Времени тонкая тень

Времени тонкая тень
Антология

Нари Ади-Карана

Антология Живой Литературы (АЖЛ) #18
«Антология Живой Литературы» (АЖЛ) – книжная серия издательства «Скифия», призванная популяризировать современную поэзию и прозу. В серии публикуются как известные, так и начинающие русскоязычные авторы со всего мира. Публикация происходит на конкурсной основе.

Времени тонкая тень. Антология

Редактор-составитель Нари Ади-Карана

Антология Живой Литературы

Издательство приглашает авторов к участию в конкурсе на публикацию в серии АЖЛ. Заявки на конкурс принимаются по адресу электронной почты: skifiabook@mail.ru (mailto:%20skifiabook@mail.ru).

Подробности условий конкурса можно прочитать на сайте издательства: www.skifiabook.ru (http://www.skifiabook.ru/).

В оформлении обложки использована картина Ирины Муравьёвой-Пушник «Времени тонкая тень».

© Составление, оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “СКИФИЯ”», 2022

Все тексты печатаются в авторской редакции.

Предисловие

Будущее скрыто в тайне времени, в прошлом все уже случилось, настоящее приспосабливается к ломким изгибам судьбы – времени тонкая тень паутинкой скользит сквозь…

I. В тайне времени

Содержание цикла:

Юлия Рубинштейн

Алексей Береговой

Александр Журба

Какитсубата

Ирина Шейбак

Юлия Рубинштейн

г. Сосновый Бор, Ленинградская область

Образование: Ижевский механический институт (1987), специальность 0608 (ЭВМ), аспирантура ЛЭТЙ (1994), к. т. н. (1994). Работа: ЦНИИ «Электроприбор», Санкт-Петербург (филиал в Ленобласти), инженер.

Лауреат конкурсов «Мгинские мосты» (Ленобласть), «Наблюдатель» (г. Ломоносов, Ленобласть), «На круги своя» (Гомель), «Здравствуй, время!» (Москва, проект «Русское поле»), «Ймпериум человека» (Москва, Российское космическое общество), конкурса-сборника «Десантники из 2-1-го» (Волгоград). Рассказы публиковались в журналах: «Вторник», «Новая Литература», «МолОКО», газете «Тера-Пресс» (Сосновый Бор), в сборниках и альманахах. Один рассказ озвучен на Гомельском радио (Белоруссия). Повесть «Сто двадцать восьмой пикет» и роман «Йскривитель» вышли отдельными изданиями.

Ведет критическую страничку издательства «Перископ-Волга».

Из интервью с автором:

– В разговорах с близкими, друзьями, коллегами то и дело всплывает: «а что, если бы..?» Вот это и есть начало рассказа. Байки, более или менее абсурдной и фантастической. Которую слушают. Веселятся или ежатся, достраивают. Потом она записывается. Иногда разрастается в повесть. Случается, что дипломированные и сертифицированные филологи присваивают повести категорию «роман». В основе всего этого – надежда автора, что его любопытство передастся читателю.

Семья: муж, сын и дочь – первые читатели и верные болельщики.

© Рубинштейн Ю., 2022

Краб и Бетельгейзе

Петух был последний. Ощипанный, висел он вниз головой над очагом, над корчащимся хворостом, пожираемым змейками дымного пламени. Всего у Шептуна было двенадцать кур и вот этот петух. Двух он съел, одну пожертвовал монастырю, остальные висели в погребе.

Другой живности на дворе не было. Надо было что-то придумать. Хотя его и называли Шептуном, но не звали ни попользовать кого, ни судьбу предсказать, ни поворожить на потерянное. Просто мирились с тем, что он ходит к одному со всеми роднику, всегда в заплатанном халате, всегда с замотанной чем-то головой, всегда бормочет. Даже не знали, платит ли подати императору и в монастырь. Или сам монах, странник, а может, идолопоклонник. Нет, не странник. Торчит на одном месте, грядки и куры. И книги. А читает их, только когда нет солнца.

Шептун взял мышеловку, собрал с камней очага петушиный жир и густо намазал заскорузлым пальцем дощечку. Насторожил на ступеньках в погреб. На ночь остался в сенях – чутко дремал у наружной двери. Пробили полночь в монастыре. Холод пробирался сквозь отрепья – ночи после равноденствия еще очень прохладны. Вот – глухой щелчок и писк.

Почти летя над землей, в несколько скачков пересек двор. Ладонь сама находит ею же и отполированную рукоятку ножа, отжимается скоба мышеловки – и мышь в руках, еще трепещет. Назад, в сени, в дверь, вот и горшок. Точный взмах ножа – отлетела серенькая головка, упали капли крови на росток. Еще день сосчитан звездами. Росток прибывает на глазах, день ото дня – значит, все идет по предначертанному.

Мышеловка выручила и в следующую ночь, и еще одну. На четвертую ночь мышь не пришла. Тринадцать кур, три мыши – шестнадцать дней, половина указанного срока. Не сворачивай назад с полпути – не вернешься.

Шептун сидел на пороге и думал, думал. Из оцепенения его вывел собачий брех. Удача! За глинобитную ограду полетела тушка мыши. Раздались ворчание и хруст мелких косточек на зубах. Распах калитки – и тень на замахе пала коршуном вниз. Хлопнула дверь, и там, за ней, в полумраке, отлетела под ударом лохматая голова. Росток получил свое.

Еще раз выручил Шептуна такой же отверженный людьми призрак мести. А потом у родника, ниже того места, где брали воду люди, там, где только дикие птицы садились напиться, – там, валяясь на земле, в сору и помете, ловил он их силком из собранного вдоль дороги конского волоса. Пять раз попадались в силок птицы, пять раз отведал росток их крови. Пришлось вынести горшок наружу, на зады хижины-завалюхи, – треснул. То, что в нем росло, превосходило уже рост человека, возвышалось и над глиняным забором. Днем освещалось солнцем, вопреки указанному. Но тянулось и тянулось вверх, в мощи сплетающихся кожистых побегов, буро-красно-зеленых листьев, могучей сизой щетины по краям их. Крючковатые колючки торчали из щетины. Стоило подойти – сумрачно лопотали стебли и листья, гнулись, ища подошедшего, будто в его сторону дул ветер, колючки удлинялись, точно вынюхивая. Корни доломали горшок и шли в сухую землю, буравя и рассаживая ее. Трещины бежали под забор.

Еще дважды Шептуну повезло: из трещин высовывались ящерицы. Им было пора, солнце жгло все злее, дождей не шло, белесый накал дневного неба набирал силу. Ящерицы искали воды. Удалось поймать обеих – не за хвост, а за тело. Обе нашли конец под неумолимым ножом. Заметил: когда приближался, неся издыхающую живность, – довольно, ликующе хлопали бугристые листья, победно стучали друг о друга колючки. Что принесет он им, когда звезды пойдут на следующий круг? Трещины – не сам ли набирающий силу питомец подсказывает, где надо искать? Сходил подальше за родник с мотыгой, нашел и разрыл сусличью нору. Трех малышей принес, замотанных в полу халата. Еще три дня растущий будет сыт.

Когда прошел долгожданный дождь и монастырских коз выгнали к роднику пастись, Шептун знал, что делать. То, что делали предки, когда в далеком пути застигало их безводье и голод. Протыкали ножом шкуру запасного коня и пили его кровь. Где на шее коня это место, знает и мальчишка. У козы – там же. Он дождался, пока пастух отвлечется, перестанет пялиться на странника, то бормочущего молитвы, то опускающего взор в книгу. Пока он уйдет за соседний бугор. Книгу – в платок за спину, нож – в рукав. Ближайшая коза коротко и истошно проблеяла, рот наполнился теплым. Дошел до калитки, плотно сжав губы. Растущий получил обычное, даже больше, чем в иные дни.

Но остался недоволен. Жестко шелестели листья – «всю жизнь, всю жизнь, не часть, не часть». Отчетливо слышал Шептун эти слова. И на весах в собственном уме на чашу несвершенного положил сегодняшнее.

Чаши качались перед закрытыми его глазами, когда он привычно размышлял перед очагом о завтрашнем дне. Завтра растет из вчера, как трава из земли. Мало кому дано видеть завтра в совершенном виде, но ум делает видимым его произрастание.

Наклюнулось семя, видно, тогда, когда он заметил: стали портиться глаза. На ярком солнце не прочесть ни страницы в самой старой из бывших у него трех книг. Одна о звездах, другая о травах и деревьях, а в этой были всякие притчи, иные в стихах. И – не прочесть в лучшие, полуденные часы. Чистый желтый пергамент.

А потом заметил и другое. Открыл книгу в сенях. Все видно. Вынес на солнце открытую. Желто и пусто, как в песках у соленых озер. Снова занес в сени. Медленно проступили знаки. Не глаза, значит, подводили.

Солнце делит небо с Луной. Открыл книгу при Луне. И опять – ушли знаки. Желто и пусто, как в песках у соленых озер. Не один раз пробовал. При растущей и убывающей Луне, при полной и только народившейся. Одно и то же.

Открывал ее при свете очага, жирника, огненных часов в кумирне, прилепленной к стене монастыря. Знаки уходили и не возвращались. Пробовал их призвать, громко читая наизусть. Бесполезно. Лишь на рассвете и при вечерней заре, да еще под холодной крышей, не согретой очагом, знаки дарили свою благосклонность. И однажды пришла мысль: а какую весть шлет ему безлунное и бессолнечное небо? Самую первую страницу книги раскрыл Шептун. И ярко, серебряно просияли под верхней крышкой переплета звезды. Созвездие.

Стал листать книгу. Рисунок созвездия Дуби-Асхар прекрасно узнавался на каждой странице. Прямо поверх написанного. В начале строк, там, куда попадала путеводная звезда, всегда указующая на полночь, Железный кол, Бейджи-Синь – вспыхивало серебряным: В… О… 3…

Возьми…

Серебряная звездная сетка стала меркнуть. Слишком темно, букв уже совсем не видно. «Возьми» – что и где надо взять?

Время шло, на грядках созрел урожай. Хоть и нищий, едва, впроголодь, хватит на зиму, но Шептун пожертвовал монастырю меру бобов. И был допущен за стены. Служка провел его во внутреннюю кумирню. Постояв перед древними изваяниями, пошептав (пусть служка думает, что молитвы!), Шептун спросил: