Камень в огород

Страх вытолкнул меня из сна, и я еще несколько минут дышала открытым ртом и всматривалась в темноту, с трудом возвращаясь в реальность.

***

…– Я случайно на тройку села, а она идет до рынка. Ну, я заодно масла купила, сарделек говяжьих, хотела яблок еще, но яблоки мне не понравились, я купила апельсины. Ой, ты моя хорошая, – Наташка, наконец, обратила внимание на поведение нашей кошки Моськи (та ждала, что ее погладят) и продолжила содержательный монолог. – Потом еще три пачки салфеток столовых, пять рулонов туалетной бумаги, бруснику – сделаем живой йогурт. В общем, нагребла, еле приперла. А на улице жарища! Нюсь, пойдем на речку, потусуемся?

Наша заплеванная речка меня не привлекала.

Меня привлекал диалог с мамой в скайпе.

Мама спрашивала, где мы с Наташкой проведем остаток лета – у них в Аахене или с бабулей. Мама в Аахене преподавала русский язык, отец служил в банке.

Традиционно в августе мы с сестрицей болтались по древним католическим соборам Северной Рейн Вестфалии, и вопрос мамы меня удивил – я не собиралась менять планы.

Я как раз сказала, что, конечно, мы приедем в Аахен, только еще не знаю, когда.

Тут ввалилась Наташка с пакетами и обдала меня фонтаном эмоций. У сестры была одна поразительная способность – из всего делать феерическое событие.

Я простилась с мамой, выключила ноутбук, с сожалением выбралась из кресла и приготовилась терпеть сестру.

Надо сказать, с каждым годом терпеть Наташильду становилось все трудней – не зря говорят, что с возрастом характер выпрямляется. Наташка в свои двадцать пять уже была как шпала, ни под кого не прогибалась, все прогибались под нее. Бедные ученики!

– Ню-усь, – прицепилась Наташильда, – ты чего молчишь? Опять в инэте? Собирайся, я кое-что придумала, – обнадежила сестрица.

– Никуда я не хочу!

– Я в шоке! Вот ведь сестру Бог послал! Ни разу не поддержала меня, ну, ни разу! Собирайся, говорю, поедем на речку, обсудим мой план.

С логикой у Наташильды были большие проблемы – чего взять с училки русского языка?

– Почему дома твой план нельзя обсудить?

На самом деле, дома обмен мыслями и догадками затруднялся тем, что бабушка без всякого стеснения подглядывала и подслушивала за нами.

– Ну кто дома обсуждает планы?

Аргумент был убойным.

Когда мы прибыли на городской пляж, с намеком оборудованный двумя грибками от солнца и двумя мусорными баками, солнце клонилось к горизонту.

Молодежь лениво перебрасывалась в волейбол, испытывая отдыхающих на выносливость.

Стеной стоял мат – верный спутник человека с мячом. Как, впрочем, человека с веслом, отбойным молотком, бензопилой, баранкой, штурвалом и, чего скрывать, шариковой ручкой.

– Ничего страшного, даже наоборот, – заявила Наташильда, – часик посидим, а потом прогуляемся по вечерней набережной.

Вечерняя набережная привлекала меня еще меньше, чем пляж с пьяными волейболистами, но я только вздохнула.

Сестрица расстелила одеяльце, достала бутерброды с колбасой и бутылочки с водой.

– Знаешь, Нюсь, я все думаю…, – устремив меланхоличный взгляд куда-то вдаль, сообщила сестрица. – Придется тебе все-таки отнести в прокуратуру нашу фенечку и дать показания. Ведь нам есть, о чем сообщить следствию, – прозрачно намекнула Наташка.

Я незамутненными детскими глазами посмотрела на сестрицу.

– Не зли меня, – по-родственному тепло попросила она, – не прикидывайся веником.

Все-таки современная школа плохо влияет на взрослых. Наташка иногда разговаривает, как пубертат.

С моей точки зрения поход в прокуратуру был полным безумием. Но Наташку мое мнение не интересовало. С детства сестрица втягивала меня в истории. Редко удавалось избежать публичного позора – все вылазки оканчивались провалами, не говоря уже о последнем походе за камнем…

– И почему в прокуратуру?

– Потому что прокуратура – надзорный орган. Прокурорский следователь отнесется к заявлению серьезно, к тому же это абсолютно безопасно!

– Почему опять я? Давай ты пойдешь и отнесешь в прокуратуру фенечку. Тем более, что ты ее нашла.

– Я встречусь с Эдусей и поболтаю с ним. Ты ведь Эдика не любишь?

– Скорее, недолюбливаю.

– Ну вот! – тут же поймала меня на слове Наташка. – Так что тебе – в прокуратуру, к этому следаку Коршунову, который надзирает за делом. Риск – дело благородное, – с пафосом сообщила Наташка, и в этот момент меньше всего была похожу на училку, скорее, на профессионального игрока в покер. – Если не хочешь мне помочь – не надо, я и одна справлюсь.

Вот, на чем меня безошибочно ловила сестра – на стадном чувстве коллективизма.

Мне совершенно не хотелось ввязываться в очередную авантюру, но и прослыть трусихой и предательницей тоже не хотелось.

Права Наташка, никакая я не личность…

– Фенечка может оказаться ложным следом. – Обвести Наташильду вокруг пальца мне ни разу не удавалось, но я не теряла надежду. – Если б мы знали имя владельца машины – тогда, конечно. Кстати, «жигуль» может быть в угоне.

– Я почему-то уверена, что фенечка окажется уликой. Могу спорить, что на ней жировые и потовые следы одного из похитителей. К тому же, – Наталья щелкнула пальцами, – мы можем описать преступников!

Вот тут-то и выяснилось, что парня с сигаретой мы с Наташкой запомнили по-разному. Я вспоминала пухлые, тугие щеки, Наташка утверждала, что щек не было в помине, а было широкое, скуластое лицо:

– Как у Бобби Ли.

– Еще чего!

– Это был среднего возраста и роста Бобби Ли,– настаивала старшая сестра.

– Нет, это был молодой, упитанный славянин с толстыми щеками! – твердила я, хотя Наташка своей воинственной уверенностью заронила во мне сомнение. Возможно, память подвела меня?

– Нет, у него широкое азиатское лицо, – яростно защищала своего парня Наташка.

Минут десять мы перекрикивали друг друга и стали уже обращать на себя внимание волейболистов, пока до нас не дошло, что мы не можем описать похитителей.

Я почувствовала облегчение. Ну теперь-то Наташка поймет, что никакие мы не свидетели.

– Вот видишь! Мы даже не сможем опознать грабителей. Только сбить с толку следствие можем и найти чирей на энное место.