Девственник. Роман

Литература воспитывает свободных людей, совершающих самостоятельный выбор.

Литература позволяет испытать сильные ощущения, не рискуя ничем.

Он мог бы привести ещё тысячу доводов в пользу чтения художественной литературы, но на его взгляд, именно эти пять подходов помогут молодым людям по окончании школы чувствовать в себе уверенность перед неожиданными жизненными коллизиями. У него этой «подушки безопасности» в своё время не оказалось.

…Что за странные сны снятся ему! Уже третий раз за последний месяц после обсуждения на уроках героинь романа к нему является Наташа Ростова… Как сегодня…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сознание вернулось к Алёше во врачебном кабинете. Гости, узнав от вбежавших в дом взбудораженных происшествием детей, что их другу плохо, повскакали из-за стола. Мальчик лежал под деревом, поджав под себя ножки. Антон, хозяин дома, как пушинку подхватил его и, не мешкая, побежал к своей машине. Бережно уложил бездыханного ребёнка на заднее сиденье.

Соня схватилась рукой за сердце, пытаясь унять удары, отстукивающие дрожь во всём теле, и бледнела, бледнела, бледнела, за всю дорогу не моргнув ни разу и не отводя от сына глаз. Зрачки её вонзились в лицо ребёнка белее мела и контрастом пламенеющие уши, которые и в обычном-то состоянии рдели – индивидуальное свойство организма, – а сейчас полыхали пурпуром; по её неподвижному взгляду трудно понять – в ступоре она или в растерянности…

– Не знаю, куда делся Сергей? – вдруг заговорила она охрипшим от страха голосом, заламывая руки и сердясь на мужа за то, что в критический момент его не оказалось рядом, – сказал на минутку и пропал…

– Не волнуйся, главное, понять, что с Алёшей, вышел человек, мало ли… – подбадривал женщину Антон.

– Психогенный обморок, у подростков это бывает… – заявил врач, как только взглянул на ребёнка. – Чего он испугался? – Что послужило причиной? – спрашивал старый доктор у матери, которая стояла ни жива ни мертва, недоумённо пожимая плечами. Он легонько похлопал мальчика по щекам. Реакции никакой. Поднёс к носу ватку, пропитанную нашатырным спиртом. У Алёши дрогнули веки в тот самый момент, когда дверь кабинета распахнулась, и в проёме показался всполошённый Сергей.

– Что, что… что случилось? – задыхаясь от волнения или от быстрого шага выкрикнул он и, подойдя к жене, едва стоявшей на ногах, приобнял её за плечи. – Не знаю, – расплакалась Соня, прильнув к нему, ничего не могу понять, почему…

– Ваш сын пережил сильнейший стресс, – пояснил доктор, он приходит в себя, но какое-то время будет чувствовать слабость. Можем госпитализировать, однако если дома обеспечить уход, лучше всё-таки в привычной обстановке побыть…

Алёша глядел в направлении голосов, но сквозь пелену тумана не видел склонившегося перед ним человека в белом халате, стоящих поодаль мать и отца, и ничего не соображал. Спутанное сознание, дымка, плывущая перед глазами, сковывали мозг, мешали думать. У него болела голова и до противности тошнило. Дав ему попить, проверив пульс и давление, врач позволил везти мальчика домой. С условием, что в ближайшее время, как только он почувствует себя лучше, обследовать мозговое кровообращение и сосуды.

Состояние угнетения и подавленности долго не проходило. Ни походы к врачам, ни визиты друзей Алёши не поднимали настроение. Тусклый цвет лица и безразличный взгляд ребёнка пугали родителей; они не знали, как вернуть сына к прежней жизнерадостности. Врачи каких-либо функциональных нарушений не обнаружили. Обследование специальной аппаратурой установило активацию нейронов в коре головного мозга. Подобное возбуждение, как правило, стабилизируется с уменьшением и окончательным исчезновением стрессового воздействия на мозг. Все ждали улучшения.

Развлечения, которые придумывались для него, сладости, любимые им прежде и заботливо поставляемые не скупящимися сейчас родителями, – хотя в повседневности они экономили, – не радовали и не выводили Алёшу из заторможенного состояния. Только однажды узнав, что к нему хочет прийти тот самый друг Дима, которого он безуспешно искал и так и не нашёл в саду, сын оживился и попросил мать не мешать им.

Дима пробыл у Алёши полчаса. Провожая его из квартиры, Соня обратила внимание, что мальчик уходит сильно опечаленным. «Бедные дети, – подумала она, – как остро переживают болезнь друга». Ей невдомёк, что опечален он совершенно иным. Об их разговоре она не могла знать. А если и узнала бы, всё равно ничего не поняла. Что можно понять из мальчишеского диалога:

– Где ты прятался в тот день? Я тебя искал повсюду…

– Я не прятался. Меня там не было.

– Как не было? После считалки вы все побежали прятаться в саду…

– Я побежал в дом. Мне приспичило, я побежал мочиться.

– Значит, тебя в саду не было?.. Всё произошло по твоей вине! Я искал тебя… – Алёша выкрикнул эти слова со злобой, испепеляя друга враждебным взглядом.

– Что? Я виноват, что ты упал в обморок? Что ты несёшь?! Я вообще не в курсе, что произошло тогда. Придурок!

Дима выскочил пулей из квартиры, хлопнув дверью. Злость, досада, непонимание друга разозлили его, причиняя нестерпимую боль. Как же так! Пришёл навестить, а получил незаслуженное обвинение.

Пропив назначенные врачом таблетки и немного окрепнув, Алёша вернулся в школу. Одноклассники обрадовались его приходу, но вскоре стали замечать, что друг их изменился с недетской силой. Прежде общительный и весёлый, мальчик превратился в настоящего буку – подолгу молчал, неохотно отвечал на вопросы, а учительниц окидывал неприлично фотографирующим взглядом, словно хотел что-то понять или выведать нечто важное для него, дойдя до такой дерзости, что сверлил их глазами, словно буравчиком, пытаясь сквозь одежду увидеть то, что скрыто от посторонних…

Дома вёл себя неоднозначно. С матерью он дружил всегда, между ними тянулась не заметная стороннему взгляду нитка, и нитку эту он ощущал постоянно, как некое упругое и живительное соединение своего пупка с материнским, и знал, что она эту нитку тоже чувствует, оттого и тон его с ней, впрочем, как и её, отличался им обоим присущей чувственностью, которая может быть у любящих людей, понимающих друг друга без слов. Это биологически родственное притяжение усиливало тягу взаимных сердечных отношений, что, однако, а он это знал точно, не всегда бывает у самых что ни на есть кровных сердец. Утробная жалость, смешиваясь с любовью к матери, скрывалась в нервных волокнах этой животворящей чувственной нитки.

Её никогда не было к отцу. Между ними не существовало такой нитки. Было сыновнее подчинение старшему, умному, мужественному, перед которым проявлять свою оголённую любовь не хотелось, напротив, желание походить на отца заставляло мальчика скрывать истинные чувства, чтобы не выглядеть, как ему казалось, слабаком. С взрослением сына тайное обожание могло трансформироваться в надёжную и ясную дружбу. Сильный и уверенный в себе мужчина вызывал в пацане гордость от того, что у него крупный, весёлый, общительный отец, такой компанейский и заводной, часто напевал песенки, правда, порой скабрезного характера, временами доводящие маму до колкостей в адрес мужа, так как она боялась дурного влияния непристойных текстов на сына. Но на мальчика их шутливая перепалка нагоняла безудержный смех. И всё заканчивалось к общему удовольствию миром и фольклорными шутками-прибаутками. Отец умело переводил стрелки. Думалось, так будет продолжаться вечно.

Сейчас же ситуация изменилась. Удар пришёлся в самое сердце. Юное, ранимое, не закалённое грубыми действиями – обманом, предательством, подлостью.

Мальчик замыкался в присутствии отца. Ужас, испытанный при виде той странной сцены, перевернувшей его сознание, не только не покидал его, но усиливался тем обстоятельством, что он не имел возможности, да и не смел рассказать кому-либо о своих переживаниях. В его пацанскую жизнь вошла циничная мужская тайна, от которой у него болела голова и ныло в желудке.

Иногда, когда они с матерью оставались дома одни, подросток давал волю накопившимся чувствам и прильнув к ней, плакал. Ничего не объясняя. Соня утешала его, успокаивала, обещала, что он поправится и станет прежним. Стараясь отвлечь от мрачных мыслей, она рассказывала Алёше, как они будут отдыхать летом на море, плескаться и загорать. Такая перспектива ему нравилась; убаюканный мерным голосом, он засыпал в объятьях матери. А Соня подолгу смотрела на него, теряясь в догадках, что могло повлиять на психику её сына.

Знакомые, зная о её переживаниях, рассказывали, что дети в этом возрасте подвержены всяким фобиям, которые исчезают так же внезапно, как и появляются.

Жена Антона, её подруга Мария, учинила настоящий допрос среди детей, игравших вместе с Алёшей в прятки у них в саду, но все как один заверили женщину в том, что ничего из ряда вон выходящего в тот день не происходило. Всё как всегда. Никаких неожиданностей.

…Самой непредсказуемой неожиданностью стал взгляд Риты, когда она, в окружении подруг, выходя из школьного кабинета, посмотрела на Алексея Сергеевича. Прощаясь со старшеклассниками до следующего урока, он вдруг поймал этот непростой взгляд. И сразу отвёл свой. Почему? Что тут такого? Что мелькнуло предосудительного или непозволительного во взгляде ученицы одиннадцатого класса, что ему не хотелось видеть. И не только видеть, но и не захотеть дать ей понять, что он видел. А он увидел. В Рите, в серьёзной, благопристойной Рите он поймал зовущий бесстыдный взгляд. Или показалось?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

От постоянных, выматывающих её до изнеможения раздумий, Соня пришла к выводу, что мальчика следует увлечь. Она стала приносить книги из библиотеки, в которой работала. Но зная, как подростки не любят, когда им что-то навязывают, женщина просто оставляла, словно невзначай, очередную книгу на столе. Вначале Алёша не обращал на них никакого внимания. Однажды на глаза попалось забавное, как ему показалось, название одной из них – «Вино из одуванчиков». (5) Он усмехнулся.

– Что за фигня? Разве бывает вино из одуванчиков?

– А ты почитай – узнаешь, – ответила Соня.

– Ну, вот ещё! Принесла, сама и читай…

– И почитаю. Весь мир знает Рэя Брэдбери, и мне не помешает.

Спустя несколько дней, когда на столе появился Жюль Верн, (6) Алёша не удержался и полистав её, вдруг вспыхнул: «А вот эту буду читать. Приключенческая»… И, схватив «Дети капитана Гранта», исчез в своей комнате.

Мир литературы увлёк его. Он показался ему вначале волшебным. И одновременно нереально богатым. Сидя или лёжа на диване, мальчик путешествовал по континентам, плавал по морям, взбирался на головокружительные высоты и общался с людьми, о существовании которых понятия не имел доныне. В чужих приключениях видел себя. Можно читать до старости, не нуждаясь в живом общении, взрослея, умнея, проживая бесчисленное количество жизней…

Отец в очередной свой приезд домой заметил перемену в сыне. Пропадая сутками на работе, связанной с длительными поездками, так как работал дальнобойщиком – водителем тяжёлого большегрузного автомобиля для междугородных перевозок – он появлялся дома изредка. Разительная перемена с Алёшей бросилась в глаза прежде всего ему.

К мальчику возвращалась жизнерадостность. Он стал более общительным с того злополучного дня, когда грохнулся в обморок, однако встречаясь с отцом, тем не менее, стушёвывался, уходил в свою скорлупу, как улитка, которая в случае опасности прячется в раковине. Молниеносный отскок взгляда сына при столкновении с серыми глазами отца озадачивал главу семейства. Сергей не находил объяснения неадекватному поведению. Смотрит как неродной! Почему? Почему, бросив иногда конфузливый, а чаще плохо скрытый, осуждающий взгляд, Алёша уходит в себя… Краснеет, смущается, замыкается, зарывается в книги… Подальше от отца, только не встречаться глазами.

И действительно, только в книгах Алёша успокаивался и обретал уверенность. Повествуя, они красиво молчали, когда всё было понятно, и заговаривали с ним, когда возникали вопросы. Без назойливости и нравоучений… Вызывая на внутренние дискуссии и спор, в которых он почти всегда выходил победителем. С героями произведений он чувствовал себя легко, самим собой. Не надо было прятаться или делать вид, напротив, можно радоваться или злиться, не опасаясь нежелательной ответной реакции. И самое приятное, с ними он обретал уверенность.

На первых порах Сергей терзался и переживал из-за недружелюбного поведения сына, но будучи человеком весёлого нрава, быстро отходил, отмахиваясь от навязчивых мыслей. Свой пубертатный период он прошёл давно и как-то незаметно, без следа в памяти, но однажды его осенило, что половое созревание подростков во время гормональной перестройки организма вызывает в некоторых угрюмость, растерянность, злость. На ум пришли разговоры его коллег, отцов мальчишек… Ну, конечно! Пацаны меняются психологически и физически. Вот и объяснение… Поэтому пусть растёт, облегчённо вздохнул отец, решив не вмешиваться, и постигает своё новое состояние самостоятельно.

Ему и в голову не приходило поговорить с сыном, посоветовать по-мужски, открыть для него тайну новых ощущений, через которые мальчик должен пройти. Ему никто же не открывал, всё постигал сам. «И опыт – сын ошибок трудных» Алёше пришлось, как и некоторым его сверстникам, приобретать через промахи и шероховатости взросления. Иногда через боль. Иногда природа подсказывала внешними изменениями…

Алёша вытянулся, раздался в плечах, на верхней губе появился слегка заметный пушок, огрубел голос, да и взгляд его понемногу стал утрачивать детскую чистоту и бесхитростность. В глазах появилась дерзость, временами граничащая с нахальством, проявляющаяся в общении с ровесниками.

С взрослением менялся и жанр книг. Приключения сменились классикой, в которой, пока ещё закрытой и тайной для его возраста области, им улавливались тонкости интимных отношений между разнополыми людьми и открывали доступ к «секретам» взрослой жизни. На какие-то вопросы гормональной пертурбации он получал нечёткие ответы. Не всё понимал. Дополнялись знания улицей, сверстниками, случайно подсмотренными сценками…

Тем не менее, книги совершили революцию не только в его сознании, но и ускорили биологическое взросление, объясняя изменения в возмужавшем теле и выявляя в нём мужское начало. Организм с бурным выбросом гормонов искал способы проявления. Мальчик подолгу рассматривал девочек, чувствуя к ним сексуальное влечение. Как реализовать его – этого он не знал. Агрессия, импульсивность, тревога всё чаще и продолжительнее…

Он не отводил напряжённого взгляда от обнажённых женских тел на пляже, прикрытых двумя полосками ткани. Соня видела бегающие, лихорадочные взгляды, жадно перескакивающие с одной девичьей фигурки на другую, и жалела сына, хотя и понимала, что придёт время и он получит то, что сейчас кажется ему несбыточной мечтой. Что-то подсказать, объяснить сыну стеснялась. С дочерями в этом плане проще…

А он, в порыве поднявшихся в нём чувств, обнимал мать, и успокаивался как в детстве, вдыхая её тепло и родной запах. Нуждался в ласке, в нежных, живых прикосновениях…