По усыпанному звездами небесному пути человека вели к святилищу Высшего Сущего. Вообще, первое ощущение «Божественного (?? ?????)», захватив человеческий разум своей сверхъестественной силой, сразу возвысило его над материальными заботами низшего мира; таким образом, возвышенные представления о Божестве, Вселенной и бессмертии души предшествовали созданию многих искусств и наук, связанных с удобствами общественной жизни. Это подтверждается содержащимся в «Дабистане» рассказом о древнейшей религии персов, основанной на трансцендентных представлениях о Божестве: «Кроме самого Бога, кто может постичь его происхождение? Сущность, единство, тождественность являются неотъемлемыми свойствами этой изначальной сущности, и не являются дополнительными для Него». Таков «Десатир», с которым «Дабистан», в целом, настолько полно согласован, что мы едва ли можем сомневаться в том, что автор последнего имел перед глазами первый.
Едва обретя осознание ментальной свободы, человек начал стремится расширить за пределы себя первое смутное ощущение Божественного; не удовлетворяясь восхищением всеми внешними чудесами, он пожелал понять и назвать их внутреннюю движущую силу: это нечто нематериальное, это душа, такая, которая действует в себе. У древних иранцев «первым творением щедрот, дарующих существование» был разумный принцип, называемый Азад Бахман, «первый разум»; он также является первым ангелом; от него происходят другие духи или ангелы. Каждая звезда, каждая небесная сфера имеет свой особый разум, дух или ангела. В низшем мире каждый из четырех элементов имеет своего хранителя; растения, минералы, животные имеют своих ангелов-хранителей; ангел-хранитель человеческого рода – Фарун Фаро Вакшур. Недаром эта религия называлась «религией света». Так как Высший Сущий
«Засеял звездами небо также густо, как поле»[75 - «Потерянный Рай» Мильтона, Т. VII, с. 358.].
Точно так же он населил обширную территорию «сынами света, небесными сонмами ангелов», которые не только двигали небесные сферы и управляли ими, но и спускались в материальные области, чтобы направлять, поддерживать и защищать Свое творение. Ни одна капля росы не упала без участия ангела. Индусы и греки одушевляли всемирную природу; персы наделили все творение красотой, сделав его обителью ангелов. Отсюда и демонология во всей ее полноте. Но «среди самых блистательных, могущественных и славных служителей, которые свободны от низших тел и материи, нет ни одного врага или соперника Бога, или непокорного, или низвергнутого, или уничтоженного». На этот важный отрывок из «Десатира»[76 - Книга Шет Шаи Килифа, Т. 59. с. 56.] у меня будет случай сослаться позже.
Человеческие души вечны и бесконечны; они приходят свыше и являются духами высших сфер. Если, находясь на земле, они отличаются знанием и святостью, они возвращаются наверх, соединяются с Солнцем и становятся небесными владыками; но если доля их добрых дел более близка к какой-либо другой звезде, они становятся владыками места, отведенного этой звезде; их положение соответствует степени их добродетели; совершенные люди достигают блаженного видения света светил и херувимских воинств верховного Господа. Порок и разврат, напротив, отделяют души от первоначального источника света и приковывают их к обители стихий: они становятся злыми духами. Недостаточно хорошие мигрируют из одного тела в другое, пока, благодаря эффективности добрых слов и поступков они, наконец, не освободятся от материи и не обретут более высокий ранг. Полностью развращенные нисходят из человеческой формы в тела животных, в растительные и даже в минеральные субстанции.
Пока что мы видим, как хорошо известная догма о переселении душ изобретательно сочетается с сидерической религией. Здесь представлена необычная система небесного владычества, поддерживаемая каждой звездой, будь то неподвижная или планетарная, в течение многих тысячелетий. Неподвижная звезда начинает оборот и правит в одиночку, как царь цикла, в течение тысячелетия, после этого каждая из неподвижных и планетарных звезд становится ее партнером или главным министром на тысячу лет; последней из всех является Луна на тысячелетие. Затем власть первого царя переходит к звезде, которая была ее первым партнером. Этот второй царь проходит тот же курс, что и первый, пока он не станет на тысячу лет его партнером, а затем его период также закончится. Таков же путь всех остальных звезд. Когда Луна станет царем, и все звезды, связанные с ней, пройдут свой путь, и ее правление тоже закончится, тогда завершится один великий период. Состояние вращающегося мира возвращается в первую точку, люди, животные, растения и минералы, существовавшие во время первого цикла, возвращаются к своим прежним речам, действиям, склонностям, взглядам и внешнему виду; мир обновляется, то есть, вновь появляются формы, подобные тем, которые ушли. Эта система, скопированная из «Десатира»[77 - Бомбейское изд. Англ. пер., с. 19.], выражает не что иное, как общее смутное представление о длительных небесных оборотах и периодических обновлениях одного и того же порядка вещей в нижнем мире».
«Дабистан»[78 - Т. I, с. 14. В Бомбейском издании «Десатира» не упоминается оборот Сатурна, и по-разному указывается значение фарда, марда и т. д.] добавляет способ вычисления, свойственный последователям древней веры: они называют один оборот правителя Сатурна днем, тридцать таких дней – месяцем, двенадцать таких месяцев – годом, миллион таких лет – фардом, миллион фардов – вардом, миллион вардов – мардом, миллион мардов – джадом, три тысячи джадов – вадом, две тысячи вадов – задом. К этому я должен добавить салам, шамар, аспар, радах, арадах, раз, араз, биараз, то есть, восемь членов геометрической прогрессии, первый из которых 100 000, а коэффициент 100. Но эти годы представляют собой обороты, называемые фарсалами, по тридцать обычных лет каждый. Кроме того, существуют фарсалы Марса, Венеры, Меркурия и Луны, день каждого из которых – это время их соответствующих полных оборотов.
Я счел нужным повторить эти причудливые цифры, потому что именно по ним определяются времена правления первых древних династий[79 - Известно, что в Индии, да и, пожалуй, во всей Азии, количество цифр, за которыми не стоит значащее число, безразлично и указывает, как правило, как на величину. Так, индусы, чтобы определить позитивно сотни, тысячи и т.д., добавляют нужную цифру в конце; например, чтобы определить 100 рупий, которые должны быть даны, они пишут 101.]. Первым земным правителем нынешнего цикла, который вместе со своей женой пережил великий период, чтобы стать первопредком нового бесчисленного населения, был Махабад. Это имя, по-видимому, имеет санскритское происхождение[80 - Это слово, возможно, является формой санскритского «махабодхи», «великий обожествленный учитель». В «Бурхани-гате» мы находим шесть значений, приписываемых слову абад: 1. культивируемый; 2. хвала и молитва; 3. восклицание хвалы; 4. название Каабы; 5. имя первого персидского пророка; 6. хороший и красивый.]. В его правление прослеживаются первые основы всех человеческих обществ, изобретены сельское хозяйство и искусство жизни, организованы деревни и города, созданы четыре класса общества – жрецы, воины, земледельцы и торговцы. Названия этих классов в «Дабистане» во многом напоминают названия четырех индуистских каст, но в «Десатире» и «Шахнаме» для этих делений, возникших в связи с необходимыми потребностями растущего общества, используются другие названия, относящиеся к древнеперсидскому диалекту[81 - См. Т. I, с. 19—20.]. Этот институт связан с принципами общественной морали; люди связаны друг с другом законами справедливости и взаимной доброты, которая распространяется даже на всех вредоносных существ. Махабаду был послан «Десатир», небесный кодекс, и его вера поддерживалась четырнадцатью его преемниками, число которых напоминает нам о четырнадцати индийских Ману
[Ману живет целую эру, 4,32 миллиарда лет, называемую ману-антара. Сумма 14 ману-антар образует кальпу (период, соответствующий одному дню жизни бога Брахмы). Каждой ману-антарой правит другой Ману]; утверждают, что они царствовали шестьсот шесть триллионов лет.
Махабадов сменил Абад Азар, который вскоре отошел от управления и посвятил себя уединению и благочестию. После него доселе благополучное состояние общества сменилось войной, смутой и анархией. Его сын, Джай Афрам, был призван на трон и восстановил мир и порядок в мире, дав имя новой династии. После него названы еще четыре царских рода: Шаи Абада, Шаи Гилива, Шаи Махбула и Ясана[82 - Я (см. Т. I, с. 26, примечание 1) вывел это название из санскритского yas, слава, честь. В «Бурхани-гате» это слово переводится как «то, что удобно».]. Я не буду перечислять многие миллионы лет, в течение которых они правили; все, что говорится об их правлениях, является ничем иным, как повторением уже сказанного; период мира, порядка и счастья сменялся войной, беспорядком и несчастьем, пока изменение не восстанавливало положение вещей. Подобные предания о прогрессе и регрессе в добродетели и счастье, а также о повторяющихся переходах от одного состояния к другому не лишены общей истины. Духовный мир не в большей степени, чем физический, свободен от изменений. Они, хотя их дата и не может быть определена, оставили после себя неоспоримые следы, и без ссылки на них мы не смогли бы понять столько странностей, непоследовательностей и неоднородностей в истории людей и природы.
Таким образом, я вкратце обрисовал основные черты религии, господствовавшей среди первых персидских династий; они, не упомянутые в других исторических книгах, как мы знаем, характерны для «Десатира» и «Дабистана», которые показались сэру У. Джонсу непререкаемым авторитетом в том, что он считал иранскую монархию «старейшей в мире». По этому поводу У. Эрскин заметил[83 - Там же, с. 342.]: «Простят ли меня, если я скажу, что история писаний, как мне кажется, едва ли может служить примером более извращенного суждения об исторических свидетельствах»? Сильвестр де Саси[84 - «Journ. des Savans», февраль 1821 г., с. 69.] также «относит к числу самых нелепых басен рассказы о династии Махабадов и их преемников, которые сэр Уильям Джонс, а после него и некоторые другие востоковеды слишком поспешно приняли, и за которые они сегодня покраснели бы, поскольку были представлены их титулы». Совсем недавно Уильям фон Шлегель[85 - См. «Rеflexions sur l’Еtude des Langues orientales» («Размышление об изучении восточных языков», франц.), там же, с. 51.] сказал: «Было бы бесполезно скрывать от общественности, что этот ученый человек, наделенный столь редкими талантами, был совершенно лишен исторической критики». Это было сказано потому, что он признал и использовал в некоторых своих рассуждениях как подлинник подделку уилфордского пандита. Кроме того, «он без стеснения и даже с энтузиазмом приветствовал предания, содержащиеся в современной персидской книге „Дабистан“, написанной с намерением заявить о превосходстве Персии над Индией в отношении древности религиозных откровений».
Что касается упомянутого «намерения», я надеюсь, что смогу оправдать Мохсена Фани. Что касается династии Махабадов, то свет, недавно пролитый на древнюю историю Персии, довольно благоприятно отражается на той части мнения сэра Уильяма Джонса, что эта страна на своей обширной территории когда-то была родиной многих народов, ныне расселенных в отдаленных регионах. По крайней мере, многое можно считать установленным:
1. Что границы истории должны быть отодвинуты в прошлое дальше, чем те, которые были установлены ранее.
2. Что в древнейшие времена народы, родственные друг другу по языку, происходили из общей страны Центральной Азии, и что иранцы и индийцы были когда-то объединены до их миграции в Иран и Индию[86 - См. развитие этих идей в «Erdkunde von Carl Ritter» (» География Карла Риттера», нем.), Т. VIII, Ч. III, Западная Азия, с. 105—109, со ссылкой на Е. Бурнуф, «Comment. sur le Yacna» («Комментарий к Ya?na», франц.), с. 461, 563.]. Этот великий факт предстает как бы на границе огромной пропасти неведомых времен.
Для этого искали меру. Поэтому мы встречаемся с экстравагантными, но постоянно повторяющимися хронологическими утверждениями. Махабадские эпохи не лучше и не хуже, с точки зрения точности, чем индийские юги, халдейские[87 - Здесь мы можем вспомнить об эпохах халдеев, которые, согласно Беросу, Эпигену, Диодору Сицилийскому, Абидену, насчитывали 490 000, 720 000, 473 000, 463 763 лет. Считается, что до завоевания Александром Азии они вели историческую летопись, насчитывающую 130 000 лет.] или другие периоды. Чтобы понять их истинную ценность, мы должны рассматривать их не иначе, как выражение идей, которых придерживались древние, о древности мира и человеческого общества, которые не могут быть легко опровергнуты и, по крайней мере, которые не являются абсурдными. Такие идеи возникли, когда человек, любопытствующий о своем прошлом, давно уже перестал быть вялым варваром; но самая ранняя цивилизация – поздний продукт медленно работающего времени, память о котором могли сохранить только памятники. Однако самые древние из них появились лишь недавно в наших исторических знаниях, границы которых далеки от пределов древности. Продолжительность существования доисторических империй, в бесчисленных, но обширных промежутках времени, ускользает от исследования и вычисления. Однако, поскольку людям не нравятся смутные и расплывчатые идеи, персы, как и другие народы, определяли прошлое по числам, образованным из умножения некоторых астрономических периодов, известных в древние времена, как уже было замечено[88 - См. с. lxvii.]; это одновременно показывает мне всю истинность и ложность этих утверждений. При полной невозможности согласовать противоречивые данные разных народов, мы должны довольствоваться общими идеями и фактами, в которых все они сходятся, в то время как в частностях все они расходятся. Таким же образом, составляя карты малоизвестных стран, мы довольствуемся прослеживанием общего направления некоторых рек и гор и воздерживаемся от топографических деталей.
II. Пешдадская, Кайанидская, Ашканидская и Сасанидская династии, их религиозные и политические институты.
После упомянутых четырех династий следует монархия, основанная Гильшахом, или Кайомарсом, «царем или держателем земли»[89 - Первое слово – чисто персидское; второе, возможно, происходит от санскритского kaya, «тело, форма» и mrita, «земля».]. Теперь мы находимся на хорошо знакомой почве и слышим знакомые названия четырех династий: Пешдадидов, Кайанидов, Ашканидов и Сасанидов, которым, в целом, «Дабистан» отводит период в 6024 года, что значительно отличается от данных других азиатских хронологов[90 - См. Т. I, с. 31, прим.].
Сэр Уильям Джонс был прав, когда заявлял[91 - Собрание его сочинений, Т. III, шестая юбилейная речь, с. 108.], что «летописи Пешдадидов (или ассирийцев) должны быть темными и таинственными, а те, что принадлежат роду Кайанидов, мидянам и персам, – героическими и поэтичными»; летописи, собранные из устных преданий, могут быть только такими, какими великий востоковед характеризует летописи упомянутых династий. Но так он говорил в молодые годы, до того, как он расширил свои взгляды на историю человечества и установил происхождение персидской монархии за 890 лет до нашей эры[92 - Там же, Т. XII, с. 399.]; впоследствии, в Индии, он опроверг свои прежние представления и более свободно путешествовал по расширенным областям древности. Я добавлю, что Фирдоуси относит начало правления Гильшаха к 3529 году до Рождества Христова, к эпохе, которая получает синхронное подтверждение из наших ежедневно увеличивающихся знаний о древности Китая, Индии, Ассирии, Египта и других стран.
Основа религии остается прежней, небесная книга под названием Payman-i-farhang, Пайман-и-Фарханг, в полном соответствии с махабадским кодексом передается Кайанидам. Так же и в «Дабистане»; но в «Десатире» четыре книги, приписываемые первым четырем махабадским царям-пророкам, содержат чистейший деизм, и, хотя в космологии первой книги можно увидеть основы астролатрии и демонолатрии, они не сформировали позитивного культа, который развивается в семи планетарных книгах семи последующих персидских царей, а именно, Кайомарса, Сиамака, Хушанга, Тахмураса, Джамшида, Феридуна и Манучехера. При этих монархах особое поклонение оказывалось семи планетам, как посредникам между Богом и людьми; описание форм, под которыми они обожествлялись, не встречается, насколько мне известно, ни в одной другой книге, кроме «Дабистана».
Суеверия, безусловно, являются столь же древними, как и само человеческое существование; и невозможно определить эпоху, в которую возникли определенные мнения и практики, такие, как восемьдесят четыре сидячие позы во время молитвы, подавление дыхания для абстрагирования мысли, мистические и фантастические представления о видениях и откровениях, и в частности, вера в то, что человек может обрести способность покидать тело и вновь возвращаться в него, или рассматривать его как свободную одежду, которую он может снять по своему желанию для восхождения в мир света, а по возвращении вновь воссоединиться с материальными элементами. Все эти темы считаются очень древними.
В «Дабистане» мы находим любопытный рассказ о персидских сектах под разными названиями, таких как абадиане, азар-хушангиане, джамшапиане, самрадиане, ходайане, радиане, шидрангиане, пайкариане, миланиане, алариане, шидабиане, акшиане. Основателей этих сект относят к временам правления Джамшида и Зохака. Люди, исповедовавшие конкретное вероучение каждой из этих сект, жили во времена автора «Дабистана», который был лично знаком с некоторыми из них и дополнил информацию, которую сам получил из их уст, с особой тщательностью рассказывая о вышеупомянутом Азаре Кайване[93 - См. с.63.], лидере поздних абадиан и азар-хушангиан. Учение этих сектантов содержало особые представления о природе и свойствах Бога и мира; для одних мир был иллюзией, а сам Бог – лишь идеей. Для других Бог был всем сущим, которому служили в одиночку, без посредника между ним и человечеством; небеса и звезды были его спутниками. Бог был Солнцем-огнем-воздухом-водой-землей, он был сущностью элементов; от каждой из этих божественных основ происходили небеса, звезды и весь мир. Это были некоторые из фундаментальных принципов их метафизической религии.
Их мораль, по-видимому, состояла в признании всех естественных добродетелей: благочестия, справедливости, милосердия, трезвости; вино и крепкие напитки были запрещены; прежде всего, рекомендовалась милость ко всем живым существам; а строгость к тем, кто убивал нечистых животных, была доведена до такого предела, что даже сыновья карали смертью своих отцов, а отцы – своих сыновей, за убийство овцы или оленя[94 - См. Т. I, с. 181 —184.].
Их политическая структура, по-видимому, с самого раннего времени была законоправлением абсолютного монарха: это проклятие, наложенное на азиатов. Царь должен был быть благородного происхождения и обязан был соблюдать Фарханг-Абад, «кодекс Абада». Все звания, военные и гражданские, передавались по наследству от отца к сыну. Царский двор и внутренние покои, по-видимому, управлялись почти таким же образом, как и до сих пор в Азии; его виночерпии и приближенные слуги, а также слуги его сыновей и других знатных людей всегда были женщинами.
Внутреннее управление городами и селами достаточно подробно описано в «Дабистане». Для обеспечения безопасности правительства была создана энергичная полиция с многочисленными шпионами и тайными доносчиками. Мы рады обнаружить в столь ранние времена больницы для облегчения страданий и караван-сараи для удобства путешественников. Кроме того, для быстрой передачи монарху новостей со всех концов огромной Империи были организованы почтовые станции с лошадьми и гонцами[95 - Парасанг, Фарсанг, даже в наши дни персидское слово, встречается и определяется как линейная мера расстояний у Геродота, Кн. II, V, IV.].
Немалая забота уделялась дисциплине и постоянным тренировкам многочисленных армий. Военачальники отличались великолепными украшениями своих лиц, лошадей и оружия, которыми они гордились. Они были обязаны относиться к своим солдатам по-доброму, более того, они были обязаны предъявлять свидетельства от своих подчиненных о том, что они хорошо вели себя по отношению к ним. Был предписан боевой порядок, в котором они должны были встретиться с врагом; никакая грабительская добыча после победы не разрешалась; они никогда не убивали и не применяли насилия к человеку, который сложил оружие и просил пощады.
Историю вполне можно соотнести с религией, являющейся древним интеллектуальным памятником, живущим в душе человека и передающимся из поколения в поколение. В данный момент я рассказал о двух религиозных периодах: о первом, периоде «Десатира», – временах правления династии Махабадов; о втором, периоде Пайман-и-Фарханга, – временах Пешдадидов и далее до середины правления Кайанидов. Теперь я подхожу к третьему.
III. Религия Зардушта или Зороастра.
Считается, что все религии отклонились от своей первоначальной простоты и чистоты по мере развития знаний и цивилизации. Это верно, но в ограниченном и особом смысле, и это можно объяснить, даже не поддаваясь нашей привычке считать более отдаленное и менее известное более святым, чем то, что ближе и лучше изучено. Так, мы можем признать, что впечатления, производимые на человека на первой стадии развития разума, тем сильнее и ярче, чем меньше он отвлекается на одновременные и коррелятивные ассоциации; одной большой идеи достаточно, чтобы заполнить весь его разум, и она не допускает соперничества, смешения с чем-либо еще; любопытство, разносторонность, богатство интеллекта еще не известны; постоянство является необходимостью при небольшом круге идей. Мы уже касались[96 - См. с.70.] того мощного эффекта, который раннее восприятие Божественного производило на человека; но вскоре он ограничил то, что было слишком обширным для его понимания, каким-либо осязаемым объектом – Солнцем, огнем, которому он предлагал свое поклонение; он хотел иметь видимый тип или образ невидимого Божества, но, поскольку его средства формирования образа были поначалу очень ограничены, он довольствовался самым простым представлением: у него был символ, идол в роще или пещере, но еще не Пантеон. Простота может быть обычным ограничением до одного объекта или немногих объектов, чистота – не чем иным, как однородностью хорошего или плохого, истинного или ложного; мы не будем путать это с рациональностью, которая может существовать с разнообразием и смешением. Так, поклонение одному обожествленному человеку, одному великому змею, одному огромному камню, ни в коем случае не более рационально, чем поклонение многочисленным поколениям богов, духовным воплощениям многообразной природы, когда-либо признаваемым подлинным порождением счастливого брака между разумом и воображением. В отсутствие искусства и богатства поклонение грубо и лишено показных аксессуаров. Затем, развитие понимания расширяет поле рассуждений, о плодотворности которых могут свидетельствовать, скорее, всходы сорняков, чем рост плодов: заблуждение преобладает над истиной; увеличение разнообразных ресурсов облегчает и побуждает к развитию внешней религии. Кроме того, впечатления, с помощью которых первый законодатель привязал своих последователей к своему учению, стираются временем, первоначальные предания затемняются, запутываются и изменяются, вера ослабевает, и открывается возможность для изменений в верованиях, практике и морали. Изменение, просто как таковое, рассматривается приверженцами старого вероучения как искажение. Наконец, революции, внутренние и внешние, разрушают или уничтожают религию и цивилизацию.
Эти размышления, с учетом ранее данных объяснений относительно различных понятий, из которых состояли религии Азии, ясно показывают, что с течением веков реформа астролатрии, пиролатрии и идолопоклонства, ветвей Сабеизма и Маздеизма, стала желательной; и Зардушт, или Зороастр, явился.
В примечаниях, помещенных внизу страниц, содержащих рассказ Мохсена Фани о Зороастре[97 - См. T. I, с. 211 и далее.], можно найти некоторые из основных результатов исследований, которые были проведены в Европе в отношении этого законодателя. Имя Зороастра было применено некоторыми как имя основателя Магизма, или Сабеизма
[Мохсен Фани эти понятия не смешивает, см. его рассказы о преследовании Зардушта магами и об их преследовании им]; мы знаем также, что он был отождествлен со многими другими пророками под разными именами, среди которых Авраам, называемый «великий Зардушт», и Хом, имеющий такую широкую известность, что его имя упоминается Страбоном как имя предшественника Зороастра. Неудивительно, что имя последнего встречается в более или менее отдаленные времена. Согласно «Дабистану», он родился в Раи, городе в провинции Джебал, или Ирак Аджем, стране древних парфян, и проявил себя как реформатор религии в правление Гуштаспа, пятого царя династии Кайанидов, которого западные историки обычно отождествляют с Дарием Гистаспом. Этот период, несмотря на различные утверждения о нем, менее подвержен хронологическим трудностям, чем многие другие, ибо, поскольку восточные и западные историки сходятся во мнениях о времени смерти Александра (521 г. до н.э.), мы можем от этой даты, как от фиксированной точки, вернуться назад к Гуштаспу; мы находим, согласно некоторым восточным историкам, пять царствований за 228 лет[98 - См. «Историю Персии» сэра Джона Малкольма. Фирдоуси отсчитывает 304 года от смерти Александра до начала правления Гуштаспа; но последнему он отводит 120 лет, и 112 – его преемнику Бахману Арджеру, или Ардеширу диразу (Артаксерксу лонгиману). Эти два правления, возможно, включали в себя несколько других, не упомянутых Фирдоуси.] и, следовательно, правление упомянутого царя, начинающееся с 549 года до нашей эры, в то время как, согласно западным источникам, существует десять царствований в течение 200 лет от завоевания Александром Персии до правления Дария Гистаспа, которое начинается в 521 году н.э., расхождение в двадцать восемь лет далеко не беспрецедентно, даже в более известные периоды, и в этом случае может быть наиболее легко и правдоподобно скорректировано[99 - Продолжительность существования всей династии Кайвнидов, по утверждению восточных авторов (см. Т. I, с. 31, примечание 1 к этой работе), составляет 704 года, 10 царствований; согласно западным историкам, это всего 380 лет и 18 царствований. Первое утверждение, очевидно, ошибочно в отношении небольшого числа царей, но не решено, что оно одинаково верно в отношении продолжительности существования всей династии. Ошибка, скорее всего, будет в списке царей, чем в периоде правления династии. Могу ли я сослаться на мое обсуждение хронологии, «Rajatarangini», «Раджатарангини» (Т. II, с. 387)?].
Согласно широко распространенному преданию, к которому у меня будет случай вернуться, Гуштасп подвергся гонениям со стороны брахманов; согласно «Дабистану», его брат Джамасп был учеником индийского Джангран-гачи (Шанкара ачачарьи)[100 - Сэр Уильям Джонс говорит («Труды», Т. III, с. 128): «Именно он (Зороастр), как утверждает Аммиан, а не его покровитель Гуштасп путешествовал по Индии, чтобы получить информацию от Брахманов о богословии и этике».]. Этот мудрец, как только услышал, что Гуштасп слушает Зороастра, написал послание, чтобы отговорить царя от принятия новой веры; в Байхе состоялась беседа между персидским и индийским мудрецами, и последний отказался от своей религии, услышав носку, или главу Зенд-Авесты[101 - Г-н Эжен Бурнуф, когда он сообщил мне свое мнение о происхождении слова Wasatir (см. с. XXII), упомянул вскользь о термине Зенд-Авеста, который иногда интерпретируется как «Зенд» и «Уста», и сказал, что эти слова встречаются, возможно, только в одном отрывке из книг Зороастра, а именно: huzunth vacha vaidhya cha. Эти два слова применяются к мантрам (молитвам) и, похоже, означают «которые дают жизнь», или «которые полезны для городов и народов», и «которые изучены». Мы узнаем санскритские слова суджанту и видья.]. Так называется работа, приписываемая самому Зороастру, часть которой была привезена в Европу в 1761 году Анкетилем дю Перроном.
Автор «Дабистана» упоминает Зенд-Авесту и объявляет Мах Зенд частью «Десатира», а Зендские книги в целом соответствующими махабадскому кодексу. Пятый Сасан, переводчик и комментатор «Десатира», в процитированном выше отрывке[102 - См. с. 66.] присоединил эту работу к «Авесте» и, как говорится в «Дабистане», сделал перевод кодекса Зардушта.
Велика была сенсация, вызванная среди ученых Европы первым появлением сочинений, приписываемых Зороастру, опубликованных на французском языке Анкетилем дю Перроном в 1771 году. В примечании ко 2-му тому[103 - См. Т. II, с. 223.] вы найдете имена основных авторов, которые высказались за или против подлинности зороастрийских книг. Среди тех, кто был против, сэр Уильям Джонс был самым заметным. С тех пор прошло семьдесят лет, и этот научный спор теперь можно считать исчерпанным, более того, полностью забытым во время очень богатого событиями исторического периода. Тем не менее, «Десатир» настолько тесно связан с Зенд-Авестой, что, поскольку об одном было сказано так много, не следует легкомысленно отбрасывать и другое. Ценность и важность «Дабистана» основываются, главным образом, на двух упомянутых книгах; по этой причине я могу надеяться, что меня простят, если я здесь рискну привести некоторые факты и аргументы, которые, как мне кажется, имеют какое-либо отношение к этой работе. Но именно сэр Уильям Джонс тогда привлек к себе живое внимание всей ученой публики, и, смею предположить, что эта тема сама по себе может в любое время вызвать значительный интерес.
Приведу слова лорда Тейнмута о французском авторе, упомянутом ранее[104 - См. воспоминания о жизни, сочинениях и переписке сэра У. Джонса в его «Трудах», Т. I. с. 190, 8vo. изд., 1807.]: «Анкетиль опубликовал в трех томах формата кварто рассказ о своих путешествиях по Индии, о жизни Зороастра и некоторые предполагаемые работы этого философа. К этой публикации он приложил комментарий, в котором с насмешкой и неуважением отзывался об Оксфордском университете и некоторых его ученых членах и друзьях мистера Джонса. Ознакомившись с его работами, мистер Джонс не согласился с хваленой важностью сообщения месье дю Перрона, он был возмущен его тщеславием и раздражительностью, и особенно оскорблен его нелиберальными нападками на университет, который он уважал, и на людей, которых он ценил и которыми восхищался. Письмо, которое он адресовал мсье дю Перрону, было анонимным; оно было написано с большим чувством и выражало его негодование и презрение с такой степенью резкости, которую не одобрили бы люди зрелых лет[105 - См. «Труды» сэра У. Дж. Т. X, с. 403 и далее.].
Упомянутое письмо содержит самые суровые замечания не только по поводу Зенд-Авесты, но и по поводу востоковедения в целом; эти удары тем более чувствительны для востоковедов, потому что они исходят от дружеской и наиболее почитаемой руки. Таков был пыл восприимчивого ума под впечатлением необходимости защитить честь своих друзей, что он на мгновение забыл о венце, который он уже завоевал на поприще восточной литературы; он уже написал свой комментарий к азиатской поэзии и перевел с персидского оригинала «Жизнь Надир-шаха»; тогда он не предчувствовал славы, которую ему суждено было приобрести, собирая под индийскими небесами знания древней Азии. Поскольку его французское письмо, написанное в очень энергичном и блестящем стиле, нельзя прочитать, не получив от него большого впечатления, я позволю себе позаимствовать из трудов этого знаменитого автора некоторые размышления, которые я считаю необходимыми для того, чтобы правильно оценить востоковедение в целом, и в частности, содержание «Дабистана», поскольку оно в некоторых моментах основано на Зенд-Авесте, а в других моментах сходно по характеру с тем, что так высмеяно в этой остроумной сатире.
Если верно, что Анкетиль был неправ, когда «оскорблял смерть за то, что она дала нам бесполезные огни, если писания Зороастра – это собрание галиматьи, если просвещенной Европе не нужна его Зенд-Авеста, которую он перевел без всякой цели, и на которую он бессмысленно потратил восемнадцать лет, время, которое должно было быть драгоценным для него…[106 - См. «Труды» сэра У. Дж. Т. X, с. 403 и далее.], тогда любые подобные попытки, которые были или будут предприняты для поиска в Азии древних исторических документов и публикации их, одинаково смешны и позорны. Конечно, в этих словах мы слышим не основателя новой эры в восточной литературе. Никто лучше него не знал, что в Азии, колыбели человечества, мы должны искать самые древние документы, чтобы восстановить утраченную историю человечества; и если все усилия окажутся тщетными и бессмысленными, все равно останется заслуга в том, что мы попытались достичь самой похвальной цели. Немаловажно установить пределы, которых могут достичь исследования, и за которыми ничего нового уже нельзя открыть; люди выигрывают и обогащаются одновременно за счет экономии времени и хлопот, которые дают предыдущие попытки, и за счет всех приобретений, которые делают возможными новые и более выгодные направления. Если бы смелые мореплаватели, стремящиеся достичь полюса, никогда не достигли своей цели, все равно их усилия были бы достойны похвалы; небольшой фрагмент скалы, самый мизерный побег растения, сорванный в пустыне вечных льдов, на восемьдесят восьмой широте, рассматривался бы дома с живым интересом, и такое путешествие немало помогло бы другим более удачным начинаниям.
Но, кому может понравиться читать слова «грубые подробности, отвратительные описания, варварские слова, Зороастр не мог написать такую чушь, ибо либо у него не было здравого смысла, либо он написал не ту книгу, которую приписывает ему Анкетиль»[107 - См. «Труды» сэра У. Джонса, с. 413, 432, 437.].
То же самое может быть сказано о книгах, приписываемых другим азиатским законодателям, которые, тем не менее, на протяжении многих веков почитались многими народами как священные. Пока мы не поймем должным образом невежественность и привычные представления азиатов, мы всегда будем оставаться в неведении относительно того, что вошло в поговорку и называется мудростью Востока. Чтобы справедливо определить ценность древних сводов законов, мы должны представить себе первобытных детей земли, как их описывает Прометей:
Они видели, да, и слышали, но что толку:
И зрение, и слух, – все мелькает,
Как нереальные образы снов,
В дикой путанице смешиваясь! Светлая стена
Из тончайшей кладки, стропильная крыша.
Они не имели знания, но, как муравьи, все еще погребенные,
Углубились в землю и вырыли свои бессолнечные пещеры.
Не замеченные ими времена года, сменяли друг друга: зима,
Благоухающая ароматами весна, зреющее лето,
Плодородное от плодов»[108 - Эсхил, «Прометей в цепях», перевод де Поттера. В греческом оригинале, ст. 447—456.].
Тогда становится понятным, насколько важно было наложить на дикаря бремя, казалось бы, несерьезных практик и обычаев. В состоянии, которое не без оснований называли «младенчеством человека», было отнюдь не абсурдно обеспечивать здоровье предписаниями диеты, чистоту – обязательными омовениями, а благопристойность и удобство – регламентированной одеждой; кошти, «пояс» Зороастра, не был тогда таким никчемным, каким он кажется нам сейчас. Необходимо было воспитывать нравственное чувство с помощью соответствующих образов, и удобно было использовать басни, символы и мифические рассказы для развития первой активной способности души – воображения. Хотя те люди, которые, будучи законодателями, возвышались над своим варварским веком, могли во многих отношениях лишь участвовать в общей глупости и невежестве младенческого состояния общества, они, тем не менее, среди кажущихся детскими и абсурдными предписаний провозгласили самые светлые истины, лучше которых никто до сих пор не знал, даже на самой развитой ступени цивилизации. Любая информация, превосходящая обычное понимание эпохи, справедливо называется «откровением», и каждый народ получил от своих пророков некоторые из откровений, благодаря которым мы все получили пользу[109 - Вольтер, гениальность которого сэр У. Джонс умел оценить, сказал: «Давайте будем гордиться тем, что самые важные истины являются общими для европейцев, и мы не будем глумиться над ними, а будем благодарны древним законодателям, которые первыми узнали о них».]. Мы, младшие сыны знания, должны хранить благодарную и благоговейную память о наших старших братьях. Теперь является предметом сожаления, что из-за сохранения древних институтов гораздо дольше, чем требовалось для их предполагаемой цели, интеллектуальный рост многих азиатских народов был остановлен; таким образом, теперь азиаты кажутся созданными для своих законов, в то время как их законы когда-то были созданы для них самих. После таких и подобных размышлений мы будем рассматривать «Сто Врат» и двадцать одну носку Зороастра как почтенные памятники древней цивилизации, которые никогда не должны быть осквернены насмешками.