Плохо лишь то, что мне не восемь и никаких заоблачных лужаек нет. И я об этом уже знаю.
Вот близнецам хорошо. Они же еще не понимают ничего. Тот же Ерёма – сидит себе, рисует.
Я спрашиваю: что это ты там изобразил? А он так беззаботно – «цеточик». Цветочек, стало быть. А Сёма тут же:
– А у меня тоже ветоцик. Ка-а-асивый! Маме вот – лаз. И папе – ва.
Я сказал:
– Дорисуй еще один.
А сам подумал:
«Хотя зачем? Это же похороны!»
Но Сёма послушался и стал рисовать. Цветочки. Потом птичек. Ему стюардесса целый альбом принесла. А Ерёме раскраску. И мне еще, главное:
– Может, ты тоже что-нибудь хочешь?
С приклеенной такой улыбочкой.
А я ей мрачно:
– Виски со льдом!
Без «пожалуйста».
Ну а что она хотела услышать. Дайте и мне порисовать? Но вообще, видно, этого стюардесса и ждала, судя по тому, как скривилась:
– Ты несовершеннолетний!
Ой, я вас умоляю! А слово «шутка» она, интересно, когда-нибудь слышала?
Но я не стал уточнять. Просто смерил ее презрительным взглядом и сказал:
– Тогда просто лед.
И еще так подчеркнуто вежливо добавил:
– С колой, пожалуйста.
Она вздохнула и ушла. Но скоро вернулась с фантой.
А мне-то что? Фанта так фанта. Тем более я этот виски в жизни не стал бы пить. Он же воняет клопами!
– Спасибо тоже не скажешь? – насмешливо спросила стюардесса.
Я так понял, у нее на меня какой-то зуб. И сказал миролюбиво:
– Нет.
Такой еще отвернулся, чтобы и она поняла – вопросов к ней я больше не имею!
Но стюардесса оказалась на редкость непонятливой. Завопила чуть ли не на весь салон:
– Ну и дети пошли! Что ни слово, то хамство.
Лена. Так было написано у нее на бейджике. Я как глянул – сразу понял, что почем. Лены – они все такие. Вроде как с диагнозом.
Пока стюардесса Лена распиналась, я демонстративно зевал, но когда она пригрозила пожаловаться на мои выходки маме, конечно, не выдержал и сказал:
– А вы знаете, что жестокое обращение с инвалидами карается законом?
Естественно, ни о каком таком законе я знать не знал, но от всей души надеялся, что и моя Лена была далеко не первой ученицей в школе.
– Инвалид? – хохотнула эта двоечница. – И в какой же, простите, области?
– Вот в этой, – кротко сказал я и дернул себя за штанину.
– Ой, – смутилась Лена. – Извини. Я же не…
Она нервно скрестила на груди руки, так, словно хотела прикрыться. Потом резко отняла, вроде как поправить волосы. Я видел, еще секунда, и она просто убежит куда глаза глядят. Может, даже в иллюминатор выпрыгнет. Эта мысль меня страшно развеселила.
– Ничего страшного, – я довольно погладил протез и улыбнулся ей почти по-свойски. – Мы, инвалиды, люди привычные.
Лена послушно кивнула.
– Хочешь, я тебе колу принесу? – пролепетала она чуть не плача и, не дожидаясь моего ответа, попятилась, усевшись на плечо моему знакомому дядьке.
– Осторожнее, девушка! – возмутился он. – Вы мне газету помяли.
«Ну хоть кто-то додумался газету помять», – злорадно подумал я и тут же простил Лену вместе со всей ее глупостью.
На самом-то деле там и прощать-то было не за что. Она же не виновата в том, что я инвалид. Просто эти ее руки то здесь, то там. И лицо – сплошное раскаяние. Могла бы быть проще! Сказать: «А, протез. И что? Разве это дает тебе право быть уродом?» Вот тогда бы я ее зауважал. Потому что нет, конечно же, не дает, и я это знаю. Меня просто бесит, как все реагируют. Как будто это их вина, поэтому со мной нужно особенно церемониться и вести себя так, словно я не просто трагичный калека, а вообще при смерти. Как будто всё – без этой проклятой ноги никакой жизни у меня больше не будет!
А я и сам это знаю, без них. И не надо мне об этом напоминать каждый раз! Я в закреплении материала не нуждаюсь.
* * *
– И почему Минск? – спросил я маму, пока мы ждали багаж. – Папа же вроде из Витебска.
– Из тех мест, да, – мама устало кивнула. – Но туда пришлось бы лететь с пересадками.
– Значит, все-таки Витебск? – уточнил я, хотя все и так было очевидно. Правильно, где еще хоронить человека, если не на родной земле. Папа сам так говорил. Не помню к чему, но что-то такое когда-то было.
– Наш чемодан, – так и не ответила на мой вопрос мама. – Постой с близнецами.
– Сама постой, – я резко двинул в сторону багажной ленты. Мама, естественно, за мной, волоча за собой упирающихся близнецов.