Диалоги снаружи и внутри

И молния, придя этапом к горизонту,
и гром, творящий слух, приравненный судьбе,
и сонмы кораблей, ведущие из Понта
отсчет во времени, – все сходится к тебе!

И всяк, найдя свой свет, готов предать огласке
кровавых куполов архаику. И вот
спешат пробить свой час куранты башни Спасской,
и, как дитя, притих видавший виды флот.

Все сходится к тебе: и Рим, и Кремль! Воловью
покорность сбросил с плеч ахейский капитан.
«И с тяжким грохотом подходит к изголовью»
беспамятства лишенный океан.

Щенок

Из мокрых листьев коктейль взбивая,
жалобный лай отсыревшей нотой
бросился в сонный салон трамвая,
но был отброшен дверной икотой.

Рванулись рельсы в ночную слякоть,
теплый дом унося по шпалам.
…Он упал. И окраин мякоть
стекла молоком по лицам усталым.

Никто не подумал, что он без хлеба,
не испугался судьбы нелепой.
Одно утешение – облаять небо…
Господи, с чьей это жизни слепок?

После грозы

все вымерло вчера и кончилось вчера
в чернильных жилах вся катилась к морю туча
и на крючок была нанизана пчела
и среди прочих звезд была звездой падучей

и время запеклось сиреневой чертой
и горький майский мед сочился в неба чашу
и думала пчела согнувшись запятой
что вот последний шанс украсить глупость нашу

К портрету В. Д. Гудиашвили

Мало ли, много жизнь искажала…
К дому дорога долго бежала,
долго петляла, долго кружила.
Много ли, мало жизнь предложила?

Годы обочин, горя, крушений…
Вздулись, как корни, жилы на шее,
дернулись гневно, будто очнулись.
Тут и в отечестве встрепенулись.

«Смерть Пиросмани» – не для Парижа!
Кисть не обманет – Родину вижу!»
Цвета густого сурика – руки.
Тридцать шестого года излуки.

Грязь не пристала, не ослепила:
перелистала и – отступила.

По кругу

стрелки-стрелки секунданты бессонницы
мысли взрывают по кругу вращения
то ли текущее время хоронится
то ли становится мера священнее

кто их, зачем тянет ширмой мигреневой
вслед изнуряющей скачке пунктирной
по циферблату стихотворения
в этой пустой суматохе квартирной

взвешивай! в память с которой стирается
секундомерной агонии свита
может быть новая жизнь упирается
не осязая условий транзита

Капля

она растет как приговор вмещая
себя с трудом в незыблемую форму
дарованную ей самой природой
свернув пространство до законов плоти
и ими пресыщаясь в этой рабской
колеблющейся хрупкой оболочке
она созреет и слезой паденьем
гармонию привычную встревожит
но не изменит только миг и капля
разбита вдребезги и новые зачатья
поспешно примут те же формы рабской
свободы плоти жаждущей полета
и это будет продолжаться вечно

«Февраль. Дождями загрунтован…»

Февраль. Дождями загрунтован