– Я сейчас, – Волшебник с трудом поднимается с кресла.
– Хорошо.
Он уходит, а я продолжаю думать о том, что случилось. Я всегда верила в то, что за гранью нашей жизни существует что-то еще. То место, где переплетаются свет и тьма. А что, если мы отыскали вход? Вдруг сны и есть тот коридор, по которому нужно пройти, чтобы оказаться там? Фантастика, конечно…
Фыркаю себе под нос.
Да если это и правда, зачем мне идти туда? Увидев, кто там обитает, я хочу держаться от этого места как можно дальше.
– Оксана?
Выныриваю из топи размышлений.
– Да?..
Кажется, Волшебник обеспокоен. Но чем? Поднимаюсь на ноги, чувствуя, как иссохший язык прилипает к небу.
– Там Александра…у нее что-то стряслось…
Не слышу. Он что-то говорит, но его голос испаряется, превращаясь в пар. Хочу бежать. Не знаю – куда и зачем. Мимо Волшебника, мимо его упругого дивана и дорогих картин. К ее голосу, потому что сейчас существует только она одна. И весь мир, что рушится за нашими спинами, не причинит нам вреда, пока мы будем держаться за руки. Ведь мы обещали вернуться домой.
Хватаю телефонную трубку.
– Сашка, что стряслось?!
Ее голос дрожит:
– С тобой все хорошо, Оксан? Правда?
– Да, да, вполне, что стряслось?! Не пугай меня!
– Ты должна приехать. Это… было так страшно. Приезжай. Я буду ждать тебя у подъезда. Тебе нельзя быть одной.
– Что… я не понимаю? Что ты говоришь?
– У тебя дома… – она плачет… Прижимаю трубку к уху. Не могу поверить. Сашка плачет? Или это простые помехи на линии? Или дождь среди зимы?
Господи…
– У тебя дома…там была эта девочка, она разбила…Боже…Приезжай скорей!
Оно выскользнуло в наш мир. И принялось бить стекла и зеркала, отражавшие все, что нам было дорого.
Оборачиваюсь к Волшебнику. В руках он держит рамку с фотографией дочери.
Говорят, темнота может принимать любые обличья. Быть кем угодно. И многоликость эта погубила сотни королевств, сожгла их дотла. А целые народы изгнала в пустоши, где их ждала черная паучиха мучимая голодом. Обманутые правители и гордые победоносные генералы, сами открывали двери тьме, и она входила в них, прикинувшись маленьким беззащитным ребенком. И только потом, когда сущность ее вместе с адским огнем вырывалась наружу, люди пытались защищаться. Но было слишком поздно. Тьму могли удержать только стены, за которыми брезжил свет надежды. Но когда в людях селился страх, солнце гасло. И воцарялся мрак.
Куда бежать принцессе последнего королевства, когда она поймет, что тьма отыскала ее следы? На что надеяться в мире, подчиненном демону? Где во тьме отыскать принца, который защитит ее? Да и остались ли они на этой прокаженной земле?
Ты призываешь демонов, волшебник. Ты впускаешь тьму. Она поглотила тебя и обманом заняла башню, в которой ты рыдал, так скучая по дочери. Нельзя вернуть тех, кто ушел. Они слишком далеко, в другом мире, которого не отыскать на картах звездочетов. Зачем же ты пытался? Зачем поверил демону? Ведь никому не позволено воскрешать мертвых. Он обманул тебя. И то, что дал тебе, не было твоей дочерью. Но было тьмой.
Я слишком близко подошла к черте, разделяющей любовь и безумие. Ты предал меня. Оставил дверь незапертой. И сквозняк разнес мой сладкий запах по коридорам каждого из миров, в каждой вселенной. Меня почуяли. Как добычу, чей кровавый след вьется по лесу, петляя вокруг деревьев. Но неминуемо приводит к жертве, истекающей кровью.
Что ты натворил?! Ты отдал меня тьме. И она уже приходила за мной.
Рвалась в наш мир.
Бесконечный день. Среди спиралей миров и миллионов галактик. В объятиях незнакомых домов, в глубокой бездне чужих глаз. Он не закончится. Для нас он будет существовать всегда. Вечно.
У подъезда высотки, которую я надменно зову своим домом, горит тусклый фонарь, заключенный в тюрьму железного плафона. Вокруг его холодного света, льющегося по обшарпанным стенам, кружат белые мухи зимы. Они мертвы, но не знают этого. В их холоде спрятаны жизни тех, кто ушел. И они несут эту память живым.
Хлопаю дверцей такси. Замечаю Сашку, спрятавшуюся в тени, обгрызенного временем, козырька. Она снова без шапки, хотя я сотню раз говорила ей, что, мечтая о великой смерти, мы можем не заметить ту, что подло ударит сзади ножом, пронзая легкие. Но вряд ли сейчас эти разговоры будут иметь смысл. Им не хватит огня, чтобы растопить ту глыбу страха, что выросла в ней за минуты этого странного ожидания.
Машу рукой. Пушистый снег скрипит под ногами.
– Привет, малыш.
Заглядываю ей в лицо, но не нахожу слез. А от истерики, что билась в ней дикой птицей, не осталось и следа.
И все же, Сашка здесь. А значит, что-то случилось.
Смотрит. И я слышу, как звенят цепи, которыми она приковала себя, чтобы не сорваться. А потом их звенья разрываются и все чувства, что они удерживали, топят меня в ее крепких объятиях. Она плачет. И нет ничего страшнее ее слез. Потому что в них кроется все то, чего мы так боялись. Неизбежность падения. С хрупкого моста в темную реальность настоящего мира. Когда останавливается сердце и в расширенных зрачках отражается вся правда, которую мы боялись познать.
Я не знаю, что говорить. У меня нет силы и желания жить на коленях. Но они подгибаются, заставляя поклониться темному демону, захватившему мир.
– Аль?
– Ты не одна, – Ее горячие слова обжигают мою шею. Вызывают озноб, который не уймется даже в теплой квартире, где я всегда чувствовала себя в безопасности. Все изменилось. И оглядываясь назад, я не увижу больше того прекрасного мира, в котором жила. Он исчезнет.
– Я знаю… Ты плачешь? Аль? Я не могу… – голос дрожит, но я не позволяю себе слез. – Ты плачешь?..
– Ты не одна.
Я чувствую, как она умирает. Сейчас, когда она так близко, я чувствую ее израненное сердце, которое устало бороться. Оно знает – его место не здесь. За облаками, в райских садах, которые его отвергли. За тот единственный раз, когда она протянула дьяволу руку, и на ладонях ее застыл ожог клейма. Проклятие, лишающее крыльев. Запрещающее вернуться домой.
– Вдвоем. Навсегда.
Против целого мира. Не уходи, без тебя мне не выжить.
– Навсегда.
Она плачет, но я не пытаюсь ее унять. Ей необходимы эти слезы. В них, за долгие годы, скопилось столько яда… Она должна плакать. Должна рыдать, потому что иначе умрет в одинокой петле, болтающейся под потолком.
Я вижу ее настоящую. Здесь. Сейчас. В объятиях. И в громком плаче, который разносится эхом по оледенелым дворам. Что они сделали с тобой, Аль? Как они могли?! Ведь ты была тогда такой маленькой… совсем ребенком, счастье которого было в радужных мыльных пузырях. Господи… миг тьмы, что случился однажды, растянулся для тебя на целую жизнь.
Говори, принцесса! Не давай мне увидеть то, что они с ней сделали!
– Аль, все хорошо.