Стрела времени

Так, вход закрыт. Замок не сломать. Оставаться нельзя. Куда? Вправо? Влево?

Мамин пошел на запад, то есть вправо. Теперь он шел осторожно. Не было слышно машин, не было движения. Худшие опасения сбывались. Его не искали, а ждали. На заранее приготовленных позициях. Сомнительно, что он сможет обойти заслоны. Он все-таки не разведчик. Хотя по предписанию сорок первого года Мамин Алексей Степанович направлялся именно в саперно-маскировочную роту, замаскированный спецназ, так сказать. Мамин усмехнулся. Да, не помешало бы сейчас иметь за плечами курсы разведчика.

Мамин остановился. Прислушался. Шумели птицы, где-то вверху носился ветерок. Ничего примечательного. Но что-то его насторожило.

Вдруг он увидел перед собой крест. Под крестом холм. Мамин подошел. На кресте, свежем, неровно струганном, краской написано: «Кухарчик Вячеслав Астапович ум. 2018 г».

Вот и Славка. Значит, тоже добрался до двадцать первого века. Как же Поярков выжил?!

Он пошел дальше. Как они там передвигались в лесу с Поярковым?! Вес на задней ноге, переднюю ставишь на пятку, но вес не переносишь, носком ощупываешь землю, почувствовал ветку носок вправо или влево на свободное место и только потом шагаешь. И так шаг за шагом. Медленно, зато «безболезненно».

В таком утином, на раскоряку, ходе Мамин сделал еще шага четыре и увидел в пятнадцати метрах спину, прислоненную к березе. Мамин огляделся. Кажется, парень был один. Он довольно беспечно курил, поглядывая на дорогу внизу. Эту дорогу Мамин узнал. По ней он ушел от охраны два дня назад. Она ведет к большому раскидистому платану с двумя скамейками. Он сидел на скамейке, смотрел на Черное море, уходящее за горизонт в облака. Потом к нему подсел Санчес. И они разговаривали. Тогда Санчес сказал, что он, Лема, болен. Что ему, Леме, нужна помощь. Что не было никакого путешествия. А была травма и галлюцинации. Алексей подумал, что хочет, чтобы так и было. Вернуться к тому разговору и оставить в том виде. Тогда он сохранил бы и друга и Машу. Теперь у него нет ничего. Разговор с Машей в подвале, куда она его затащила, рискуя жизнью. Печатка корреспондента Онищенко, тьпфу, как его, доктора Кранца. Она все объяснила: что она агент, что Санчес предал его, умышленно отправил на убой, даже ликвидировать должен был. Что теперь ему делать с этой информацией? Еще ее поцелуй, а потом укус. Мда! Беда!

Боец в засаде продолжал курить, не подозревая, что за ним человек. Мамин не смотрел на него в упор. Человек чувствует пристальный взгляд в спину. Тем более, подготовленный человек. Мамин смотрел в землю у ног бойца. Так он периферическим зрением контролировал бойца. Мамин думал. Пятнадцать метров не более. Подойти можно. Лес шумит, листва сырая, если на сучок не наступить, то подойдет. Вот и булыжник лежит. С четырех-пяти метров Мамин не промахнется. Точно в голову камень прилетит. Оглушит, потом добьет, это несложно.

Помимо его воли, перед глазами поплыли картины уничтоженного ОПАБа, прорыв из Брестской крепости, прибитые к берегу Буга трупы солдат и соленая от крови вода, убитые немцы с цюндаппами, истерзанное тело Иры и крики сжигаемых турок.

Нет! Нет! Больше никаких убийств. Тогда он убивал, потому что мстил или потому что воевал с врагом. Этот парень враг! Он – свой! И мстить ему не за что! Он не вправе так поступить. Подло и коварно. Со спины. Чем тогда он отличается от фашистов и ублюдков, что растерзали Иру.

Мамин посмотрел влево на дорогу внизу, и, неслышно двинулся прочь от бойца.

***

– Я знал, что ты сюда пойдешь, Лема, – услышал за спиной Мамин.

Это был голос Пояркова.

– Пойдем, я обещаю, будет безболезненно, – сказал Саня.

– Нет, Санчес. Я уже пришел. Это – мое место! – Мамин смотрел вперед на тонущее в море солнце и думал, досмотрит ли он эту картину или все случится раньше.

– Ну, не дури, Лемыч. Ты же знаешь, я не могу тебя отпустить. – в голосе Пояркова Мамин услышал нотки мольбы.

– Знаю, – ответил Алексей.

– Все можно решить. Я прошу. Не лишай меня выбора! – Мамин молчал.

– Лемыч, я своего слова обратно не брал, я – друг тебе!

– Я тоже тебе друг, Санчес!

Алексей вздрогнул, когда услышал, как Поярков взвел курок.

Солнце еще не село. Значит, не судьба. Хорошо, что не в лицо.

Делай шаг!

Алексей шагнул.

– Стой! Стой, твою мать! Лемыч, я знаю в чем дело. У тебя опять были видения. Ты же шизик, а не дурак. Если было путешествие, то должны быть доказательства. А их нет!

Алексей остановился. Всунул руку в левый карман, потом вынул и, раскрыв ладонь, отвел руку в сторону. На ладони лежал перстень.

– Что это? – спросил Санчес.

– Это доказательство, что было кафе, был Брест, был пакт, был Кранц, была Лиза-Маша. – подумав Мамин продолжил, – Был друг Санчес, который предал.

– Погоди. Лемыч! – голос Пояркова изменился. – Я – солдат, Леш! Я служу своей стране! И в том, что делаю, я не ищу морали и совести. Моя совесть – это вера в то, что я исполняю долг. У меня нет угрызений совести. Безболезненно!

– Совершать подлость не стоит даже ради долга! Для меня это – БОЛЕЗНЕННО! Хорошо, что не в лицо, Санчес! Хорошо, что не в лицо!

Мамин сделал шаг на тропу. Она размашисто петляла в траве, словно желтая змея-анаконда, удаляясь куда-то вниз к морю. Мамин сделал еще один шаг, потом еще. Ему казалось, что это не он идет, а желтая змея-анаконда, извиваясь несет его на своей спине. Он не ждал выстрела, он не думал о смерти. Перед ним стояла Маша, повторяющая: беги, беги…

Он дошел до самого моря. Остановился. Волны с шумом разбивались о камни. Пена добегала почти до его ног. Мамин развернулся. Впервые, за все это время. Тропа, по которой он спустился была пуста. Он поднял глаза и увидел наверху Пояркова. Тот стоял в самом начале тропы. Рука с пистолетом была опущена. Он смотрел на Мамина. Потом он вложил пистолет под пиджак и согнул правую руку в положение «татэ цки». Мамин сделал то же самое. Волна, как безумная, ударила в берег с таким грохотом, будто разломила невидимую стену. Обильно лизнув берег, волна стала рассыпаться на крупицы, откидываться обратно в огромное живое тело моря и, слившись с ним, вновь обрела единое целое.

Поярков разжал кулак пальцами вверх, ладонь была обращена к Мамину. Качнул ею вправо-влево, опустил руку и ушел…

Солнце невозвратно опустилось за горизонт, оставив только умирающее свечение. Этот день умер, как умерла прошлая жизнь Мамина. Он сжимал в кармане липкий от крови кулак и не мог оторвать взгляд от пустого обрыва возле платана. А на плече правой руки под повязкой чернел некротический струп бубонной чумы!

Мамин стоял спиной к морю, поэтому не увидел, как на небе появилась луна, обозначившая, что вслед за ней неминуемо взойдет солнце. Родится новый день. Родится новая жизнь. И в этой новой жизни будет он – Мамин. По крайней мере, Алексей сейчас в это верил!