нестерпимо жутким. То есть сейчас. В мужчине поднялся дух, он почувствовал резкий прилив уверенности в себе, тревожности, чуткости. Но все такой же какой-то потерянный и несобранный Джеймс кинулся в сторону голоса. Он бежал, рвался, крепко сжимая бутылку коньяка в своей руке как потенциальное оружие, напрочь забыв про спрятанные профессиональные ножи у себя в брюках. Дыхание почти замерло, вынужденно давая о себе знать при беге. Двигаться он стал все громче. Шумные бессильные ритмичные выдохи при быстром темпе превращались все более в какие-то несформированные сдавшиеся плевки. Девушка продолжала тихо плакать от боли. Почему никто не слышит? Где она? Невозможно, чтобы такой пронзительный крик о помощи, и никто не сообразил, не задумался? Где же все? Почему так пусто? Как и в душе. Джеймс растерянно сбавил ходу, прислушиваясь к голосу все сильнее. Девушка была везде; звуковые волны, доносившиеся от нее, хаотично и небрежно мельком меняли свою геолокацию. Мужчина не переставал дивиться, он продолжал твердо и отзывчиво ее искать. Хотя бы в мыслях. Джеймс остановился окончательно на каком-то на удивление хорошо освещенном перекрестке, почти в самом его центре. Не мог должным образом прислушаться, предположить, какую дорогу выбрать, что смогла бы привести к той девушке. Что это за перекресток? Как далеко он от дома? Где вообще Джеймс находился? Зачем он тут был? Дороги были ярко сровнены с тротуаром, здесь не было никаких условных обозначений, знаков. Один асфальт под ногами, четыре мрачных дороги вокруг, один человек. В меланхоличную мелодию девушки вдруг вмешался едва уловимый, щемящий и напряженный, мужской голос. Странно было определять, устанавливать его характеристики. Эта музыка почти не слышна, вообще возможна ли в своем исполнении? Почему Джеймс это слышит? Не говоря ни слова, окутывая жалобной связывавшей атмосферой, мужской голос жестоко и самоуверенно заявил: дама будет в опасности, будет каждую секунду страдать, пока главный герой будет безнадежно искать, потерянно кидаться на какие-то бездарные подсказки. Ее не спасти, так нельзя по условиям. Джеймсу придется принять ее ежедневные страдания из-за него же, попытаться смириться и жить с осознанным трепетным фактом. После чего все послушно затихло, изредка перебивалась по дорогам городская пыль. Ночь, вероятно, самая ее середина. Джеймс, силой сдерживая горестные гнетущие слезы, упал на колени, несчастно склонив на них свою голову и прикрыв сверху руками. Знаком этот момент? Узнаваемо то чувство, мой дорогой друг? Состояние безысходности в непреодолимо расплывавшейся ситуации. Посреди безлюдного, блеклого, монотонного перекрестка. Один. Без помощи, поддержки, защиты. Голый, совершенно. Безоружен. Всегда обязанный страдать за все ошибки, которые не были сделаны на самом деле Джеймсом. Лишь потерянное отчаянное мановение желания жить. Осталось ли сейчас? Родной приятель, насколько важна тебе твоя жизнь? Какова роль этой неразгаданной боли?

Глава 3. Заинтересован в риске

По выданной просьбе пришлось вновь прийти. Организация как никогда приветливо впустила Джеймса на свою зону, каждый раз мечтательно забывая о тяжком бремени лучших работников их выдающейся фирмы. Главный герой несильно выспался, его в очередной раз настиг тот неоднозначный вразумительный гнетущий кошмар. Бутылка коньяка осталась надежно стоять где-то в шкафу дома после всего случившегося. Джеймс устал от губительных трагичных кошмаров настолько, что у него израсходовались силы даже на непосредственную ответную реакцию, хотя бы мысленную, на неповторимый душивший ужас. Это перестало быть чувством, значимым переживанием, необычным трепетным жизненным явлением, обязательно требовавшим к себе немедленное разъяснение в свою очередь. Теперь постоянный натиск страданий стал фактом. Такое попросту было, не принося никаких убедительных описаний в свой приход. Джеймс из любопытства временами гадал: не это ли специфическое мировоззрение так стараются привить склонным к жестокости и агрессии людям?

Мужчина, едва заметно переминаясь с ноги на ногу от потерянной внутри себя некоей точки равновесия, пытался силой духа и собранностью рабочих своих преданных качеств весьма быстро проникнуть в интересы сугубо делового характера, главное, не более. После вчерашнего Джеймс до сих пор располагал защищавшей позой, якобы отгораживаясь от стремительной угрозы одиночества, едкого бессилия. Мужчину тошнило то ли из-за выпитого вчера в малых дозах алкоголя, то ли по причине выкуренных привычных сигарет, то ли от еды как таковой, то ли вовсе от отсутствия в пищеварительной системе движимого питательного момента.

Утро началось непонятно, с необъяснимой невразумительной печальной ноты. Джеймс проснулся уставшим в холодном поту в часа, помнится, 4. Снова кошмар, тот самый, все такой, заученный до изнеможения, выученный наизусть. За окном мягко холодными цветами светало, главный герой пытался с философскими наметками всмотреться в городской ранний свежий пейзаж, заглатывая безысходно воздух из-за все еще пронзительно настигавшего впечатлявшего ужаса во сне. Коньяк мирно стоял на столешнице, будто брошенный. Никак не тронутый, с какой-то стороны выделялась ненарочная мощная царапина, портившая всю ценность алкогольного напитка данной фирмы. Джеймс в собственных разбросанных мыслях ушел в душ, собираться морально, попросту преданно поддерживать свою гигиену. После аккуратно, тихонько вышел на улицу все в том же, в чем он ходил обычно, присел на ближайшие ступеньки, чтобы с началом нового дня выкурить очередную хорошую сигарету. Наш друг был несказанно рад, можно сказать, несколько счастлив вновь прибывшему буднему дню. Оттого горьковатый вкус табака в этот раз ощущался чуть слаще. Странно, отчего депрессия так мучительно и сурово не отпускает человека, раз работа для него есть нечто вроде счастья. А подобный вид деятельности осуществляется практически каждый день. Полагаю, ответ вовсе не будет, не должен и не обязан содержать в себе какие-то вещи, связанные именно с работой, хоть вопрос его напрямую относит к тому. Философская несерьезность. Представляется заинтересованному кругу лиц определенный актуальный немаловажный такой вопрос. Аудитория думает какое-то время, выслушивает аргументы соседних, оценивает потенциальные учтивые ответы, примеряет в логическую общую цепь. В результате все отвечают максимально отдаленно от заданных в вопросе позиций, однако все еще емко касательно основной сути вопроса. Заметьте, каждый ответ про смысл жизни спотыкается о подобные занятные моменты. И ведь прогресс в анализе есть, что воодушевляет. Отдаленность весьма талантлива, раз способна наводить на верную траекторию решения задач. Другой вопрос: как в мире все настолько утонченно и умно связано меж собой, что именно ответвления способны раскрыть истину какого-либо явления, случая. После выкуренной сигареты Джеймс налегке, немного нетвердо, словно позабыв, как шагать так, чтобы держаться на дороге ровно, отправился к Чарльзу, как тот и просил вчера. По пути мужчина повстречал на противоположной стороне улицы Джейн, только-только приступавшую к работе, переворачивая табличку на «открыто», небрежно держа в руке маленький простенький стаканчик, видимо, кофе, из которого время от времени выходили непроизвольные брызги. Заходя в помещение, девушка повстречалась взглядом с главным героем, Джеймс слегка и вежливо смутился. Они едва заметно друг другу помахали в качестве приветствия, но скорее искренний невольный кивок при том справлялся с данной задачей чуть лучше. На выходе из квартиры мужчина успел взять недавно купленную после больницы книгу вместе с карманными комфортными наушниками. Это считался чуть ли не первый раз проявить приятную инициативу восполниться какими-либо выказанными где-то кем-то размышлениями, отвлечься от насущных гнетущих выводов собственного бытия. После определенного периода, когда наш друг читал очень-очень много различного из разных, нежно и чувственно вдохновлялся пережитым и предположенном авторами, наступил своеобразный кризис, сильнейший упадок сил. И несколько лет Джеймс читал лишь только по делу всяческие строгие научные работы, выдержанные документы, высушенные стилем писания справки.

Музыка в последнее время у главного героя звучала не так проникновенно, нежели условный промежуток жизни ранее. Потому Джеймс решил сделать небольшой перерыв в собственном утоплении мелодией и перешел на чтение, пока продолжался путь на автобусе. Бедная девочка, которую представлял автор. Нашему другу было тягостно читать скрепленную стеклянными эмоциональными горячими осколками великодушную драму без счастливого конца, о чем шли догадки уже со вступления. Порывистые пылкие переживания у Джеймса вызывались вызывавшим беспомощным бессловесным поведением немой девочки с глубоким познанием себя, не обделенной интеллектом. Мужчина так же молча и волнительно дивился, задумывался, переживал тревожное, едва сломленное состояние перед плачем. Вряд ли стоял вопрос, насколько Джеймс хотел бы понимать положение особенного.. раненого человека среди беспамятно бесстыжего невежественного общества. Он невольно понимал, будто сам когда-то различал в себе черты немого ребенка.

На мужчину напал легкий колкий ужас. Глаза готовы были погрузиться в нестабильную среду: слишком мокрую или чересчур сухую. Но пока все держалось весьма, казалось таким гениальным. Все гениальное в каком-то смысле обреченное.

Джеймс раздумывал не над девочкой, не над лишенной возможностью слова, нет. Его смущало, что с книгой в душе он более откровенен, нежели внутри с собой напрямую. Лишь только окольными путями сквозь самобытную нечаянную ширму какого-то автора главный герой переговаривается с собой, пытаясь помочь, спасти, уберечь. Или бестолково и неосознанно совершать все наоборот, какие мысли порой приходили Джеймсу. И ведь даже в самом конце, пускай того же поражения, станет же беспредельно ясно: в чем крылась суть разрушенного, разочарованного механизма. Боже, как смешно, если ответ будет так прост. Как забавно, что всякая проблема состоит из таких комплексных тяжеловесных материй, а возделывает и разглядывает с заботливой осмотрительностью простое невзрачное понятное перо. Может, перо сравнимо и с деревом? Та же структура, та же среда, те же наклонности. И людей постоянно путают разрисованные, зашифрованные порой самолично человеком в порыве обидчивой идеи ветки деревьев или те же перышки пера. Джеймс решительно и угрюмо закрыл книгу, положил по-деловому в сумку. Он приехал. Напротив все так же смиренно и властно стояло крупное блеклое здание могущественной, опытной, возвышенной компании.

Перед кабинетом своего лучшего друга главный герой не стал уделять должного времени некоторому гостеприимному вежливому ожиданию ответа после стука, вошел практически сразу же, едва ли достучавшись до этой самой двери.

– «Привет, Чарльз» – невообразимо сдержанно и бесстрастно сказал Джеймс.