Бездельники

Бездельники
Антон Владимирович Соя

Интересное время
«Добро пожаловать в странное счастливое время, когда в тоталитарном государстве, в городе имени вождя пролетарской революции шла подпольная контркультурная жизнь, сравнимая по плотности и крутости с Лондоном 70-х, когда нам было плевать на деньги, а звёзды болтались так близко, что их можно было достать рукой. Возможно, тогда случилась глобальная авария, которую от нас скрыли, как Чернобыль. Утечка свободы. Свободы, которой мы надышались, как веселящим газом». Повесть Антона Сои «Бездельники» похожа на ее героев – нарочито грубых, бравирующих бесшабашностью малолетних балбесов с нежнейшими сердцами. В ностальгическом 1984 году читатель проведёт с ними неделю между счастливым детством и туманной юностью. Первая любовь и первый секс – не обязательно одновременно, первые драки и первые приводы в милицию, запрещённые вещества и литры дешевого алкоголя, встречи с кумирами на квартирниках и столкновения с дружинниками. Настоящий дневник памяти, ещё один разворот альтернативного учебника истории.

Антон Соя

Бездельники

Художественное электронное издание

Художник – ВАЛЕРИЙ КАЛНЫНЬШ

В оформлении использованы фотографии АСИ ДУБИНИНОЙ, АЛЕКСАНДРА КАНАЕВА, ДМИТРИЯ БАБИЧА, РУСТАМА СУЛТАНОВА

Автор благодарит добросердечных ридеров-редакторов МАРИЮ ТОНКОНОГОВУ И АНАСТАСИЮ ШЕВЧЕНКО за скорую филологическую помощь

© Соя Антон Владимирович, 2021

© «Время», 2021

* * *

Памяти Коли Михайлова, Димы Бабича, Саида, Коньяка, Алекса Оголтелого, Свина, Рикошета и многих-многих других ярких представителей пропащего поколения 80-х, не доживших до этих дней. Хотя эта история не совсем о них.

Хай!

Для начала перейдём на «ты». Ты же ещё здесь? Тогда я сосчитаю до трёх, и ты проснёшься. Да-да, проснёшься. Да, я знаю, что ты не спишь. Один, два, три…

Ты просыпаешься. Но глаза ещё закрыты. Веки нежно щекочут солнечные зайчики. Ты ещё немного во власти сна. Но уже не помнишь, о чём он был. Что-то важное и тягучее. Целая жизнь. Но она осталась там. Во тьме. А ты уже здесь. На белом свете. Ты проявился. Ты – Энди. Друзья зовут тебя так. И даже родители иногда так зовут. Когда настроение хорошее. Тебе уже почти семнадцать лет. Взрослый – не то слово. Ты сладко, до беззвучного хруста потягиваешься в родной кровати в своей детской комнате. Смешно, ты уже такой взрослый, окончил школу, поступил в институт, а комната всё ещё детская. Все стены её заплатаны пёстрыми постерами из «их» музыкальных журналов и самопальными фотками-плакатами твоих героев из ленинградского рок-клуба. Ты болен роком. Не пугайся. Это пока не смертельно. Ещё раз повторяю – пугаться нечего. Смело открывай глаза. Ты властелин мира, бессмертный, гениальный поэт, чувачок с чёлкой, которую три раза можно обмотать вокруг конопатого носа. За окном бушует, цветёт и пахнет сексом твоё семнадцатое ленинградское лето, стучит ветками черноплодки в твоё окно на первом этаже. У кровати скачет и позвякивает-поскуливает от нетерпения-недержания верный лохматый чёртик Кузя породы московский тойтерьер. Ему нужно на улицу. А у тебя утренний стояк и стойкая необходимость отлить. Значит, тебе пора вставать, Энди. Открывай глаза. Нас ждут великие дела. А, да, напоминаю тебе – сейчас 1984 год. Настоящий 1984-й. Не какой-нибудь там тоталитарный орруэлловский. Наш советский – трудовой, ударный, кондовый 1984 год. Вставай, Энди! Хватит валяться! Открывай уже свои чёртовы разноцветные глаза и дуй в дабл.

День первый

Мои друзья всегда идут по жизни маршем

Глава 1

В рабочий полдень

Ты молодец, чувак! Послушался меня. Встал, погулял с собакой, сбегал в магазин за пивом и добрался до квартиры лучшего друга. Дорога была трудной, но ты справился. Перешёл двор наискосок. Мимо пустой хоккейной коробки и малышни, играющей в войнушку у куцых яблонь. От своей девятиэтажки к девятиэтажке Дэна. О эти блочные серые величественные памятники архитектуры позднего застоя в прекрасном спальном районе Купчино, гордости города-героя Ленинграда!

Ясный солнечный день только начался, а вы с Дэном уже столько всего успели. И пива выпить, и виски выбрить, и приколы новые придумать. Тут же надо не простой серый мозг иметь, как у большинства путешествующих на работу и обратно сограждан с угрюмыми лицами. Тут творческий подход, находчивость и прирождённая весёлость требуется. А у тебя и Дэна этих добродетелей как раз в избытке. Хватает и на причёски, и на трафареты для футболок, и на вставки для значков. Вот сегодня родились совершенно зашибенские лозунги – «Пора кончать!» и «Плютики не потерпят!». Первое попало на значки, второе на трафареты. Значки вы купили в киосках Союзпечати – огромные круглые пластмассовые значки с прозрачными крышечками, которые легко снялись и встали обратно, но уже с вашими весёлыми картинками. Так вместо эмблемы Олимпиады-80 в значках появились пацифик и «Sex pistols». Трафареты вы вырезали бритвами в ватмане, а потом напечатали на футболках надписи и рисунки самодельными тампонами из поролона, которым обычно затыкают оконные рамы на зиму. Ах да, чуть не забыл – ещё и чёлку Дэну обновили перекисью водорода. Ну молодцы же?

Следят за своим внешним обликом юные строители коммунизма. Не срамят славных стильных предков. Вот и сейчас кипит работа адова в тесной дэновской двушке. Кипит в буквальном смысле. На маленькой кухне в большущей кастрюле варятся в хлорке купленные вчера в магазине «Рабочая одежда» на Лиговке за сущие копейки модные пролетарские комбинезоны. Мастер Дэн вчера весь вечер ушивал штаны и для себя, и для своего лучшего друга. Для тебя, то бишь. Он такой – Дэн, ему для корефана ничего не жалко, и руки у него не из жопы растут, как у некоторых, и лицом и ростом он вышел на славу. Не то что ты, суслик. Дэн – спортсмен, легкоатлет и каратист, и, в отличие от тебя, у него отбоя нет от крутых жаб. Ты, конечно, и без меня это прекрасно знаешь, но я всё-таки не премину напомнить. Извини, чувак, – по части девушек ты неудачник. Но с другом тебе офигенно и незаслуженно повезло. Цени.

На улице жара. В квартире Дэна тоже жарко. Все окна открыты, но кипящие комбезы добавляют градусов. Приходится повышать свои холодным пивом. С этим вы отлично справляетесь. Так держать! На столе стоит батарея пустых бутылок. И столько же ещё полных ждут своей очереди в холодильнике. Ждут, потеют от напряжения. По радио, спрятавшемуся на стене, идёт передача «В рабочий полдень». Сельчане поздравляют местного героя труда, колхозного тракториста Ковальчука. Для него звучит песня про горбушку хлеба. Которую пополам. Песня про вас с Дэном. Когда-то в пионерском детстве ты её очень любил. Но новые песни придумала жизнь. Не будем, ребята, о песне тужить. Не надо, не надо, не надо, друзья. Гренада, Гренада, Гренада моя. О! Это уже следующее поздравление. У вас тоже рабочий полдень. Ты сидишь за кухонным столом, нога на ногу, лениво потягиваешь горькое жигулёвское из коричневой бутылки и иронично глядишь через чёрную пластмассу очочков-кисок на кривляющегося Дэна. Он крутится перед зеркалом в прихожей в остроносых ботинках родом из хрущёвского времени. Ботинки-инвалиды. Вы только что молотком отколотили от них каблуки. Так круче. Крутость – это вообще ваш главный жизненный критерий. Ваш – битнический. Потому что вы считаете себя битничками. Не битниками, как те, кто носил эти ботинки в 50-е, а именно битничками. Весёлыми человечками из клуба весёлых человечков. Незнайками, Петрушками и Гурвинеками. Плютиками – одним словом. Дэн крутится, танцует, то и дело застывая в вычурных позах (да-да, он ещё тот позёр, впрочем, как и ты), и поёт дурным голосом:

– А когда сказал четыре – получил синяк под глаз! Три-два-раза, три-два-раз!

– От тридвараза слышу! – не выдерживаешь ты. – Бляха-муха, Дэн. Все уже поняли, что круче плютика мир ещё не видел! Харэ вертеться. Дыру в линолеуме протрёшь.

В ответ тебе из коридора прилетают два фака. Но Дэн всё-таки отрывается от зеркала и возвращается в кухню. По-хозяйски умело проверяет готовность комбезов, поднимая их на вытянутой руке деревянной ложкой с длинной ручкой. С варёных штанов в кастрюлю стекает сырой седой кипяток.

– Не дошёл пока наш холодец. Надо ещё поварить чутка, – деловито ставит диагноз шеф Дэн.

– Тебя батинок за ботинки-то не прибьёт? – деланно беспокоишься ты за друга, на самом деле страшно завидуя узким носам его шуз и привычно играя словами. Это твоя любимая игра.

Дэн любуется знатной обувью. Не может наглядеться, гад.

– Так это не его боты. Я их в комке на Литейном за три рубля купил. И очочки ещё вот такие всего за рубль. Зацени, какие клёвые!

Дэн достаёт из кармана пиджачины совершенно неимоверные солнечные очки. Узкие, но прямоугольные. Из тех же кукурузных лет. Он в них похож на робота-стилягу. Это уже совершенно невыносимо. Удар ниже пояса. Вот везёт же человеку во всём. Даже с прикидом. В комиссионках он вон какие клады просто запросто отрывает. А тебе приходится экспериментировать с отцовской одеждой, которая размера на четыре больше, чем надо. Даже булавка в ухе не делает тебя круче Дэна. Потому что у него ухо реально проколото и в нём настоящее колечко, а твоя булавка подпилена и тупо натянута на мочку. Эх, злоба, эх! Но есть одна мощная вещь, которая, возможно, спасёт ситуацию. И как ты мог про неё забыть? Она же так приятно оттягивает карман польской джинсни. Унитазная цепь от сливного бачка с деревянной ручкой. Ты снял её позавчера в привокзальном сортире в Павловске. Длинная, местами ржавая, с крупными жестяными звеньями – настоящая панковская жесть. Стильная вещь. Покруче вашего мексиканского тушкана, ситечка, шуз без каблуков и суперочков. Ты словно невзначай вынимаешь её из кармана и наматываешь на шею, наслаждаясь изумлённым и восхищённым взглядом Дэна. Это победа, чувак! Нет? Ладно. Пусть будет хотя бы ничья.

– Знатный имидж, Энди. Улёт, – закрывает Дэн тему имени Эллочки-Людоедки. – Какой же ты у нас толстый и красивый парниша.

Уже не толстый. Теперь эта шутка даже не кажется тебе обидной. Не то что года два назад. Вы смачно чокаетесь бутылками, звоном отмечая собственную крутость. Два прикольных чувачка чётко тусуются на крутом флэту.

– Кстати, про имидж, – довольно улыбаясь, говоришь ты. – Можешь придумать рифму к слову «имидж»?

– Ты поэт – ты и придумывай. Мне с музыкой запар хватает.

Я уже говорил, что Дэн играет на гитаре? И не просто играет. На самом деле сейчас все играют на гитарах. Даже у тебя дома есть новенькая акустическая гитара и ты в состоянии взять пару аккордов – но не больше. Все твои приятели играют песни «Кино», Вилли Токарева и Розенбаума. А по вечерам малолетние преступники на скамейке у твоей парадной дают концерты для своих корешей. Хочешь не хочешь, а послушаешь замечательные песни про «Фантом» или про то, как «остальные проститутки, сняв трусы, задравши юбки, курят в потаённом уголке». Но твой любимый гопницкий хит – это «а вчера опять несчастье – лопнул новый унитаз». Так что сейчас на гитарах играют все кому не лень.

Но с Дэном другая история. Он композитор. Сам сочиняет музыку к песнякам. И ты считаешь, что он офигенный гитарист. А вот его бывшие одноклассники так не считают. И выперли его недавно из своей дурацкой группы, потому что рифы он играть не умеет. Даже название у них дебильное. «Тво степс» – ни ума, ни фантазии. Ничего им с таким названием не светит. Даже с рифами. Но сейчас вернёмся от рифов к рифме.

– А я и придумал, – хвастаешься ты. – Имидж – крепи руками своими ж. Зашибись?

– Обосраться и не жить.

Не очень-то уважительный отзыв, но сойдёт. Бедолага, видимо, никак не может пережить поражения от твоей сногсшибательной цепи.

– Я ночью два новых текста накорябал. Хочешь послушать? – Не дожидаясь ответа, ты достаёшь из кармана аккуратно сложенную бумажку и начинаешь читать.

В мир из-под чёрных узких полосок
нагло глядеть – и всё.
Жадно смеяться над вечным вопросом,
к небу задрав лицо.
Волосы – словно сарай после взрыва,
рой волосатых ос.
Руки в карманах, рот скошен криво,
нагло наморщен нос.
В мыслях всегда гениален, бессмертен,
глупых сомнений нет.
Если не верите – с ходу поверьте:
мне ведь шестнадцать лет.

И ещё вот один про пиво.

– Да чего там слушать, – обрывает тебя Дэн. – Всё ясно. Офигенные текста?. Давай сюда свои каракули. Буду аккорды подбирать. Лучше зацени песняк.