Отчаянные подружки

Она положила трубку в сумку и посмотрела на меня как-то обреченно. Мне тогда показалось, что она испугалась.

Звонил референт Черных, чтобы пригласить Алевтину на юбилей шефа. Владимиру Ивановичу стукнуло пятьдесят. Алька значилась в числе Юлиных гостей.

На дворе заканчивался сентябрь, и я неожиданно подумала, что, значит, по гороскопу Владимир Иванович – Весы. Знак был хороший, с моей точки зрения, потому что подходил мне, а не Альке, которая была Овеном. Зная, что такие глупости мою подругу с толку не собьют, я все же спросила:

– И что ты будешь с ним делать, он же Весы?

– А мне не он нужен!

Я похолодела:

– Ты хочешь развести Валентина с Юлькой?

– Не сразу…

– Алевтина,– тщетно пыталась втолковать подруге я,– я понимаю, если бы Юля была здоровым человеком, но она инвалид! Она не соперница тебе.

– Не нагнетай,– отмахнулась подруга.

Взгляд у нее сделался рассеянный, отвечала на мои вопросы она как попало, по-моему, не слышала совсем. Когда мыслительный процесс у нее закончился, а длился он по Алькиным меркам вечность – минут пять, Алевтина Сумрай объявила, что она все уже спланировала, главное теперь – чтобы я ее не подвела.

– Аля, а при чем здесь я?

– А при том.

И Алька открыла мне стратегическую задачу: именно мне предстояло отвлечь на себя и обаять Черных. Тактический прием был старым как мир: наивная девочка, то есть я, должна попасть на глаза овдовевшему много лет назад оружейному барону. Он разглядит в ней, то есть во мне, что-то такое, от чего его душа моментально затоскует, и он поймет, что только со мной должен провести остаток своих лет, а лучше – дней.

Алька уже создала образ и даже подобрала мне мысленно наряд «а-ля Коко Шанель», женщина-мальчик. Ее не смущало, что Коко была жгучей брюнеткой, а я – бледной и светлой блондинкой, но это не главное.

Я еще могла согласиться с нарядом, но с ролью, которую мне предстояло сыграть, согласна не была, и пыталась сопротивляться, хотя сопротивляться Альке – все равно, что сопротивляться природному явлению.

– Вась, ты же видишь, я измучилась, я не сплю, не ем (все это была голая выдумка, Алька храпела в соседней комнате так, что мешала спать мне, и ела она с аппетитом, я сама видела), может, Валентин не стоит вовсе моих мук? Но это же нужно проверить, а? Что же мне теперь, всю жизнь по нему сохнуть? Ты хочешь, чтобы я в мумию превратилась?

Насчет сохнуть я бы тоже постеснялась. Где Алька, похожая на Ирину Отиеву в молодые годы, а где мумия. Долго нужно сохнуть. И я упиралась, сколько могла. Но тут Алевтина разревелась, что случалось за нашу с ней почти двадцатилетнюю дружбу только один раз, когда двое придурков отняли у нее велосипед и сделали на нем пару кругов вокруг дома. Алька орала, как резаная, из глаз ее сыпались крупные, как горох, злые слезы, так, что в конце истории придурки купили ей мороженое, лишь бы она заткнулась. Сейчас Аля плакала так жалостливо, что я сдалась.

– Ладно, рассказывай, что нужно делать.

– Да ничего! – вытерев пухлые щечки, оживилась подруга.

– Что, совсем ничего?

– Почти. Мы оденем тебя, как договорились, ты будешь скромной пай-девочкой, будешь сидеть одиноко в углу, а он, как хозяин вечера, заметит твою печаль и станет тебя развлекать.

– А если не заметит, а если не станет?– вредничала я.– Или, что еще хуже, кто-то другой заметит и станет? Тоже мне, нашлась Зигмунд Фрейд. Откуда ты вообще можешь знать, как он реагирует на одиноких скромных, всеми забытых девушек? Это полный бред, Аля, я тебя прошу, приди в себя.

Никакие доводы на Алевтину не действовали. Естественно, зачет по гражданскому праву она завалила.

До дня рождения Черных оставалось три дня. Эти дни я запомнила как самые ужасные из всех лет, проведенных бок о бок с Алевтиной Сумрай.

Алька таскала меня по бутикам и магазинам, подбирая наряды мне и себе. Я сбросила три кило, стерла пятки и порвала две пары колготок, а подходящих нарядов все не было. То размер был не тот, то цвет, то ткань, то цена, в общем, задуманное не осуществлялось, и я стала надеяться.

Надеялась я зря. Мало того, что мне пришлось тащиться на чужой праздник, так еще и в платье, купленном на Новый год. Оно было вполне приличным, в меру скромным, в меру стильным: бархат, шерсть и шифон. Нитка жемчуга, замшевые туфли под цвет платья – вот вам и вся Коко Шанель.

Алька, не жалея сил, готовилась к встрече с любимым, не забывая подлизываться ко мне.

Три оставшихся до юбилея дня она сама стояла у плиты, когда мы не носились по магазинам. Заваривала утром чай, потому что я не пью кофе, покупала мой любимый сыр к завтраку, на ужин готовила что-нибудь легкое, салаты все заправляла растительным маслом. Не знаю, как мне, а ей это пошло на пользу. Строгое платье нежного молочного цвета, которое она себе купила по случаю пятидесятилетия Черных, сидело на ней изумительно, подчеркивало и, в то же время, сглаживало округлости.

Чем ближе подходил день рождения Владимира Ивановича, тем больше я нервничала.

Представить себе, что нас ждет, если гениальный план Алевтины сработает, я не могла, хоть и старалась. Утешало одно: соблазнять мужчин я не умела. Не потому, что у меня не было опыта, хотя его действительно не было, но в основном потому что мне это занятие казалось не интересным и диким. Да и что значит, соблазнить мужчину? Затащить его в постель? Или в загс? То есть, главный вопрос, который меня при этом терзал: а смысл? Ни в загс, ни в постель с Черных я не хотела. Тогда зачем все это нужно? А если нужно, то почему так хлопотно?

С мужчиной вообще хлопот не оберешься. Если соблазнишь первый раз, то придется соблазнять его всю оставшуюся жизнь. А когда заниматься карьерой и детьми? Я была уверена, что если нет настоящей любви, то никакие ухищрения не помогут, соблазняй, ни соблазняй. Одной женщине приходится все время держать себя в форме, следить за лицом, руками, ногами, весом, а муж так и стреляет глазами по сторонам. А другая никаких усилий не прилагает, а любимый, как пуговица, всегда при ней.

Вся эта путаница у меня в голове и удерживала меня от многих соблазнов, в том числе и от мужчин. Мужчины тоже обходили меня стороной, видимо, я не умела держать свои мысли при себе. Зато у Алевтины в голове все было ясно и определенно, она видела перед собой цель и шла к ней.

Платье и туфли были куплены, украшения ждали своего часа, и Алька с утра перед юбилеем Черных отправилась в салон. Там ее мыли, скребли, гладили, обертывали в шоколад, массажировали, но вышла она из салона все такой же Алевтиной Сумрай, только с маникюром и педикюром, которого, кстати, никто не увидит, если только специально не показать. По всему было видно, что именно это она и собиралась сделать, то есть показать Валентину свой педикюр.

Меня все это время занимал один вопрос: как она это сделает, в смысле как Алька будет соблазнять Валентина на глазах у его супруги и ее грозного отца?

…Когда мы подъехали с Алькой к загородному дому, в котором Черных устраивал прием, мне показалось, что мы идем на эшафот. Вот сейчас мы пройдем сквозь строй стражников, потом поднимемся по лестнице на помост, толпа останется внизу, а впереди только плаха с палачом.

Палач был на месте. Плаху где-то маскировали до поры, до времени.

Сентябрь был солнечным, теплым. Участок, на котором находился дом, был огромным, с него открывался вид на речку. Черных стоял на высоком полукруглом крыльце усадьбы, широкоплечий, мощный, в светлом костюме, и встречал гостей. Волосы цвета «перец с солью», непроницаемый взгляд, ни намека на улыбку на загорелом лице.

Слева от него находился столик с фужерами и бокалами, официант тут же предлагал прибывшему напитки, тут же вручались букеты и подарки юбиляру, которые он откладывал направо, на другой столик.

Взглянув на Черных, я подняла к небу глаза и попыталась понять, как это Альке только пришло в голову, чтобы я его соблазнила. Он замораживал все живое вокруг себя в радиусе километра. Солнце пряталось, птицы замолкали, поднимался ветер. Как в «Слове о полку Игореве» перед битвой с татаро-монголами.

Алевтина произнесла какие-то слова, клюнула юбиляра в щеку, и тут же отошла, обшаривая взглядом толпу. Я, как парализованная, стояла столбом на ступеньках, глядя себе под ноги. Ноги не слушались.

Сзади напирали вновь прибывшие, а я не могла преодолеть несколько ступенек вверх. Владимир Иванович ждал. Мой страх его забавлял.

– Девушка, – позвал он меня.

– Здравствуйте,– пропищала я.

– Здравствуйте. Вы подруга Алевтины?

«Вежливый палач»,– подумала я и кивнула головой, стараясь не смотреть в его сторону.

– Поднимайтесь, проходите, я пока сыт и закусывать гостями буду не скоро, – подбодрил меня хозяин дома.

Я дотянула до официанта, схватила фужер с шампанским, прошмыгнула в дом и забилась в угол под лестницей на второй этаж, в зарослях редких растений. Мне повезло, здесь было уютно, стояла кушетка в стиле «ампир», а через остекленный фасад дома открывался отличный вид на лужайку, заставленную накрытыми белоснежными скатертями столами. На лужайке сновали официанты, музыканты, осветители и пиротехники.

Мне нужна была пауза для осмысления увиденного. Прижавшись спиной к спинке кушетки, будто в ожидании атаки противника, я поискала глазами подругу. Она мелькала среди гостей, и я стала с любопытством следить за ее передвижениями. Видно было, как Алька прокладывает себе путь к жене Валентина, Юле.

Юлина коляска стояла как раз на пути к столикам, и гости, отходя от юбиляра, натыкались на инвалидное кресло. Мужчины прикладывались к ручке, женщины что-то щебетали, я не слышала, что, только видела, как они фальшиво улыбаются. Светский раут, черт бы его побрал.