Рецептор мрачно гундит:
– Но это же не панк.
Боб скептически смотрит на него, щуря красные глаза.
– Ага. Много ты понимаешь. Настоящий ска-панк! Отдам за двадцатку.
– А может, мы у тебя послушаем? У нас и пиво есть, – предлагает милашка Ник и поднимает ополовиненный по дороге бидон.
Лицо Боба меняется: складки разглаживаются, глаза загораются.
– Пивко! Холодненькое! Суки, чего ж вы молчали-то? Давай сюда!
Меломан жадно присасывается к бидону. Вы терпеливо ждёте, пока он насосётся. Но вот заметно опустевший бидон возвращается к Рецептору. А Боб так и стоит с закрытыми глазами и блаженной улыбкой.
– Боб, блядь, мы всё ещё здесь! – вежливо напоминает Ник. – Пойдём заценим твой…
– Нет, ребзя. У меня никак, – просыпается Боб. – Мать и так злая со вчерашнего. Приносите двадцатку, я вам ещё сломанных Крэмпсов до кучи докину.
Глава 5
Для «каждого человека» ничего не жалко
Три старушки на скамейке у парадной Рецептора уже двадцать минут осуждающе смотрят на вас блёклыми глазами из-под тяжёлых очков. Мечут молнии. Поминают Сталина всуе. Энергично качают головами в платках. Как они у них не отваливаются от столь усердного качания – загадка. Сталина на вас нет. И даже казавшегося вечным Брежнева нет. И Андропова, при котором закручивали гайки, уже тоже нет. Есть какой-то новый невнятный дедушка Черненко. Но он, похоже, даже бабушек на скамейке не может ни на что вдохновить.