Судьба Пятерых, или Нефритовая лилия. Историко-приключенческий роман

– Сударь, именем закона вы арестованы! Вашу шпагу!

– На каком основании, позвольте вас спросить? – спросил высокомерно юноша.

– А, на том основании, дорогой юноша, что у нас в Париже по приказу кардинала Ришелье, запрещены дуэли – ответил граф Рошне, поправляя на руке перчатку.

– В таком случае, почему не арестовали вас?! – с возмущением спросил де Шарон, вырываясь из рук гвардейцев.

В ответ Рошне ухмыльнулся, и совершено спокойно ответил:

– Вы сами на меня напали, я шел мирно, а вы то и дело, приставали ко мне, с каким- то требованием.

– Я требовал, чтобы вы передо мной извинились, за то, что вы меня толкнули. Если б вы извинились, то дуэли бы, вообще не было.

– А вам не кажется, молодой человек, что по всем правилам, это вы должны были бы уступить мне дорогу, так как я вас старше. Что вы стоите, арестуйте его!

Граф дал знак гвардейцам, и на де Шарона, набросились восемь человек. Бургундец отчаянно защищался, двоих ему даже удалось ранить, но на этот раз ему не повезло. При очередной попытке сопротивления, ему заломили руку, и несколько раз усмирив кулаком, повели через весь город, в тюрьму. Все надежды стать мушкетером в те минуты, рассыпались, как карточный домик. С каждой минутой, де Шарон находился все дальше, и дальше, от заветной мечты.

Глава X

Дорога приводит в тюрьму

После ареста над г-ном де Шароном был суд. Поскольку во время дуэли бургундец не успел нанести большого урона графу Рошне, то на суде было решено обойтись штрафом. Но так как во время ареста, стражники изъяли у бургундца последние три пистоля, молодой человек не смог оплатить, и четверти названой суммы. Не добившись от обвиняемого оплаты, суд приговорил его, к двум месяцам тюрьмы.

Не имея за душой, и ломаного гроша, рассчитывать бургундцу на хорошие условия в тюрьме, не приходилось. После очередного избиения, де Шарон оказался в камере для бедняков.

Придя в себя, бургундец почувствовал ноющую боль в ребрах. Несмотря на то, что каменная плита, (служившая ему кроватью), была засыпана сверху соломой, но даже через нее де Шарон, ощущал, как холод пронизывает все его тело.

Из соседней камеры доносились постоянные вздохи, стоны и кашель, что приводило де Шарона в бешенство. Одиночество угнетало бургундца, а несбыточные мечты о карьере, выводили его из себя. Целыми днями юноша спал или просто лежал, а когда тоска становилась не посильной, он начинал стучать ногами в дверь, или петь дурацкие песни, таким образом, сводя с ума стражников.

Кроме всего этого, де Шарона мучили клопы и тюремная еда. От постоянной носки одежды, рубашка и без того грязная и рваная, начинала расползаться на его теле, словно бумага, что было не менее печальным.

Дни ползли, каждый день приравнивался к году. В один прекрасный день, де Шарон осознал, что прожил в тюрьме всего неделю, а состояние его души было таковым, словно он прожил в своей камере месяц.

И вот, когда дни, проходившие в тюрьме стали совсем невыносимыми, Бог послал к несчастному провинциалу, своего милейшего слугу, аббата де Рамиса.

В тот чудный день, аббат проходил мимо долговой тюрьмы, под названием « Отец кармелитов». В то же время, возле тюремных стен, стоял странный господин. Сняв шляпу, он глядел на окна тюрьмы, и плакал. Увидев этого скорбного господина, де Рамис, будучи аббатом и священником, в одном лице, счел за свой христианский долг, спросить у того, что случилось.

Тем господином, был тот самым верный слуга, Глюм. Все-то время, когда его хозяин дрался с Рошне, а затем был арестован, слуга в обоих случаях показал себя не с лучшей стороны. Глюм чувствуя страх, перед Рошне, поэтому наблюдал все эти события, спрятавшись за стенкой соседнего дома, опасаясь как бы верноподданные кардинала, не припомнили все его пасквили, придуманные им в честь, его высокопреосвященства.

Теперь же осознав все свое невежество, Глюм сидел у главного входа тюрьмы, докучая стражников просьбами, чтобы его посадили вместо г-на де Шарона, или, на худой конец, посадили бы в одну камеру с ним. Стражники всячески прогоняли надоедалу, а случалось, что и, побивали.

И вот, в то самое солнечное утро, Глюм стоял, как и было сказано, напротив тюремных окон, плача и кляня себя.

– Что произошло сын мой, тебя кто-то обидел? – спросил аббат де Рамис, перебирая пальцами четки.

На заданный де Рамисом вопрос, Глюм поднял глаза и увидев перед собой простодушное, и в то же время милое лицо священника.

– Беда у меня святой отец, моего хозяина шевалье де Шарона посадили в тюрьму, – ответил слуга, вытирая слезы рукавом рубашки.

– За что же посадили твоего хозяина? – спросил де Рамис.

И Глюм, имея Божий дар рассказывать необыкновенные истории, в подробностях поведал ему всю историю о том, как его храбрый хозяин вступил в бой с ненавистным господином Рошне, которому на помощь сбежала сотня красных гвардейцев.

– И представляете, – продолжал слуга, – этот Рошне, которого я знаю не понаслышке, созвал сотню гвардейцев кардинала. Я признаюсь честно, мой господин дрался как лев, он убил тридцать пять гвардейцев, не считая раненых. Я конечно, тоже не стоял в стороне. И вот, когда мой господин, почти всех их убил, прибежало еще сорок гвардейцев. Вот тут-то мой хозяин и сдался. Его избили, деньги отобрали и повели в тюрьму, с тех пор я здесь.

Дав Глюму волю фантазии, де Рамис с терпением дождался конца рассказа, после чего пообещал, что-нибудь сделать для его хозяина.

В то время, ничего неподозревающий г-н де Шарон, лежал на кровати, и как обычно бездумно, громко пел, от чего сдавали нервы даже у мышей:

– И глядит луна уныло, ты на встречу не пришла!
Ты, наверное забыла, а быть может, не нашла!

Вдруг раздался скрип в замочной скважине. Думая, что это стражники, де Шарон продолжал петь, делая вид, что не замечает их прихода.

– К вам священник! – раздался зловещий голос стражника.

Это насторожило де Шарона, он тут же перестал петь, и тревожно приподнялся с кровати.

– Зачем еще? – спросил он возмущено.

– Узнаете, – ответил стражник, и в камеру вошел аббат.

Перекрестив стражника аббат, улыбаясь, попросил, что бы его оставили наедине с обвиняемым. Вскочив с кровати де Шарон, пытаясь оставаться спокойным, спросил:

– Уж не исповедовать ли, меня пришли, святой отец?

– Нет, – с улыбкой произнес кюре, благословив двумя пальцами юношу.

– Тогда зачем вы пришли?

– Как лицо духовное, я считаю своим долгом помочь всем страждущим, поэтому, видя вас в такой нужде, я готов вам дать 400 экю, и все что вам еще потребуется.

Не смотря на то, что эти дары пришлись бы в самую пору для де Шарона, упрямый бургундец отказался их принять, объясняя это тем, что следует с детства правилами: ничего ни у кого, не брать, кроме, как у короля.

– Ну что ж, раз вы такой гордец, то возьмите хотя бы, все предложено мной, в долг, – предложил де Рамис. – Надеюсь брать в долг, не нарушает ваших убеждений?

– Вы правы, я, пожалуй, воспользуюсь вашим предложением, но только под расписку, – решил де Шарон.

– Что ж, если вам так будет угодно, пишите.

Аббат попросил тюремщиков принести перо и бумагу. Тюремщики исполнили просьбу священника, и принесли, все как он просил.

Написав расписку, де Шарон подал ее де Рамису, и спросил:

– Но кто вы, если вы конечно не святой Николай, в образе священника? – спросил де Шарон, удивленный такой опекой.

– Увы, я далек от святости. Мое имя де Рамис, я аббат, норманнского монастыря Св. Петра. Иногда я покидаю свой монастырь, чтобы проведать своих друзей, которые служат в роте де Монтале. Дело в том, что я бывший королевский мушкетер.