Соборище 2. Авангард и андеграунд новой литературы

сладки вишни и почему порой так беспощаден Всевышний и гнетущая
месть его, доносящаяся с небесной мглы.

Я могу объяснить, почему так сочны плоды и терпок сок цедры, я могу
объяснить, почему властны над нами мечты и почему так сложно остаться
собой, дойдя до последней черты. Я могу объяснить, почему мы так
трепетны пред пейзажами Родины: когда объяты смрадом зноя холмы и
когда они под тяжестью снежного покрова склонили свои горбы.

Я могу объяснить, почему от любви до войны есть только песнь
непонимания да расшибленные лбы.

Я могу объяснить, почему одиночеству всегда сопутствуют алкоголь и
табачные клубы, почему некогда непобежденные становятся в отчаянье:
несносны, да слабы.

Я могу объяснить, почему ранее наполненные жизнью становятся
покоренными превратностями судьбы, хоть пой по ним панихиду
и укладывай в гробы. Я могу объяснить, почему неприятностей ров
настигает нас в неисповедимом пути, словно песочные столбы странников
в степи, и почему мы в страхе и неведении своем – слепы.

Я могу объяснить, почему безобразие всегда держит за талию стан
красоты, я могу объяснить боль осознания, когда ничего не вернешь назад,
ибо разведены мосты, а глаза ранее тебя ждущих теперь безлики и пусты,
смотрят не вымолвленным словом страждущим – и видят, как стали
уродствами лучшие черты.

Я могу объяснить, почему те, что покорили горизонты и оставили
свои следы там, где никто ранее не был, одиноки, как пустырь.
Я могу объяснить, почему в существе своем так грустны искренние и
чистосердечные, обезумевшие от распятия их душевной наготы.

Я могу объяснить, почему столичные курвы объяты пеленой зависти
и вне себя пребывают от славы и ее сопровождающей суеты. Я могу
объяснить, почему человеческие сердца похоронены под гнетом отчаяния

и недостатка доброты. Я могу объяснить, почему человек человеку
становится волком и почему людские души порой подобие черной дыры.

Я могу объяснить, почему в пляске смерти по былой любви сгорают души,
словно их заживо погребли адские котлы.

Я могу объяснить, почему мы стали подобием кодлы, и за нашими
спинами теперь не крылья, а щиты, а поверх нашей кожи – шипы, чуть
кто попытается быть ближе, мы тут же встаем на дыбы и навостряем
клыки, заключив этого безумца в кандалы, ибо мы дети, вскормленные
временем не добродетели, а борьбы. Я могу объяснить, почему не
зарекаются от сумы и тюрьмы.

Я могу объяснить многое.
Но вот себе не могу объяснить
Почему
Из десятков мужчин, что посягают на мои духовные таинства: реликвии и

кресты,
Почему из десятков мужчин
Мне нравишься
Именно
Ты.

Мы были молоды, а значит, почти бессмертны

Спектры!

И какие сердца наши хранили вопиющие секреты! Чувство было
таинством, любовь – Ковчегом Завета. Нам подвластны были и кутежи
и сантименты, мы в объятьях кавалеров стройных были согреты, они
обещали нам дары, сонеты, но исчезали под утро, всегда бесследно.

Мы жили от триумфа до победы, неслись в галактике, завороженные
величием Андромеды, мы познавали себя, ища ответы на вопросы, что
задавала жизнь, даря нам драмы и кастаньеты. Мы были музыкой, нам
нипочем запреты, звучали гулко, словно концерты.

Мы были яркими, сгорали, как кометы: мы, не иначе, хулиганы – с нами
доски, гетры, баллоны, кеды.

Мы мизантропы, интроверты. Мы были, как фрегаты, в самом сердце
моря прокляты, без компаса и карты. Нам нипочем учения: ни Библия, ни
псалтырь, каждый сам себе Бог, Мессия и вожатый.

Нас не изображали художники, жадно, не щадя мольберты, о нас не
складывали стихов и псалмов километры, но мы вели себя так вальяжно,
как будто нам поклонялись все земные континенты! Как будто о нас хотели
снять полнометражный фильм киношники и это, непременно, стало бы

Оскороносной лентой!

Мы надирались так, что, смутой властвующие, домой возвращались
лишь к рассвету. Мы были победителями и никогда не занимали мы роль
жертвы, мы никогда не плакали, мы радости внимали всей планеты. Мы
вечно искали то, чего, по сути, нету. Мы были молоды и жили чувством,
что наполняет легкие, а позже становится у виска угрожающим дулом
пистолета.

Нас радовал один лишь лик любимого лица, возможность петь ему сонеты,
один лишь лик – все остальные лишь отражения, силуэты. И не было не
переписок, ни лайков, ни интернета, были горящие глаза напротив
и сердца, полные добра и света…