С возрастом пришли техника и знания. Но главным было то, что он сумел не потерять своё детство, свежесть и некоторую наивность, которая помогала ему передавать яркость и индивидуальность увиденного. По мере роста его сознания он научился ещё внимательнее смотреть на природу, отражая явления самостоятельные, единичные. Его картины можно было читать, как поэзию. То это было весеннее пробуждение леса и тихое пение ручья, то тёплое дыхание изменчивой летней рощи с игрой светотени, то грусть заросшей мхом лесной просеки.
Зимняя звёздочка вела его по жизни. Ведь живописец – это тот, кто умеет передать разные тайны природы.
Евгения Босина / Нагария /
Евгения Босина родилась в Киеве, окончила филфак Киевского госуниверситета (по специальности: «Русский язык и литература»). В 1990 г. вместе с семьёй репатриировалась в Израиль. Живёт в г. Нагария, преподаёт русский язык. Стихи начала писать на Святой земле. Член Союза русскоязычных писателей Израиля, лауреат премии СРПИ им. Д. Самойлова, автор 5-ти поэтических сборников. Печаталась в израильских и зарубежных изданиях: «Время и место» (Нью-Йорк), «Иерусалимский журнал», «Бульвар Ротшильда» (Тель-Авив), «Дальний Восток», «Южное сияние», «Балтика-Калининград», «Литературная газета», «Эмигрантская лира» и др. Победитель, лауреат и финалист различных международных литературных конкурсов.
«Кто-то небо усыпал крошкой…»
Кто-то небо усыпал крошкой,
Мелкой-мелкой, цветной, холодной…
Я лечу над лесной сторожкой,
Я невидима и свободна.
Подо мной – серебрится зелень,
Надо мной – голубеют воды.
Станет скучно – гляжу на землю,
Станет трудно – держусь за воздух.
Я лечу – над мостом и пашней,
Я над словом лечу и делом,
Над тобой, над собой вчерашней
И над тем, что вчера болело,
Я лечу, потому что вереск
Пожелтел, значит, скоро стужа,
Потому что всё дальше берег,
А река всё темней и глубже,
Я лечу, потому что полночь,
Потому что душе угодно,
Потому что однажды вспомню:
– Я невидима и свободна!
«Опять, опять тоска по снегу…»
Опять, опять тоска по снегу
Грозит сезонным обостреньем:
Неровным пульсом, плачем, смехом…
Но, врач и мастер сновидений,
Пришёл январь, взмахнул рукою
И распахнулись, как когда-то,
Лесов приёмные покои,
Полей пресветлые палаты…
Плыл снег, летел, как белый аист,
Крылом касался осторожно,
И жар спадал, и сны сбывались —
То внутривенно, то подкожно,
Кружились звёзды и не гасли
В своей завьюженной купели…
А я спала, мне снилось счастье:
не свет, а снег в конце туннеля.
И пахло счастье утром стылым,
Сосной, нетопленою дачей
И почему-то… детским мылом —
Тем, от которого не плачут.
«Шкаф, потолок, тумбочка, старое одеяло…»
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…
И. Бродский
Шкаф, потолок, тумбочка, старое одеяло…
Как ты был счастлив! Господи, чего тебе не хватало?
Книги, окно, зеркало, парочка репродукций…
Вышедшему однажды больше нельзя вернуться.
Некуда, понимаешь? Даже мечтать нелепо.
Всё изменилось начисто, пока ты ходил за хлебом.
Так что и не пытайся. Ключ отошлёшь почтой.
Что изменилось? Мало ли: время, пространство – вот что.
Знаки, слова и помыслы… Разве ты сам – прежний?
Дальше – непредсказуемо, неразличимо, снежно,
Ветер качает облако, словно огромную зыбку…
Не возвращайся в комнату. Не совершай ошибку.
Сказка о глиняном человечке
По камешкам, точкам, по строчкам неловким,
по лесенкам шатким – на ощупь…
Ну что ж,
иди, человечек, как есть, без страховки,
иди, удивляясь тому, что идёшь.
Ах, мой человечек, ни в чём не повинный!
Не то, так другое, не ты, так другой:
немножечко праха, немножечко глины —
ну, что там случится ещё под рукой?
Расплющу, сомну, из кромешного мрака
достану, назначу пространство, судьбу
и время,
и выжгу три огненных знака —
три буквы горящих на глиняном лбу.