Фиалок в Ницце больше нет

– Ты ведь пока что здесь жить будешь? – спросил Федор, стоя в двери и целуя напоследок голую внучку академика. – Я тебе позвоню!

Он ей позвонит! А что, если нет? Нет, такой, как Федор, никогда не подводит: в этом Саша не сомневалась.

Оставшись одна-одинешенька в квартире родителей, она, натянув мамин халат, отправилась на кухню пить чай.

И что ей теперь делать?

Наверное, надо заниматься организацией похорон дедушки, только вот что и как предпринимать, она понятия не имела.

Поскольку родители хоть у нее и пропали, но похорон никаких не было: тела-то остались на Памире, потому что горы не вернули мертвецов.

Только сейчас, попивая чай, Саша вдруг с ужасом осознала всю постигшую ее трагедию: дедушки больше с ней не было.

Она долго плакала и так хотела, чтобы Федор остался с ней, но у него были дела, у него имелась, в конце концов, больная бабушка.

Не мог же он все время находиться только с ней, Сашей Каблуковой.

А почему, собственно, не мог? Наверняка из него получится великолепный муж!

И о чем она только думает!

Саша позвонила в деканат – тот самый, которым некогда заведовал дедушка. Там уже обо всем знали, и ее тотчас соединили с новым деканом, учеником дедушки, тем самым, который, по мнению старика, его в итоге и подсидел, спихнув с начальственного кресла и заняв его место.

Декан был крайне мил и любезен, пообещал всяческую помощь и заявил, что руководство факультета и университета возьмет на себя организацию похорон.

– Нам очень, очень жаль, что так получилось! Мы все так любили и ценили Илью Ильича! Просто невероятная трагедия, что с ним такое произошло! Я уже распорядился установить его большой портрет с траурной лентой в холле. Если вам что-то еще надо, то мы поможем!

Батя, как в итоге выяснилось, решил обуть Федора. Тот с самого начала был настороже, потому что понимал: доверять бате нельзя, тот думает только о самом себе.

В этом они были крайне похожи.

Все прошло как нельзя лучше, если не считать, конечно, мертвого дедушки. Ну, явился старик в самый неподходящий момент, ввалился в свою же собственную квартиру, стал вопить, грозился милицию вызвать – пришлось успокоить.

Молотком по кумполу.

Лучше бы оставался в своей больнице, был бы жив и невредим.

Пододвигая к Федору большую пачку денег, батя произнес:

– Вот твоя доля, сынок!

Федор с большим подозрением уставился на кучу деревянных. И что, это все?

– Так полотна ведь еще продать не успели, – заявил он, – они и за рубеж еще, наверное, не ушли, или не все, во всяком случае. А ты обещал мне семь картин…

Батя, пребывавший по поводу удачного гоп-стопа, да еще такого резонансного (об ограблении и убийстве академика Каблукова вещали, конечно, не только «600 секунд», даже на Центральном телевидении кратко и с кадрами оперативной съемки осветили), в эйфории, был на редкость в благодушном настроении.

– Ну, ты же меня знаешь, Федяка, я человек слова и к тому же щедрый! Чего уж тут мелочиться, получишь прямо здесь и сейчас свою долю!

Федор пачки деревянных даже считать не стал. Какой-нибудь фраер на его месте от радости при виде груды денег в обморок брякнулся бы, но он понимал: батя его элементарно разводил. Причем как последнего лоха.

И это если выражаться нематерно.

Столько стоила, быть может, одна самая захудалая картинка из коллекции дедушки, а их было несколько сотен.

Ему причиталось больше, намного больше.

Просто намного больше – к тому же в долларах.

Ладно, взял бы еще в фунтах стерлингов или западнонемецких марках.

А батя совал ему эти пачки деревянных, как будто не понимая, что все это не по совести и не по понятиям.

Может, в самом деле не знал?

Однако глядя на его хитрую красную усатую рожу, Федор не сомневался: конечно же, знал.

Только вот хотел облапошить своего Федяку, который ему такой роскошный гоп-стоп устроил.

– Думается, это ведь только задаток, не так ли, батя?

Голос у Федора был тихий, но твердый.

Батя, как всегда влив в себя что-то высокопроцентное, крякнул:

– Федяка, ты же понимаешь, что товар паленый, такой просто так не продашь. Так что, может, в натуре, и стоит много, но навар у нас со всей этой мазни будет не то чтобы очень большой. И не забывай, я ведь и на твою учебу на юридическом о-го-го сколько отстегиваю!

Ну да, батя платил за его образование, хотя всегда утверждал, что это подарок.

Примерно такой же, какой получала крыса в крысоловке.

Хотя крысой был не он сам, а однозначно батя – тот и крысятничал, зажимая то, что ему, Федору, законно принадлежало.

И ведь справедливости ни от кого не добьешься, не к ментам же, в самом деле, идти и говорить, что он этот гоп-стоп и организовал.

И что руководитель одной из питерских ОПГ ему не отбашляет ту сумму, которую должен.

А о семи картинах и вовсе забыл.

Отсчитав несколько пачек, Федор холодно произнес:

– Ну да, и я тебе по гроб жизни благодарен, батя. Вот и компенсирую тебе твои расходы.

Батя стал ломаться, строя из себя великого добродетеля, однако Федор был непреклонен: пусть получит свои денежки обратно и подавится ими.

Причем совсем даже не фигурально выражаясь.