Дело Саввы Морозова

– Вы с ума сошли, – сердито отвечал загадочный Никитич, жестом отпуская метрдотеля и садясь за столик напротив собеседника. – С какой стати вы во всеуслышание используете конспиративные клички? Вы не думаете, что это опасно? А если я начну звать вас Старик, или Базиль, или, например, Ленин, как вам это покажется?

– Хоть эсером назовите, только в кутузку не сажайте, – находчиво отвечал лысый Ленин, среди революционеров Российской империи известный как глава фракции большевиков. – Во-первых, уверяю вас, в этом ресторане нет ни одного русского, так что нас все равно никто не поймет. Во-вторых, здесь гораздо безопаснее звать вас Никитич, а не Леонид Борисович Красин. И в-третьих…

– В-третьих, вам не приходило в голову, что сюда могли добраться агенты охранки? – перебил его Красин-Никитич.

Ленин улыбнулся и заметил, что агентам охранки тут совершенно нечего делать. Даже большинство эсдеков[4 - Эсдеки – сокращенное название членов Российской социал-демократической рабочей партии, одной из фракций которой являлись большевики.] не подозревает, что в Лондоне в эти дни проходит Третий съезд Российской социал-демократической рабочей партии, что уж говорить об охранном отделении? Предыдущий, второй съезд действительно наделал много шуму, а нынешний проходит совершенно келейно, почти интимно. Нет-нет, нынче в Туманном Альбионе они могут чувствовать себя совершенно спокойно, здесь архибезопасное для революционеров место.

Красин в ответ пробурчал, что это Ленин может чувствовать себя спокойно: когда кончится съезд, он отправится обратно в Швейцарию. А вот он, Красин, вернется в Россию, где его наверняка спросят товарищи по партии, почему в съезде участвовали только представители от большевиков и чем провинились члены других фракций?[5 - III съезд РСДРП проходил в Лондоне в апреле 1905 года. В нем участвовали только большевики, другие фракции на съезде отсутствовали. По этой причине позже этому съезду было отказано в официальном статусе съезда РСДРП.]

– Если вас спросят об этом, в чем лично я сильно сомневаюсь, отвечайте, что они виноваты в том, что революционную борьбу подменяют бабьей болтовней, – отвечал Ленин, и глаза его из веселых сделались неприятными и даже жесткими.

Красин глядел на него все так же хмуро: некоторые полагают, будто болтовней занимаются как раз эмигранты-литераторы вроде самого Ленина. Именно они, эмигранты, оторвались от российской почвы и изобретают фантастические прожекты, в то время как революционное подполье в России платит за их фантазии кровью и жизнями борцов с монархией.

– А вот тут вы, милый мой, кардинально ошибаетесь! – воскликнул Ленин. – Это, скажу я вам, архиглупая позиция. Поверьте, батенька, некоторые вещи можно отчетливо увидеть только на расстоянии.

Красин поморщился: перестаньте звать меня батенькой, это пошло.

– Ну, батенька – не маменька, это бы действительно было обидно, – засмеялся главный большевик. – А вообще не вам бы обижаться следовало, а мне. Это же вы предлагаете снюхаться с меньшевиками, которые по сути своей ренегаты и предатели… Это с вашей подачи, дорогой Никитич, съезд исключил из ЦК всех большевиков, живущих за границей. Вы бы и меня исключили, вот только руки коротки… А впрочем, вы, может быть, проголодались? Здесь подают отличные бифштексы, попробуйте – не пожалеете. Особенно рекомендую непрожаренные, с кровью.

Красин взглянул в меню и сухо отвечал, что ему теперь эти бифштексы не по карману. После того как Савва Морозов выгнал его со своей мануфактуры, денег у него в обрез.

– Не то плохо, что он вас выгнал, – усмехнулся Ленин, – плохо, что перестал финансировать партию. Некоторые считают, что у вас семь пядей во лбу. Так вот объясните, любезнейший, как это вы с вашим умом упустили такого толстосума? Это все из-за того, что он с Андреевой порвал? Может быть, ему другую актрису найти, помоложе и поинтереснее?

Красин отвечал, что актриса Андреева, она же товарищ Феномен, тут совершенно ни при чем. От партии Морозова отвадила вовсе не она, а Кровавое воскресенье[6 - Кровавое воскресенье – состоявшийся 9 января 1905 года в Санкт-Петербурге жестокий разгон шествия петербургских рабочих, собиравшихся вручить императору Николаю Второму коллективную «Петицию о рабочих нуждах». Считается, что именно Кровавое воскресенье, повлекшее гибель сотни с лишним человек, послужило толчком к началу первой русской революции.] и последовавшие за ним события, в том числе восстание рабочих на его собственной Никольской мануфактуре. Рабочих расстреляла полиция, а Морозов почему-то винит во всем большевиков.

– Он выразился совершенно ясно: «На кровь денег не дам!» – подытожил свою речь Красин.

Ленин нехорошо прищурился – подумайте, какой чистоплюй, на кровь он денег не даст. А то, что он и ему подобные эксплуататоры столетиями кровь из народа сосут, он в расчет не берет?

– Идиот ваш Морозов, – заявил Ленин решительно. – Кисляй, мямля и сукин сын! Надо быть полным и окончательным подлецом, чтобы не понимать, что революции в белых перчатках не делаются. Да за такое в морду надо давать! Вот мы сейчас на съезде принимаем программу вооруженного восстания. Как, по-вашему, можно реализовать ее без крови? Зарядить пистолеты холостыми патронами или, я извиняюсь, какашками меньшевиков? Вы, батенька, меня знаете, я и сам против насилия. Но если уж придется стрелять, то стрелять надо не раздумывая. И кстати сказать, от Андреевой я такой гадости не ждал. Всё ее шашни с Горьким. Нет, Алексей Максимович – человек полезный, но теленок и фантазер. Совершенно ясно, что разговоры Саввы про кровь – это болтовня. На самом деле Морозов обиделся, что ему рога наставили. Не знаю, был ли у вас у самого такой опыт, но знающие люди говорят, что это крайне неприятно.

Однако Красин был уверен, что никакие рога тут ни при чем. Более того, в январе, когда Горький попал в тюрьму, а Андреева лежала больная, Морозов явился к ней и сам отдал страховой полис на предъявителя.

– И что это значит? – насторожился Ленин.

Это значит, что Морозов застраховал свою жизнь, а деньги в случае его смерти получит Андреева.

– Ай да Андреева, вот так актрисуля! – захохотал Ленин. – Спит с Горьким, деньги берет у Морозова, а принадлежит только революции. Действительно феномен, ничего не скажешь.

Тут он вдруг перестал смеяться и деловито осведомился, на сколько же именно Савва Тимофеевич застраховал свою жизнь.

– Сто тысяч рублей, – кратко отвечал Красин.

– Сто тысяч рублей, – задумчиво повторил Ленин. – Да он за все время, что с нами якшается, таких денег нам не передал. Что же вы молчали, почему не сказали мне раньше?

– Не хотел беспокоить по пустякам, – отвечал Красин.

– Пустяки? Ничего себе пустяки – сто тысяч рублей! Это, я вам скажу, батенька, куш. И куш такой упускать никак нельзя, уж мне можете поверить.

Красин несколько секунд хмуро глядел на Ленина, потом осведомился, что он имеет в виду.

– Что имею в виду? – переспросил главный большевик. – А вы подумайте. Как следует подумайте… Это вам не эксы устраивать, дело простое, спокойное.

Красин с минуту сидел молча, потом сказал, что на Морозове еще рано ставить крест, тот еще может быть полезен делу революции. Сейчас у Саввы расшатаны нервы, он не в себе. А он, Красин, рано или поздно все-таки надеется его уговорить.

– Рано или поздно – это когда? – деловито спросил Ленин. – Революция разгорается, деньги нужны позарез – и не на бифштексы, а на то, чтобы вооружать людей. А вы, судя по всему, намерены с вашим Саввой менуэты танцевать. Так я вам вот что скажу. Уговаривать вы его будете или еще как-то повлияете – мне все равно. Только сделать это надо как можно быстрее. Потому что никто не знает, что будет завтра. Так что действуйте, товарищ Никитич, и действуйте немедля.

Красин опустил глаза в стол, руки его нервно перебирали столовые приборы, лежавшие на белой скатерти. Ложка, вилка, нож, снова вилка, опять нож… Рука его с силой сжала серебряную рукоять, он поднял глаза на Ленина.

– Я все же надеюсь его уломать, – проговорил Красин с запинкой. – Я пустил в ход свои методы. Морозов никуда от нас не денется, я хорошо его знаю, он не такой человек…

– Партии безразлично, какой он человек, и безразлично, какой человек вы. – Его визави весь подобрался и на миг превратился в какое-то хищное животное. – Партию интересует только результат, понимаете, ре-зуль-тат! Или, может быть, вы испугались? В таком случае мы найдем других исполнителей, надежных. За это дело может взяться, например, товарищ Богданов.

Красин покачал головой: не нужно Богданова, он все сделает сам. Тем более что дело уже на мази, он уже обрабатывает Морозова. Нужно только немного подтолкнуть купца, и он упадет им в руки, как спелый плод.

– Ну, вот и договорились. – Ленин откинулся на стуле и сквозь хитрый прищур посмотрел на собеседника. – В революции, батенька, нет ни друзей, ни родственников. Есть лишь великая цель, ради которой можно отдать жизнь не только свою, но и окружающих. Не забывайте об этом никогда!

И он решительно ткнул вилкой в бифштекс.

Глава первая. Настежь закрытые двери

В санкт-петербургском доме статского советника Нестора Васильевича Загорского было непривычно тихо. Тихо было на первом этаже, еще тише – на втором, и особенно тихо было в сердце дома, в кабинете самого Загорского. Казалось, всякая жизнь тут прекратилась, только яркие лучи весеннего солнца прожигали большое стеклянное окно кабинета, словно хотели выжечь дому глаз. Тишина была такая, что чудилось, будто во всем доме нет ни единой живой души – ни хозяина, ни даже прислуги. Впрочем, учитывая характер Загорского и особенности его профессии, утверждать что-то со всей определенностью было невозможно. Однако, даже если кто-то все-таки сейчас и находился в доме, этот кто-то явно не торопился обнаруживать свое присутствие.

Вероятно, поэтому, когда с улицы позвонили в дверь, на звонок никто не откликнулся. Человек снаружи, выждав некоторое время, позвонил снова – ответом по-прежнему была тишина. Однако гость не угомонился и позвонил также и в третий раз. Настойчивость его была вознаграждена: в глубинах дома, кажется, произошло некоторое шевеление, и дверь с легким вздохом неожиданно открылась сама собой.

Тут следует заметить, что Нестор Васильевич, как человек прогрессивный, следил за последними открытиями в науке и технике и шел с ними в ногу, чтобы не сказать – опережал. Электрическое освещение, паровое отопление и прочие приметы современного быта появились в его доме едва ли не раньше всех в Санкт-Петербурге. Но помимо вещей общеизвестных, Загорский пользовался и совсем уж удивительными фокусами, смысла которых не мог постигнуть рядовой обыватель. Одним из таких технических фокусов оказалась и самооткрывающаяся дверь – вещь, совершенно непонятная не только любому здравомыслящему человеку, но даже и верному помощнику Загорского Ганцзалину.

– Зачем? – недоумевал тот, недовольно вышагивая по гостиной, пока статский советник со свойственной ему даже в малых делах тщательностью раскуривал сигару. – Зачем такая дверь? Какой от нее толк?! Тем более когда на вас объявили охоту большевики!

Китаец до такой степени был возмущен, что даже против своего обыкновения прочитал небольшую лекцию о том, что человечество всю свою историю выискивало самые верные и надежные способы запереть двери, причем так, чтобы никто снаружи открыть их не мог. И вот хозяин при помощи знакомых инженеров и электриков придумывает способ, как открывать дверь без участия человека. К чему тогда, скажите, все эти замки и запоры, которые подарила нам цивилизация, если всякий, кому захочется, сможет открывать двери нараспашку?

– Не всякий, – хладнокровно отвечал на это Загорский, – далеко не всякий, а только лишь тот, кому будет позволено. Предположим, вся прислуга ушла в церковь, и как раз в этот миг заявился какой-то человек со срочным делом. Он звонит в дверь один раз, второй, третий, из чего я понимаю, что дело у него серьезное и не терпит отлагательств. Я нажимаю специальный рычажок, дверь отпирается сама собой, человек входит внутрь…

– …убивает хозяев и выносит из дома все ценное! – закончил Ганцзалин.

Загорский поморщился: его верный помощник уж слишком мрачно смотрит на вещи. Мир состоит не только из бандитов и жуликов – по земле ходят и весьма порядочные люди.

– Изредка! – уточнил Ганцзалин. – Изредка ходят. Но это не значит, что домой к нам будет ходить только честная публика. Это во-первых. Во-вторых, даже если вся прислуга ушла в церковь, куда пойдет Киршнер?

Артур Иванович Киршнер был дворецким Загорского, человеком во всех отношениях превосходным, однако лютеранином и, следовательно, православной церкви не посещал.

– Киршнер такой же человек, как и все. – Вид у статского советника был совершенно невозмутимым. – Он может заболеть, умереть, в конце концов, просто уволиться. И что же, прикажешь в таком случае мне самому спускаться к двери и собственноручно ее открывать?

Китаец сердито проговорил, что на такой случай у Загорского имеется он, Ганцзалин. Уж он-то как-нибудь спустится к двери, откроет ее и благополучно вытолкает незваного гостя взашей.

– Именно этого я и боюсь, – кивнул Нестор Васильевич. И, подумав немного, добавил: – А вообще, оставь меня в покое со своими претензиями. Пойми одну простую вещь – мне просто нравится сама эта идея. Неужели тебе не хотелось бы жить в мире, где люди не прислуживают друг другу, а всю работу делают электрические механизмы?

Ганцзалин засопел сурово и заявил, что господин, очевидно, начитался Жюля Верна. Нет и не может быть такого мира, где бы одни люди не прислуживали другим. Этот порядок установлен тысячелетиями, и сломать его совершенно невозможно.