Хроники Братства Путников. История в инкарнациях

Не знала о том, на какую судьбу обрекла того, кого спасла, и Гайва. Будучи поглощенной работой, она не заметила, как пролетели сутки. Наконец, она обессиленно опустилась в рыхлый нетронутый снег рядом со свернувшейся в клубок у ее ног овчаркой. Все последующие дни похода прошли для нее, как в тумане. Она шла по ведшим ее нитям, распутывая все новые и новые временные петли, разглаживая и выравнивая неровности и складки пространственно-временного континуума. Эти нити и потоки шли через нее, и она видела, проводя их через себя, как расплетаются, возвращаясь на свои места, жизни тех, кого принято называть «без вести пропавшими». Однако мало кому из них было суждено вернуться к своим семьям, – для них не осталось места в новой, уже сформировавшейся без них реальности. Но лучше умереть, чтобы иметь возможность родиться вновь, чем пребывать в плену больного воображения того, кто создал эти множества временных карманов, без шанса даже покончить с собой.

Гайва слушала их голоса, что проносились мимо нее обрывками фраз и исчезали вдали, не успев поведать истории своих жизней. Однако за ними фоном постоянно звучал неизменный голос. Он сопровождал ее постоянно, звучал вокруг нее, стараясь достучаться до ее сознания, поглощенного решением запутанной головоломки. Это был голос леса, уставшего от налипшей на него серой вязкой дряни; уставшего, как старый бродячий пес – от слежавшейся громоздкими колтунами шерсти. Получив шанс на освобождение и очищение, увидев и почувствовав того, в чьих силах было разрушить наложенное на него проклятие, лес и все его духи, от мала до велика, звали Гайву. Они все звали ее к тому месту, где сплетавшиеся между собой пространственно-временные петли сосредоточились в центральный узел нервных окончаний. То место, где можно было одним движением разрубить, разрушить и развеять по ветру все водовороты времени разом.

Голос леса звучал во всем, что окружало девушку: он был в стволах деревьев и в их кронах, в пышном снеге и в скрывавшихся под ним гранитными валунами. Его словами переговаривались птицы на украшенных тяжелыми гроздьями ягод ветках рябины. Даже бездонное голубое небо вторило эхом его голосу. Он сопровождал девушку, наделяя силами, необходимыми, чтобы продолжать идти вперед, ведь она не ела и не спала уже несколько дней, находясь в постоянном круговороте энергетических потоков.

У каждого леса есть сердце, прислушавшись к которому, можно ощутить и почувствовать ритм его жизни и движения. Можно увидеть всю его историю, начиная с тех времен, когда он был единой структурой, в которой господствовала чистая магия Планеты. Увидеть, как его отделенные друг от друга части были вынуждены обзавестись собственными сердцами, – малыми подобиями первоначального, уничтоженного уже неизвестно кем и неизвестно когда, Сердца. Как части цельной души, они откололись друг от друга, сохранив в себе при этом их общую память. Те участки планомерно уничтожавшегося леса, которым не удалось сформировать свое собственное сердце, быстро увядали и истлевали, превращаясь в заваленные буреломом болота и топи. Но у этого леса сердце было. Оно жило в тихой надежде, что однажды найдется тот, кто услышит его биение. Именно его – сердца – голос вел сейчас Гайву через занесенные снегом перелески и густые ельники, в которые с трудом проникал солнечный свет. Выйдя из сумрака вечернего леса на открытое пространство, начинавшееся за отвесно уходившей вниз каменной стеной обрыва, она увидела лишь расстилавшуюся перед ней непроглядную пелену облаков. Ей нужно туда. Она нужна там. Ее зовут.

Спустившись по обледеневшим выступам серого камня, Гайва прикоснулась к густому туману, окутавшему ее с несвойственной даже живому существу заботой и любовью. Не каждого путника, попавшего в его обволакивающие объятия, ждал такой же радушный прием, но к счастью мало кто отваживался углубиться в эту мглу настолько, чтобы потерять из вида очертания прибрежных скал. В глубине этого тумана, сквозь который Гайва шла по припорошенной снегом глади толстого прозрачного льда, таился безлюдный остров, единственными жителями которого были чайки. От тишины, повисшей вокруг, закладывало уши, и звук ее шагов, запутавшийся в плотной, как вата, пелене, не был слышен даже ей самой. Не ощущая времени, Девушка шла с закрытыми глазами по поверхности замерзшего озера, полагаясь исключительно на свои внутренние ощущения. На то, что обычные люди называют интуицией. Но это была не интуиция, это было знание. И, ведомая этим знанием, перебравшись через нагромождение сбитых ветром торосов, Гайва вышла на узкую полосу прибрежной гальки. Завихрения потоков энергии на этом острове заставляли не только траву и деревья расти по направлению их неосязаемого движения, но и будто сам камень, когда-то давно извергаясь расплавленной лавой на поверхность земли, застывал в форме сходившихся на вершине острова спиралей. По образованным ими ступеням девушка поднялась на самый верх, оставив внизу расстилавшийся по ледяной глади туман. Она поднялась над верхушками карликовых северных сосен, оказавшись на парящем в густом воздухе клочке суши. Это здесь. Самое сердце леса. Сердце окутанного его хвойным мехом озера. Замершее в невесомости между бесконечной синевой неба и скрытыми от глаз водными глубинами, между сушей и водой, между небом и землей, оно ждало того момента, когда его наконец услышат и смогут выполнить его просьбу, освободить от сковавшей его паутины временных петель, мешающих жить и развиваться.

Почувствовав в себе движение потоков окружавших ее стихий воды, воздуха, земли и огня, она склонилась над серым гранитом, вглядываясь в его холодные, но полные жизни недра. Проникнув в них своим ножом, стараясь не повредить естественную природную структуру камня, Гайва нащупала и подцепила на лезвие плотный узел переплетений тягучих нитей, с которого, как раковая опухоль, гроздьями свисали многочисленные петли времени. Подтягивая его ближе к поверхности, Гайва сосредотачивала в себе силы для того, чтобы совершить финальный рывок. Убедившись в том, что ни в одной из пространственно-временных петель не осталось заблудившихся и потерявшихся душ, она резким распарывающим движением вскинула нож острием к небу, прочертив в воздухе сверкающую прямую, как стрела, линию. Раскрывшееся за этим тонким, но затрагивающим все уровни мироздания, проходом ни чем не заполненное пространство, как вакуумом втянуло в себя чужеродные и чуждые этому миру структуры пространственно-временных петель. Они проносились мимо Гайвы, подымая физически ощутимый ветер, презрительно кидая ей в лицо комья снега и клочья тумана, но она не оставила им своим заклинанием выбора. Неумолимая сила, призванная и направленная в согласии с природой и стихиями, уносила прочь из этого мира созданные во времена магической войны ловушки, забирая их навсегда в пространства мира сопредельного. Сияющие ярким светом створки прохода, раскрывшегося от земли до самого неба, вспыхнули напоследок голубовато-сиреневым пламенем и схлопнулись с оглушительным грохотом, уничтожив любую возможность кому-либо из живущих, будь то случайные прохожие, или ищущие приключений на свою голову маги, угодить в замкнутые контуры ловушек.

Любой мир, в котором нет живых и тем более разумных существ, обречен на деградацию и постепенное саморазрушение. И тот мир, созданный Гайвой из остатков энергетических ловушек, предварительно очищенных от частей всех заблудших путников и воинов, тоже со временем истлеет и исчезнет окончательно. Отрезав ножом все нити, по которым можно было бы восстановить связь миров – только что созданного, обреченного на погибель, и того, что стал на один шаг ближе к возрождению, избавившись от малой, но весомой части отягощавших его структур, Гайва, наконец, смогла выйти из транса и, спрятав в ножны свой нож, оглядеться по сторонам.

– Так-так… Георгий, как тебя по батюшке-то? – покачивая кожаным сапогом в полумраке пустой комнате, поинтересовался облокотившийся на край стола офицер, и, пролистав папку с делом пилота в самое начало, продолжил. – Константинович. Георгий Константинович… Что-то знакомое… Вот скажи мне, где я мог тебя видеть?

– Нигде. – Отвернулся к небольшому зарешеченному окну Георгий.

– Ну, нигде, так нигде. Что делать-то с тобой будем?

– Вы сможете придумать что-то пострашнее того, что я уже пережил?

– Это ты – про ту писанину, что ты развел в своем рапорте? Да, за одно только это издевательство над здравым смыслом тебя следовало бы расстрелять на месте!

– Мне не о чем с тобой разговаривать. – Холодный и безразличный взгляд Георгия не выражал ни страха, ни испуга, ни злобы. Только спокойная уверенность в близком конце.

– Что это за бред?! – распалялся офицер, переходя на крик. Он и сам не понимал, что его так злило в очередном дезертире, но он уже не мог остановиться. Зачастую, именно такая реакция необузданного гнева и ярости свойственна любому, кто не готов увидеть истину, проявленную для единиц и скрытую от большинства. – Какие еще призраки? Что за аномальная зона!? И о каких петлях ты все время твердишь? Знаешь, на что это больше всего похоже?

– На что же? – Георгий безучастно разглядывал летавших за окном сизых голубей.

– На неумелую попытку скрыть вражескую диверсионную деятельность! – Офицер не сдержался, ударив кулаком по столу. – Говори! На кого ты работаешь!

– Я не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь! Кто подговорил тебя? Кому ты продался, фашистская сволочь!? – мужчина шипел, кипя от ярости.

– Я уже все сказал.

Схватив нож, висевший на поясе, офицер прижал руку жертвы допроса к дереву столешницы и вонзил в нее холодный бесчувственный металл, вспоров кожу и плоть между костями кисти. Но Георгий уже не чувствовал боли: после нескольких дней жесточайших пыток ему было уже все безразлично. У тех нелюдей, что готовы в каждом видеть врага народа, – неуемная фантазия на пытки: от известных еще в годы инквизиции раскаленных щипцов до обычных межкомнатных дверей, в которых очень удобно дробить пальцы.

– Отставить, офицер! – раздался спокойный мужской голос со стороны знакомой Георгию до боли двери в комнату.

– Есть, товарищ полковник. – Недовольно ответил тот.

– Выйти! – скомандовал статный, преклонных лет мужчина в кителе с неизвестными Георгию знаками отличия.

– Пронин Георгий Константинович? – осведомился полковник, когда взбешенный его вмешательством офицер скрылся за дверью.

Облизнув пересохшие от обезвоживания губы, летчик неохотно кивнул.

– Что же это за методы такие? – будто сам себя спросил старший по званию, со скрипом выдернув нож из испещренной трещинами поверхности стола, освободив истекающую кровью руку. – Где они только берут этих радетелей за честь Родины. Мерзость какая.

Он передал Георгию свой платок, чтобы тот смог зажать кровоточащую рану, и, отбросив железку в сторону, продолжил:

– Ты прости его, если сможешь, эту крысу канцелярскую. Сосунки они все. Только от мамкиной титьки отняли, а все туда же… Не испытал он ни боли, ни страха, ни крови. Ни смерти тех, с кем воевал бок о бок, не видал.

– Так что же вы при себе таких паскуд держите? – сквозь зубы процедил Георгий.

– Всем все воздастся. Рано или поздно. Так или иначе. Об этом можешь не переживать. Переживай лучше о себе.

Георгий вжался в стул, прибитый к полу, поняв, что этот человек пришел отнюдь не для того, чтобы вызволить его из заключения и избавить от пыток.

– Я внимательно прочитал твой рапорт. – Полковник многозначительно посмотрел на лежавшую на краю стола папку. – И у меня есть несколько вопросов. Нестыковки, которые я хотел бы уточнить у тебя лично.

– Я уже все сказал тому мерзавцу, что сейчас стоит за дверью и пытается подглядывать.

– Ты можешь видеть сквозь стены? – хмыкнул мужчина.

– Это мое предположение.

– Что же, проверим. – Ответил тот одними губами.

Взяв со стола карандаш, полковник стал вальяжно прогуливаться по комнате и, подойдя вдоль стены к двери, с размаху вогнал писчий инструмент в прорезь дверного замка. За стеной кто-то резко вскрикнул и упал на пол. Осмотрев окровавленный сломанный грифель карандаша, полковник продолжил разговор таким же спокойным тоном, как и прежде.

– Всем все воздается. Рано или поздно. Так или иначе. Не подглядывал, но подслушивал, и скорее всего это был висок. Посмотрим?

С этими словами он распахнул дверь и, увидев бившегося в конвульсиях человека с расползавшимся по щеке и голове кровоизлиянием, крикнул в пустоту коридора:

– Кто-нибудь! Заберите уже тело! Как видишь, наши методы жестоки, но справедливы. Надеюсь, ты не печалишься о смерти этого засранца?

Георгий отрицательно покачал головой.

– Так вот, – выдержав минутную паузу, продолжил полковник, – у тебя есть ровно два выхода. Первый: ты показываешь мне то, что не написано в рапорте. Второй… ну а второй, ты только что имел счастье наблюдать.

– Я уже все сказал!

– Именно поэтому я использовал другое слово.

– Показать? Но как? Мы же не поедем туда? Да я уже и не вспомню, где именно это происходило!

– Этого не требуется. – Полковник, несмотря на преклонный возраст, одним движением оказался за спиной у Георгия и, схватив за подбородок, запрокинул его голову назад, оборвав любые попытки сопротивляться. – Не рыпайся!

Второй рукой он обхватил его голову так, что указательный и безымянный пальцы плотно закрыли веки Георгию, вдавив глазные яблоки. Средний палец, изогнувшись, вонзился в центр лба, а большой – лег на самое его темечко. Откинув неуверенные попытки сознания Георгия сопротивляться, он проник своей, ставшей неосязаемой, рукой в самые глубины его памяти. Перебирая пальцами позвонок за позвонком, он скользил своим мысленным взором по позвоночнику молодого человека, игнорируя очевидные воспоминания, бывшие частью морока временной петли. Ему нужны были истинные воспоминания, истинная картина происходивших событий. Спускаясь, словно по ступеням, в глубину подсознания своего подопытного, он искал дверь, что еще наверняка не успела закрыться. Даже если это и так, то он все равно ее откроет. На это просто потребуется чуть больше времени и сил. Не его собственных, разумеется, – сил Георгия. Пусть даже это будут его последние силы.

Он шел сквозь пустоту на звук, на запах, по ощущениям и, сделав резкое движение в сторону, успел подцепить своими жилистыми пальцами неслышно смыкавшиеся створки двери. Заблудиться в чужом подсознании – хуже, чем в своем собственном, тем более, если это подсознание настолько травмировано и изуродовано. Припомнив все, что он успел почерпнуть к этому времени о подобных случаях в книгах библиотеки, он широко распахнул дверь, и его лицо обдало морозным воздухом со снежной крошкой.

Она не видела, как вернулась домой. Дождавшись в обозначенном месте приехавшую за ней машину, она без памяти упала на пассажирское сиденье. А утром следующего дня она вновь была в конторе. Гайва шла по коридору к кабинету руководства, чтобы предоставить отчет о выполненном задании.

Молча просмотрев положенный перед ним на стол листок с кратким тезисным описанием событий, Наставник так же, не говоря ни слова, открыл запертый на ключ ящик под столешницей и извлек из него потрепанную временем папку пожелтевших бумаг. Порывшись в них, он передал Гайве соединенные массивной скрепкой листы.