Медовый заговор

– Никакой не он любовник ей, – уклонилась от ответа Евдокия Степановна.

– Да ладно, мам! Об этом каждая собака в доме отдыха знает, только ты отрицаешь очевидное.

Евдокия Степановна отмахнулась:

– Не верь ты никому, вранье это.

– А он что, здесь? – Капитолина прямо лопалась от любопытства.

– Да, приехал на выходные. Не пропускайте ужин, девочки, – попросила Евдокия Степановна, направляясь к двери. – И, пожалуйста, не кормите кота возле столовой – Соломончик расстраивается из-за этого.

– Мам, не знаешь, какая у Шуркиного бойфренда машина? – догнал Евдокию Степановну вопрос дочери.

– Черная такая. Большая. Я в марках не разбираюсь, – ответила Евдокия Степановна с порога, и дверь за ней закрылась.

… Тучи разбежались, и вдруг оказалось, что за окнами буйствует лето. И все точно сошло с ума: птицы, трава, кусты, деревья, люди и даже воздух.

Ивона отказывалась участвовать в этом безумии.

Всем своим видом выражая призрение к всеобщему ликованию, она оставила Капу у озера и отправилась в библиотеку, полистать прессу.

С прессой вышла осечка – ни одной подшивки не нашлось, кроме журнала «Здоровый образ жизни».

От нечего делать Ивона принялась исследовать полки с дамскими романами. Свой интерес к фикшн Петкова оправдывала тем, что изучает рынок. «Надо же знать своих конкурентов», – с умным видом объясняла она Капе.

Перебрав полсотни корешков, наткнулась на томик с известным именем. «Обстоятельная и добротная проза»,– было написано в аннотации.

Ивона вернула книжку на полку. «Обстоятельная и добротная…» Ужас. Это что, инструкция к газонокосилке? Не хотела бы она прочитать подобное в аннотации к своим книжкам. «И не прочитаешь», – заверил внутренний голос.

«Интересно, – продолжала исходить ядом Ивона, перебирая корешки, – а библиотека в элитном заведении останется, или этот диетолог передаст книжки в дар богоугодным заведениям? И вышвырнет вон библиотекаршу. А уборщицей сделает любовницу?»

Весь этот бред пронесся в голове радиожурналиста и комментатора Ивоны Петковой стремительно, как реактивный самолет, с такой же облачной дорожной полоской.

Мысль о побеге была забыта. Непостижимым образом вялое растительное существование в доме отдыха стало интересным и напряженным, почти детективным. Появился смысл.

Рысью Ивона вернулась к озеру и плюхнулась рядом с Капой на скамейку:

– Слушай, батоно Заридзе со своим замом не просто так прикатил в «Белое озере».

Капа перевела на нее ленивый прозрачный взгляд:

– Кто-кто?

– Капа! Ну мужички серьезные такие, с которыми мы столкнулись! – напомнила Ивона.

Капитолина вздохнула. Все ясно: о массаже, фиточае, кислородном коктейле в купе с походами за земляникой можно забыть.

– Начинается! Ты можешь просто отдыхать как все нормальные люди?

Ивона была невосприимчива к подобным уколам.

– Смотри, что получается: диетолог, – продолжала сортировать и классифицировать факты Ивона, – глава департамента здравоохранения и его зам. Чувствуешь, куда ветер дует?

Капа изнывала от избытка жизни, мысли у нее были коротенькими и легкими. Подозревать в чем-то похожего на Карлсона толстого и грустного Заридзе ей было лень, и вообще она не видела ничего предосудительного в том, чтобы глава департамента на выходные приехал в дом отдыха. Она бы сочла это патриотичным.

Ивона устремил а на подругу горящий взор, убедилась, что контакт установлен.

В светлых глазах подруги появилась мысль. Оказалось, страсть к расследованиям передается воздушно-капельным путем.

– Чувствую!

– Надо собрать досье на этого диетолога, бойфренда Александры.

Досье было формальностью. Диетолога Петровского уже осудили и приговорили, будто он подвизался в торговле человеческими органами, а не в диетологии.

Идея объединила и сплотила подруг, обе чувствовали себя Мининым и Пожарским, обе готовы были положить себя на алтарь отечества.

– Клянусь эфиром, – поклялась страшной клятвой Капитолина. – Землю рыть буду, но узнаю все о его прошлом, настоящем и будущем. Семья, образование – все! С кем в детский садик ходил, в какой школе учился, какую кухню предпочитает, что курит и что пьет. Тайная страсть, хобби, друзья, жена, любовница… Ах, да, кто любовница, мы знаем.

– Вот! – обрадовалась Ивона. – С Александры и начни. Наверняка у нее есть претензии к любимому.

… У Александры Даниловны были претензии к любимому!

В глубине души Александра понимала, что бывший однокурсник манипулирует ею, но сделать с собой ничего не могла. Обо всем забывала, стоило только Валерию появиться.

Никого красивее Петровского в своей жизни Александра не видела. Разве только Домогарова в роли казацкого атамана Богуна. Тот же прищур голубых глаз, та же одинокая складка между бровями, тот же рисунок губ, те же трепетные ноздри. Только усов нет и разбойничьей шевелюры.

В присутствии Валерия Петровского Александра млела и таяла.

За одну возможность смотреть на Петровского отдала бы душу. Случилась эта неприятность с Александрой на первом курсе медицинского института и не отпускала уже семнадцать лет.

Отличница и общественница, Александра с первого курса взяла шефство над Валеркой Петровским. Редкий красавец, он был таким же редким лоботрясом.

Брусенская вставала ни свет ни заря, ехала домой к Петровскому, и они вдвоем с Валеркиной мамой, Галиной Ивановной (упокой Господь ее душу), будили лентяя и соню, после чего Александра конвоировала своего друга в институт. Биологическую физику с основами высшей математики Петровский сдал благодаря ей – две недели просидела с ним на даче. И зачет по валеологии спихнул благодаря ей – Александра обивала пороги кафедры, договаривалась о пересдаче. Да если б не они с Галиной Ивановной, Валерка бы вообще диплом не получил!

Александра и сама не знала, для чего старалась. Не ждала же она, что Валерка женится на ней из благодарности, в самом деле?

Валерка принимал все как должное. Да еще отпускал шпильки в адрес подруги и награждал всякими обидными прозвищами. Одна «Птифура» чего стоила.

Все вокруг уверены, что они любовники, а они даже ни разу не целовались, не считая дружеских поцелуев в щеку.

И надежды никакой нет, что это случится в обозримом будущем. Сама виновата, дура комолая.

Сама венчала на царство своего кумира и стелется перед ним, как челядь перед императором, только что ниц не простирается. А он помыкает ею. А вчера вообще остракизму и люстрации подверг.

От безысходности Александре захотелось плакать, и она бы заплакала, но явился непрошеный посетитель, в кабинет постучали.

Пощипав себя за щеки, Александра крикнула сквозь не пролившиеся слезы: