Гендер и язык

Если мы сравним долгие периоды (= предложения), составленные мужчинами и женщинами, то у первых мы обнаружим много примеров сложных и проникающих одна в другую структур; с относительными предложениями в середине условного и, наоборот, с подчинением и субподчинением, тогда как типичной формой длинных женских периодов является сочинение; одно предложение или часть предложения добавляется к другой на одном и том же уровне между соответственными идеями и маркируется не грамматически, а эмоционально – ударением и интонацией, а в письме – подчеркиванием. На языке терминов, мужчины предпочитают гипотаксис, а женщины паратаксис [Jespersen 1922, 251].

Различие между грамматическим и эмоциональным неясно, но, видимо, эмоциональный имеет негативный, уничижительный оттенок и позволяет предположить, что Есперсен говорит о превосходстве гипотактического стиля. Он продолжает двумя известными сравнениями:

Мужское предложение подобно набору китайских коробочек, одна в другой, тогда как женское похоже на жемчужины, нанизанные на нить из союзов and и других подобных слов [Jespersen 1922, 252].

Есперсен, хоть и большой сексист, но все-таки джентльмен!

В последнее время паратактические и гипотактические различия используются для различения ограниченного и разработанного кодов Бернстайна

.

Бернстайн, не прибегая к этим терминам, обращается к обусловленному культурой мнению, что гипотаксис – высшая модель структуры: он утверждает, что подчинение типично для разработанного кода, тогда как ограниченный код использует «простые» сочинительные предложения. Лингвисты соглашаются с тем, что, в сущности, нет ничего выше, чем конструкция, содержащая подчинительные предложения. Однако отмечается, что гипотактические конструкции типичны для письменного языка, в то время как паратактические – для устной речи.

Мы можем представить эти связи в простой таблице (2.1).

Таблица 2.1

Языковые доминанты паратаксиса и гипотаксиса (реальные и гипотетические)

Как было сказано выше, среди ученых существовала тенденция принимать за эталон официальную письменную прозу. Оба утверждения Есперсена о синтаксисе женщин относятся скорее к различиям между разговорным и письменным языком. Письменный язык (в частности, печатный материал) большей частью написан мужчинами (см. раздел 2.2.4). Это значит, что Есперсен мог судить о мужчинах по письменному синтаксису, а о женском синтаксисе, вероятно, делал заключения, исходя из разговорного языка.

2.2.4. Грамотность

Этот раздел непосредственно связан с предыдущим. Нет сомнений, что до того как в XX веке государственное образование стало обязательным для всех, женщины имели меньше возможности получить образование, чем мужчины. До XIX в., вероятно, только женщины среднего и высшего класса были грамотны, но даже тогда, когда мы говорим грамотный, мы подразумеваем грамотность в родном языке. Братья и мужья этих женщин владели также и классическими языками. Классическая латынь и греческий язык не были родными языками для каждого. Они продолжали существовать только в мужском мире школы, университета и церкви. Когда Мильтону задали вопрос, будет ли он обучать своих дочерей языкам, он якобы ответил: «Одного языка для женщины достаточно».

Следующая цитата показывает, что хотя джентльмены XVII и XVIII вв. и соглашались с тем, что язык женщин, особенно письменный, имел свои недостатки, тем не менее не все они выступали против изменения положения дел при помощи образования. Отрывок взят из введения к работе «The Many Advantages of a God language to any Nation: with an Examination of the Present State of our own: As also, An essay towards correcting some Things that are wrong in it» («Преимущества хорошего языка для любой нации на примере исследования нашего государства, а также опыт исправления существующих ошибок»). Эта работа приписывается Томасу Уилсону (1663–1755), епископу Содорскому и Майскому. Акцентировав внимание на силе слов, писатель предупреждает, что неправильное употребление слов негативно отражается на носителе языка.

Мы от всего сердца желали бы, чтобы прекрасный пол мог обратить внимание на эту последнюю причину; многие милые дамы из-за глупости своих слов теряют очарование, которое возникает при виде их лиц. Так как разум имеет более прекрасное и длительное очарование, чем тело, и если бы они пленяли чувства мужчин, они бы не пренебрегали этой высшей красотой. Так как эти совершенства зависят не от силы руки, а от быстроты ума, которое приятно видеть и слышать, и поскольку этими талантами природа, без сомнения, наделяла этот пол так же щедро, как и наш, то неправильность в словах, орфографии и ином, над которыми обычно смеются, происходит не из-за недостатка ума, а из-за небрежности и их обделенности в образовании. Эти очерки созданы в помощь женщинам, также, как и всем остальным [Wilson 1724, 37].

Далее автор указывает на важность образования матерей. Мы все можем восторгаться его либеральным отношением, однако, заметим, что его комментарии адресованы исключительно мужчинам (…несомненно, природа так же щедра к их полу, как и к нашему…). В то время когда это было написано (1724), письменные произведения женщин были предметом насмешек; к тому же очевидно, что женщины получали очень ограниченное образование. Свифт со свойственным ему преувеличением высказывает ту же точку зрения в «Письме к молодой леди по случаю ее свадьбы» (1727):

Несколько огорчительно, что среди тысячи дочерей благородных отцов не найдется и одной, обученной читать и понимать свой родной язык или судить о самых простых книгах, на этом языке написанных.

Насмешки Генри Тилни над Катрин по поводу женской манеры написания писем, приведенные в предыдущей главе, показывают, как мало что-то изменилось даже век спустя.

Руссо [Rousseau, 1712–1728] осуждает женские литературные произведения по иным причинам, нежели те, о которых мы уже знаем. Он говорит:

…того красноречия, того грандиозного восторга, который дает наслаждение каждой частице души, всегда будет не хватать женскому произведению. Они все холодны и прекрасны, как их авторы. Они могут отражать великий разум, но никогда душу (Rousseau, la Lettre d’Alembert sur les Spectacles, перевод [Peggy Kamuf 1980, 290]).

Во времена романтизма, следовательно, женское письмо считали неполноценным, потому что произведениям не хватало страстности. Мы можем противопоставить этому вывод Есперсена о женском предпочтении паратактических моделей (см. раздел 2.2.3), согласно которому они более «эмоциональны», тогда как мужчины более «грамматичны». Это противоречие легче понять исходя из того, что каждая эпоха пересматривает то, что следует принять и чего избегать в языке (правило андроцентричности). Мнение Есперсена и Руссо сходятся в том, что женщины пишут менее искусно, чем мужчины.

И только в XX столетии, мы можем считать само собой разумеющимся, что женщины грамотны, что женщины имеют равный доступ к образованию и что женские голоса звучат наравне с мужскими (по крайней мере, в теории). Комментарии женщин по поводу письма дают нам возможность проникнуть в суть проблем, связанных с использованием средств выражения, которые испокон веков находились в руках мужчин. Так, Вирджиния Вульф рассматривает форму письменного предложения:

По-прежнему остается верным, что до того, как женщина получила возможность писать так, как желала, она столкнулась со многими трудностями. Для начала следует сказать о технической трудности, такой простой с виду, а на самом деле ставящей в тупик, – это сама форма предложения, которая была не приемлема для нее. Само предложение создано мужчиной, оно слишком пространно, слишком нагромождено и слишком помпезно для употребления женщиной. Даже в романе, занимающем много места, необходимо найти такой доступный и обычный тип предложения, который бы легко и свободно пронес бы читателя из одного конца книги в другой. И это женщина должна сделать для себя, переделывая и адаптируя существующее предложение до тех пор, пока оно не примет естественную форму ее мыслей, не разрушая и не искажая их (Woolf 1929, опубликовано в [Woolf 1979, 48]).

Хотя некоторые будут заниматься обсуждением сексистской идеи о том, что мысли женщин по форме отличаются от мужских и поэтому нуждаются в разном выражении, никто не станет отрицать, что письменный язык еще до развития романа был мужской прерогативой. Пишущие мужчины обучены риторике, и их стиль письма представляет традиционную модель мышления и выражения. Повлекло ли это за собой формирование какого-нибудь особенного типа предложения – пространного, нагроможденного, помпезного, возможно, находящегося под влиянием классических моделей, – этот вопрос требует детального исследования. Однако процесс повышения грамотности женщин явно шел не без трудностей. Вероятнее всего, трудности женщин с письменным языком были предметом насмешек мужского разума, а не предметом сочувственного понимания.

2.2.5. Произношение

Совершенствование литературного варианта письменного английского языка сопровождалось совершенствованием литературного варианта разговорного английского языка. После создания нормативной грамматики и лексики возникла необходимость в эталоне произношения. Произношение, обычно связываемое с литературным английским языком, R. Р. (Received Pronunciation), отличается от всех других английских вариантов языка тем, что не имеет отношения к какому-либо географическому региону. Развитие разговорного стандарта сопровождается появлением идеи о том, что же создает «хорошую» речь. Вследствие того что культура речи Лондонского суда стала престижной, другие варианты произношения приобрели социальную маркированность. Комментарии современных авторов вновь обнаруживают андроцентрическую точку зрения на использование языка и рассматривают речь женщин как отклонение от (мужской) нормы.

Элиот, в «Гувернере» (1531) дает нам следующие советы по поводу нянь и других женщин, присматривающих за детьми дворян в младенчестве:

…[они должны], по крайней мере… говорить на английском языке, чистом, вежливом, совершенном, с правильной артикуляцией, не пропуская букв и слогов, как это часто делают женщины, плохо знающие язык, дети же благородных отцов – как это происходит сейчас – получают грубое и неправильное произношение [Elyot 1531].

Заметим, что обращение к идее о недопустимости пропуска слогов и букв – это соотнесение нормы с письменным языком. Как мы видели, в разделе о грамматике устный английский язык сравнивается с письменным языком, особенно по мере развития письменного стандарта. Там, где письмо и речь различаются (а мы только сейчас начинаем понимать, насколько огромны эти различия), существует тенденция рассматривать устную форму как неправильную или как отклонение от эталона. Процитированный выше фрагмент вновь напоминает нам о том, что у джентльменов как образованной и грамотной социальной группы иная точка зрения на язык, нежели у женщин.

Следующий отрывок, взятый из «Logonomia Anglica» («Английское словозаконие» Гилла, 1619–1621, связывает речь женщин с речью мужчин низкого социального статуса:

В речи первый закон – это подражание речи образованного человека. Письмо поэтому должно фиксировать не то произношение, которое используется пастухами, девочками [mulierculae] и швейцарами, а то, которое применяют в публичных выступлениях ученые мужи [docti autculte eruditi viri] (перевод [Dobson 1969, 435]).

Произношение лиц женского пола (mulierculae) прямо сравнивают с мужским произношением (viri), а читателей побуждают учиться речи у образованных мужчин. Объединение пастухов, швейцаров и девочек в одну группу показывает, что престиж речи явно связывается с образованием. Однако не совсем понятно, действительно ли в XVII в. мужчины и женщины одного социального класса говорили по-разному, так как лишь только в XX в. к речи был применен качественный социолингвистический анализ.

Превосходный обзор различий в произношении женщин и мужчин Есперсен включает в раздел под странным названием «Фонетика и грамматика» в главу «Женщина» (где здесь грамматика?). В трудах ранних грамматистов он находит доказательство более качественного произношения женщин по сравнению с мужчинами. Например, он цитирует Малкастера [Mulcaster 1582]: «Ai is the man’s diphthong, and soundeth full: ei, the woman’s, and soundeth finish (e.g. fineish) in the same both sense, and use, a woman is deintie, and feinteth soon, the man fainteth not because he is nothing daintie». («[ai] – это мужской дифтонг, он произносится полнозвучно; [ei] – женский дифтонг, и его произносят как, например fineish, – женщина грациозна, а также красива; мужчина красив; но не грациозен»).

Есперсен комментирует: «Таким образом, то, что теперь характеризуется как чистое и совершенное и противопоставляется вульгарному произношению, в то время было особенностью слабого пола» [Jespersen 1922, 243]. Он иллюстрирует, приводя примеры из Франции, Дании и даже Сибири, что тенденция вводить новшества свойственна не только английским женщинам. Есперсен посвящает целый параграф «ослаблению старого переднеязычного вибрирующего звука г» [там же, 244]. Он поясняет, что это изменение, возникшее во многих языках, в значительной мере было привнесено женщинами. Приводимые им научные факты недостаточно значимы, а объяснения эксцентричны: «Старый вибрирующий звук естественен и оправдан в том случае, когда жизнь, в основном, происходит вне дома, а в доме, главным образом, предпочитается менее шумная речевая манера» [там же, 244]. Он, в сущности, доказывает, что звуки, свойственные сельским жителям, не приемлемы для городских. Его наблюдения над различиями в речи «больших городов» и «сельской местности» внушают доверие, но его противопоставление городской жизни «чистой домашней (и поэтому находящейся под женским влиянием) жизни» представляется наивным.

Свою работу 1922 г. Есперсен заканчивает утверждением: «В современном английском языке существует ряд различий в произношении между двумя полами». Они перечисляются в таблице 2.2 в порядке, данном автором (первые два установлены Дэниэлом Джонсом, профессором фонетики Лондонского университета).

Таблица 2.2

Половые различия в произношении в Англии, 1922 (по [Есперсен 1922, 245])

Интересно отметить, что, хотя Есперсен приводит примеры различий в произношении мужчин и женщин, они не обнаруживают закономерности: более «совершенные» формы [soft], [qo: l], [wait], [tjildren] и [weiskout] не коррелируют с полом говорящего.

Есперсен делает вывод, что это лишь отдельные примеры, – «в целом мы должны заключить, что с точки зрения фонетики вряд ли существуют какие-либо различия в речи мужчин и женщин: для выражения всех намерений и целей оба пола фактически говорят на одном языке» [Jespersen 1922, 245]. Однако большинство социолингвистических работ XX в. подтверждают его ранние исследования о более качественном произношении женщин. Соотношение женской речи и языковых изменений обсуждается в главе 8.

2.2.6. Разговорчивость

Many women, many words;
many geese, many turds.

Много женщин, много слов,
много гусей, много помета.

    Английская пословица

Существует давнее представление о том, что женщины слишком много говорят. Культурный миф о женской разговорчивости зафиксирован в песенке XV в., воспевающей многочисленные достоинства женщин, но в припеве опровергающей эти утверждения и сообщающей, что истина в обратном.

Of all creatures women be best
Cuius contrarium verum est [of which the opposite is true] —

Из всех творений женщины – самое лучшее,
Но правда в обратном [Davies 1963, 222].

Женщины описываются как «неболтливые и умеющие хранить секреты». Автор с одобрением говорит, что на женщин можно положиться.

For tell a woman all your counsaile
And she can keep it wonderly well —