Отчаянные подружки

Что-то трогательное и нежное неожиданно всплыло в памяти, какое-то пленительное видение, хрупкое, волнующее, пахнущее хвоей, неуловимое, как улыбка йоркширского кота. «Василиса»,– удивился он и, конечно, не поверил сам себе. Потом смутно почувствовал забытое томление по какой-то одной, только своей женщине, и опять не поверил.

Неслышно появился Виктор, начальник службы безопасности, заглянул под лестницу и так же неслышно исчез, найдя босса в непривычном месте, в непривычное время и в непривычном настроении.

Владимир Иванович вспомнил жену, Ольгу, первый и единственный роман всей своей полувековой жизни. Как-то все у них было легко, незатейливо, просто, быстро и по-настоящему.

…Младший лейтенант Черных получил тогда первую боевую награду и отпуск.

Была осень, о своем приезде он родителям не сообщил, поэтому его никто не встретил. Со станции Володя добирался попутками, и как только открыл калитку, сразу понял, что дому нужен ремонт.

Почти весь отпуск он ставил новый забор, латал кровлю, спиливал лишние ветки на деревьях в саду, потом менял полы в комнатах, утеплял подпол и еще что-то делал, уже не вспомнить. Мать только качала головой и крестилась на икону Георгия Победоносца.

Вставал по привычке рано, день заканчивал пробежкой к речке и обратно. Вот так вечером на речке он и вспугнул свою будущую жену, Ольгу. Ей было шестнадцать. Она уронила с мостика ключи, сидела на берегу, ревела и боялась возвращаться домой.

Чтобы успокоить девушку, Черных пообещал, что утром найдет ключи и вызвался ее провожать.

Утром, бросив все дела, пришел, как обещал, к речке, обшарил дно под мостом в том месте, где обронила ключи Ольга. Вода уже была холодной, речка мелкой, илистой, мутной и местами вонючей. Пошарив минут двадцать, Володя понял, что теряет время и авторитет Советской армии. Ключей не было. Ольга вновь принялась плакать, и младший лейтенант Черных смотрел на нее виновато.

Они брели по деревне в полном молчании, и само собой, Володя пригласил девушку в кино. Целый день он вспоминал зареванные глаза, покрасневший носик и слезу, дрожавшую на подбородке.

Вечером у него поднялась температура, и он почти не понимал, что происходит на экране. А когда фильм закончился, лейтенант Советской армии потерял сознание прямо в фойе кинотеатра.

Над ним хлопотали, вызвали скорую, и он самым позорнейшим образом десять дней провалялся в больнице. Ольга навещала его, приносила компоты собственного приготовления, которые были ужасно сладкими, и все время спрашивала, чего бы ему хотелось поесть.

Через десять дней Володя понял, что женится на ней. В следующий свой приезд он пошел свататься, а через год сыграли свадьбу. Младший лейтенант увез с собой молодую жену, и пять лет она «служила» с ним, пока не родилась Юлька.

Все было правильно, рационально, разумно и…обыденно. Праздника не было, одни только будни.

Сейчас, под лестницей из стекла и никеля, среди фикусов и пальм, на какой-то вычурной кушетке его, уже седого, вдруг пронзило острое желание любви. Чтобы она стала наградой, песней, пусть и лебединой.

Черных налил себе еще конька, но пить передумал.

«Давно уж сердце никуда не просится, но почему-то продолжает биться»,– вдруг вспомнил какую-то бардовскую муть.

Прошлое осталось в прошлом, хотя он все помнил и не собирался забывать. Но, может, сердце бьется не зря? Может, он что-то вымолил у судьбы, только нужно поверить в это?

Так Владимир Иванович сидел еще долго, рассматривая вишневые, в прожилках, листья заморских растений.

«Зачем?– наконец, спросил он себя,– права девочка Василиса, поздно уже менять себя, пусть все остается, как есть».

Черных опять погладил Найса, пес лизнул ему руку и не сдвинулся с места, приглашая хозяина еще отдохнуть.

– Пошли спать, Найс,– позвал собаку Владимир Иванович и поднялся с кушетки.

Укладываясь в постель, опять вспомнил запах и вкус этой маленькой пугливой птицы по имени Вася. С тем и заснул.

…Утром уже не вспомнил ни о своей тоске по любви, ни о пугливой птице Василисе.

Праздник закончился, Владимира Ивановича ждали дела.

Весь последний год он сворачивал бизнес. Российские компании Черных подготовил к ликвидации, а их число перевалило за двадцать еще семь лет назад. В зарубежных компаниях он вышел из состава учредителей. Не все получалось, как он хотел, но с потерями Владимир Иванович мириться не умел.

Главным финансистом в его бизнесе был Морозов, с которым Черных связывали самые прочные отношения: у обоих друг на друга был собран компромат, которым интересовалось Управление по борьбе с экономическими преступлениями и ФСБ. В любое время можно было хорошо поторговаться и сдать этим структурам сообщника. От решительных действий обоих удерживало чувство самосохранения: если один сдаст другого, то сам живым не уйдет, расправятся либо свои, либо чужие. У компрометирующих документов была совсем другая задача, это было «насильственное понуждение к миру».

Сейчас Черных хотел больше всего на свете отойти от дел, зажить тихой, спокойной жизнью с рыбалкой, охотой, баней и сеттером по кличке Найс. Можно было осесть в любой точке планеты, но Черных был потомственным казаком и его, как магнитом, тянуло на историческую родину, «к отеческим гробам». Да и Олина могилка не отпускала.

За эти долгие пятнадцать лет злость на систему притупилась, желание мстить перестало быть маниакальным. Черных уже не часто вспоминал разочарование и бешенство, которые толкнули его тогда перейти черту. Все забывается, и боль с обидой тоже. Девочка Вася напомнила ему, что жизнь проходит, точнее, вот-вот пройдет.

Счета в европейских банках уже давно позволяли Владимиру Ивановичу курить бамбук, но партнеры не отпускали. Жадность тех, с кем он работал, поражала даже его, и не давала выйти из бизнеса цивилизованно. Первым, самым незначительным препятствием оказался зять Валентин.

Он перешел на сторону Морозова, быстро сообразив, что это выгодней, чем верность семье и дому. Финансист хорошо платил за информацию. Преемника у Черных не было, весь бизнес – это и был, собственно, сам Владимир Иванович. Он мог обойтись без своих партнеров, замов и помощников, они без него – нет.

Владимир Иванович прекрасно понимал, что отступление, как и нападение, нужно хорошо подготовить. Кроме того, он чувствовал настороженность Морозова.

Пора было сделать ход.

Когда «лексус» Игоря Морозова въехал в ворота усадьбы, Черных поймал то состояние покоя и уверенности, которое помогало ему все эти годы заниматься полукриминальным бизнесом. Интуиция подсказывала Владимиру Ивановичу, что Морозов будет требовать серьезных отступных. Хорошо, что знал он не так много. Никто никогда, включая Морозова, не присутствовал на деловых встречах Черных и не имел полного представления о масштабах дела. Последняя сделка, которая проходила через Украину, принесла Черных полмиллиарда долларов.

Правда, никакой эйфории Владимир Иванович не испытывал, как раз наоборот. Как ни парадоксально, именно эта сделка навела его на мысль о зря прожитых годах. «Всех в сад», – сказал он тогда себе.

Черных стоял в кабинете и сквозь жалюзи смотрел, как Игорь вышел из машины, оглядел кусты цветущих анемон, постоял, щурясь на осеннее солнце, и легко взбежал по ступенькам.

Утром Черных получил факс, в котором сообщалось, что его китайский партнер в Швейцарии арестован, а счета его компании заморожены.

Настроение было отличным, росла уверенность, что он сможет с Морозовым договориться.

…Через неделю после юбилея Черных Алевтина возобновила занятия йогой и походы в бассейн. С первого же занятия она вернулась крайне возбужденная. В такое состояние ее привела встреча с Юлей. Смахивая злые слезы с круглых тугих щек, прямо как в детстве, Алька выплевывала злобные слова в адрес Юлиного отца:

– Ублюдок, урод, дерьмо. Как он мог на него руку поднять?

Алька была вне себя от злости на Владимира Ивановича, и почти при смерти от жалости к Решетникову. На вопрос, за что она его жалеет, подруга уверенно ответила:

– Он живет в ненормальных условиях, бедненький.

На воображение я никогда не жаловалась, и сейчас представила все вживую: запертая в спальне Юля, полуголая девица, которую отрывают от Решетникова, и Черных, похожий на Зевса-громовержца.

– Аля, он взрослый мужчина, он знал, на что шел, денег сильно хотелось, вот и получил.

Но Алька свою ненависть направила на Черных, душителя свобод и прав человека:

– Садист, как таких земля носит? Он же получает удовольствие от ситуации! Ты его видела?

– Не только видела, но и разговаривала с ним, и по твоей, между прочим, просьбе.

– Ужас, бедный Валентин.

И все. И я опять натыкалась на полное непонимание. Алька металась по комнате и причитала:

– Ему медаль за отвагу надо вручить за то, что он с ней живет!