Те, кого не было

Я сначала ковырять хотела. Потом вижу: смотрит, как будто понял все.

У меня сразу сердце застучало. Думаю: ну, конец! Сейчас ругать начнет.

А он говорит – просто так:

– Не хочешь – не ешь. У нас тут демократия.

Сердито, но как будто не всерьез. Я не поняла, может, шутит. Но спасибо все равно сказала.

Мне так хорошо стало – после его слов. Или от салата? Почти горячо внутри. И я подумала – наверное, это от благодарности.

Кто бы мне еще поесть принес?! Лидочка теперь далеко. А с ним мы чужие.

Это я так думала. А он взял и принес. Еще и сидел со мной, пока я ела. Дурости всякие рассказывал.

Правда смешные!

Он и сам смешной, когда не прикидывается. А если не морщится, так совсем хороший.

А я же сначала боялась – ужас как! Сидела и жевала молча, чтобы его не злить. Прямо из пакета ела, даже колбасу.

Но омлет уже не смогла – выплюнула. Сначала, правда, откусила – думала, что запеканка. Они же оба квадратные, нельзя разобрать.

А он как засмеется! Говорит, я и сам их все время путаю. Запеканку эту не переношу.

А я вот думаю: можно было и колбасу, получается, выплюнуть? Раз за это ничего не будет.

Больше ни за что не стану есть!

ПЕТРОВИЧ

Не знаю, во что я ввязался?! Сейчас бы сидел с Голеньким, в карты резался. Но куда там! У него теперь другие дела, поважнее.

Которые меня, видимо, не касаются.

Я ему уже и не друг, получается! Так, отработанный материал.

Даже полслова мне за завтраком не сказал, старпень… И видел же, что я один маюсь. Но нет! Подойти поддержать человека – это выше его способностей. Умственных которые.

А я тоже дурак. Сидел сначала, всем своим видом Наполеона изображал. Ну или еще кого похлеще. Я же не шибздик, как некоторые, да и по части характера здоровее буду.

Хотя как сказать. Судя по всей этой истории…

В общем, сидел я там, ну вылитый царь Горох, и досиделся. Все собрались и ушли, а я один остался. Как идиот – с салатом.

И ведь недаром же Серафимовна талдычит, что гордыня – это чистой воды грех. Она же любительница в мой адрес всякие библейские ереси отпускать. Вот и сглазила, видно. Ведьма проклятая!

Я, может, и не стал бы этот салат в пакет класть. И уж тем более куда-то там волочить. Как будто мне делать больше нечего! Но она как насела. Серафимовна эта. Все ходила мимо, туда-сюда, сюда-туда, пока я свою порцию жевал. И главное, нет чтобы просто пройти. Нет, конечно! Надо обязательно своей задницей человека в плечо пихнуть. Что-то там доказать ему – таким вот образом. Чего она там бухтела? Дескать, и совести у меня нет. И страха перед Богом тоже нет. И ничего-то у меня приличного в душе не осталось. Как будто я не человек, а ирод какой-то.

Это тоже ее слова, кстати, не мои. Я таких не употребляю.

И потом… Хорошо, может, я и есть тот самый ирод. Но тоже ведь живой человек! И терпение у меня далеко не железное.

Поэтому я и не выдержал. Встал, собрал все эти яства, изыски и амброзии… пропади они пропадом… и пошел.

Я не к ней шел, а от этой грымзы подальше. Она же мне все уши выела своими нотациями. Серафимовна! Но все равно получилось, будто бы я к ежихе в берете приперся. Именно так это и выглядело. Как будто я по ее поводу вдруг озаботился.

А я просто шел. И все. Кому я вообще объясняю!

Но как она жевала этот салат! К такому не подготовишься – вот как! Я, может, потому и идти не хотел, что все заранее знал. И сам себе сказал: отдашь, и сразу утекай. Но где там! Я с места сойти не мог! Стоял, таращился, как умалишенный. Потом сел. Белиберду какую-то понес, лишь бы только на нее не смотреть. Как она жует. И жмурится! То ли от страха, то ли от благодарности. Так вот щенки едят, которые заброшенные. Или еще кто похуже.

У нее, бедной, и берет сполз – так она челюстями двигала. Ну хоть порозовела – от натуги-то. До этого сидела, как нить, – почти невидимая. А тут вон и черты какие-то проявились. Отдаленно человеческие. Ей бы еще волосы пришпандорить. Было бы совсем хорошо! Но как такое предложить? Она же, наверное, разобидится.

Или нет?

Меня от этой мысли прямо затрясло всего.

Ну и жизнь, думаю, настала! Это что теперь, слова не скажи без предупреждения? Так получается? Ходи только и кланяйся. Ножкой перед всеми подряд шаркай.

Вот поэтому одиночество – лучший друг человека. Человека, я подчеркиваю, а не всякой там шушеры.

Голик вон вечно ноет, что в семью хочет. А мне семья не нужна. Я свой салат и сам могу съесть, без посторонней помощи. Я такую помощь в гробу видал!

Какой идиот вообще придумал, что жизнью нужно делиться? Жизнь – это сугубо личное. Сам себе родился, сам и умер. Простой и понятный расклад.

ТАИСИЯ ПАВЛОВНА

У него опять настроение плохое. Странный человек. То смеется, то куксится. Я таких знаю. Они – самые опасные.

А может, у него из-за одиночества так?

Это мне Лидочка сказала. Что все злые люди ужасно одинокие. И нужно изо всех сил стараться оставаться добрым внутри, чтобы, если понадобится, отдать часть своей доброты другому. И если каждый будет так делать, то однажды в мире не останется одиноких людей. И злых тоже. И все будут счастливы.

Мне кажется, когда-то я все это знала. От бабушки или от мамы, может. А потом просто забыла, пока Лидочка мне не напомнила. Но когда она говорила, я сразу почувствовала, что знаю.

Может, он тоже знал, но забыл. Поэтому и стал одиноким.

ПЕТРОВИЧ

Она меня точно доконает. Предложила внезапно в рамс[2 - Рамс – карточная игра из разряда коммерческих. Начала набирать популярность в России во второй половине XIX века.] сыграть. Я там на месте чуть не помер. Говорю:

– Нормальные у вас игры, Таисия как вас там.

Она тут же:

– Павловна.

Без тени улыбки! Но это ладно, тут я уже немного привык, чтобы без лишних слов реагировать. Но рамс? Блатная же игра!