Дневник архимандрита Антонина (Капустина). 1850

Служили обедню и потом по-вчерашнему закусывали и обедали. Думаю, что <по> примеру вчерашнему же, я спал до вечерни. Сегодня можно с несомненною уверенностью сказать, что я держал в своих объятиях мое новое детище, нареченное Кругом подвижных праздников Церкви. Оно так полновесно и благообразно, что не стыдно родительскими очесами воззреть на него. Дай Бог ему расти и укрепляться. Не знаю, скоро ли на него наденет цензор – крест с белою рубашкою. Сидел мало-немного с батюшкой о. Феофаном, который завтра опять уезжает в свою любезную Феофанию. Сегодня меня спрашивали два священника, один из Херсонской епархии, по фамилии Зёров, – товарищ мне по Екатеринославской семинарии[140 - Зёров Захарий Михайлович – священник Херсонской епархии, товарищ о. Антонина по Екатеринославской семинарии.], другой – какой-то московский с письмом от Матфия Ивановича[141 - Лат. 'Пощечина'. Символический жест во время совершения Таинства миропоазания: епископ рукой касается щеки или плеча принимающего миропомазание.]. Петру досталась alapa[142 - Матвей Иванович Салмин, пермяк – земляк о. Антонина, выпускник XI курса (1834–1838) Московской духовной академии, профессор Московской духовной академии.].

Вторник, 13 июня

Отправил братцу три экземпляра «Круга». После обеда рисовал вид своей хаты. Когда я спал (?), приходил опять Зёров. Послал о. Нектарию книжку и приглашал его в баню. Но оный в таковую не явился, а потому я пошел один. Пришед домой, нашел московского гостя у себя, о. диакона Сергия Михайловича Ефимовского[143 - Сергий Михайлович Ефимовский – диакон из Москвы.], человека очень образованного и еще очень молодого, но, к сожалению, уже вдовца. Путешествует по России для обозрения монастырей и изучения жизни монашеской. Мы с ним проговорили за полночь.

Среда, 14 июня

После заутрени гость отправился в дальнейший путь. Я дал ему свой «Круг». Сколько оставалось праздного времени до вечера, все я употребил на рисование. Вечерком поехали с о. Нектарием прокатиться и заехали прямо в Лавру к о. типографу. Не нашед его, перебрались к о. Амвросию и сидели здесь часу до 12-го!! Тут был и типограф. Смотрели в телескоп на небеса, а также и в другия места лупили очеса. Принесены книги, следующие в Цензурный комитет[144 - Экземпляры книги о. Антонина «Круг подвижных праздников Церкви», предназначенные для предоставления в цензурный комитет.], и выдан билет на выпуск их.

Четверток, 15 ч<исло>

Дядюшке имениннику ??? ????? ???![145 - Греч. 'Многая лета!'] После обеда, как с неба пал, явился Макар. Проводивши его в баню, я продолжал рисовать хату. Потом с оным пили чай, после чего я проводил его на полгоры Вздыхальницы[146 - Вздыхальница – гора в Киеве, современное название: Андреевская горка. Расположена на правом берегу Днепра. Тут находилось славянское языческое капище, в том числе стоял идол бога Перуна. Легенда связывает название горы с посвящением её апостолом Андреем Первозванным, который с этого места благословил появление в будущем Киева: «На сих горах воссияет благодать Божия, и град велик имать бытии». В XVIII в. на склонах горы был разбит Аптекарский сад, а в 1749–1754 гг. сооружена Андреевская церковь.]. Пришед домой, нашел другого гостя, о. Нектария, который с первым словом и давай превозносить мое творение. Ходили потом купаться. Назад шли и все он бил в одно да в одно! Ну вот, Антонин, имей теперь мужество не прилагать сердца ни к доброму, ни к худому отзыву о твоей голове!

Пятница, 16 ч<исло>

По заключенному вчера условию, поехали с наместником золотоверхим[147 - С 1800 г. Златоверхий Михайловский монастырь назначен для пребывания епископов Чигиринских, викариев Киевской епархии.] в Феофанию. Чуть прибыли туда, за нами следом пожаловал о. ректор Димитрий[148 - Архимандрит Димитрий (Муретов) – о нем см. ранее прим. 13.]. Итак, гостей собралось довольно. После кофе мы с о. ректором и о. Макарием[149 - О. Макарий (Сорокин) – о нем см. ранее прим. 53.] пошли обходом по лесам. Возвратившись, пообедали, и вслед затем большой Димитрий с маленьким (Вас<илиевичем> Поспеховым)[150 - Поспехов Димитрий Васильевич (1821–1899) – сын священника, бакалавр Киевской духовной академии, писатель; образование получил в Киевской духовной академии, где служил профессором философии.] уехали. Остались мы, трое лысых. Немножко вздремнули, кой-какими пустяками позанялись. Между прочим вздумали поворожить псалтирью. И вот первому Макару выпали из молитвы по 10-й кафизме слова: «в тимении сластей валяяйся, омрачився бо помышлением от младенчества…» Потом батюшке вот сей стих, кажется, из 93 псалма «и бысть мне Господь в прибежище, и Бог мой в помощь упования моего». Или другой, такого же содержания. Наконец, мне выпало следующее из псалма 86: «преславная глаголашася о тебе, граде Божий».[151 - Иерусалим (прим. о. Антонина).] Пили, между разговорами, пиво и чай с уксусом… Часов в 6-ть пошли пешие по Голосиевской дороге. Там простились с батюшкой и покатились себе веселехонько. Заезжали в Лавру, к о. типографу, за книжками, но ни книжек, ни типографа, не нашли дома. Достигши своей хаты, я 1. нашел прибывшими из переплета от Черненки[152 - Черненко – переплетчик в Киеве.] 20 книжек своего мастерства, но важнее и преважнее всего 2. что от г. губернатора приходил с пакетом на мое имя солдат, но, не застав меня, обещался прийти завтра утром. Ну! у меня решительно не стало головы! Спал ли я ночью или нет – при таком состоянии шеи (потому что головы, как выше сказано, не стало) определить нельзя. Зато уж, конечно, не проспал заутрени.

Суббота, 17 июня

Часов в 6 явился действительно солдат и принес мне пакет из канцелярии г. губернатора. Распечатав его, я нашел другой пакет, адресованный на имя «Настоятеля церкви Российско-Императорской Миссии в Греции» иеромонаха Антонина. В сем пакете было письмо ко мне, извещавшее меня о моем назначении на новое место служения и о том, что я от г. губернатора здешнего получу паспорт, прогоны на три лошади до Одессы и, сверх того 400 червонцев на обзаведение. В пакете еще было два меньших пакета, из коих один я должен отдать Одесскому Градоначальнику, другой Константинопольскому Посланнику. Под письмом подписался Дашков[153 - Дашков Яков Андреевич (1803–1872) – русский дипломат, директор Азиатского департамента МИД. Сын бывшего посланника при Северо-Американском союзе, А. Я. Дашкова (1775–1831). Окончил Пажеский корпус (1824). Занимал должности генерального консула в Валахии и Молдавии (1840–1847), директора Азиатского департамента МИД России (1848–1852), посланника в Швеции и Норвегии (1852–1872).]. Ну! поедем, Антонин, куда тебя Бог зовет! Ходил с подарком к о. Антонию, моему милостивому цензору. Он говорил, что цену книге можно назначить 1 рубль и теперь же послать петербургским книгопродавцам несколько экземпляров на комиссию, с уступкою 20 процентов с рубля. Я полагал назначить цену в 125 копеек. Условились пустить по 120 коп. Что ж касается до книгопродавцев, то я на этот счет обещался подумать. Подумать же нужно потому, что братец уже говорил прислать к нему для продажи 300 экземпляров. Ходил к нашему о. ректору с подобным же подарком, но он ездил к Преосвященному викарию, а потом готовился к служению. А потому, не замедляя долго, мы с о. Иоанникием взяли да и пошли в Лавру. Я думал, что успею поднесть Владыке книжку, но о. типограф сказал: разве к вечеру будут готовы книги, и только не больше 3-х или 4-х. Вот тебе раз! Спасибо о. Нектарию, взялся подвезть нас на своем экипаже. Заехали в лавку Ивана Ивановича Литова. По прежнему примеру, я решился поменяться книгою своею, на его книги, вследствие чего взял у него 8 превосходных книг, ценою в 40 рублей; возвратил себе Седмицы на 5 рублей, да вписал тут же долговых 5 рублей, и за все 50 рублей отдал 63 экземпляра «Круга». Дешево, да так уже и быть! Около театра семинария выбросила академию из экипажа. Достигши дома, я почувствовал в себе потяготу и сухой жар, а в пахах еще ночью отметались железы. Тотчас же я слег и часа два усиливался спотеть. Едва-едва достиг этого благополучия. Голова сильно разболелась. Промучился целую всенощную и кое-как смог потом сесть и пить малину, нудимый к тому неумолимым медиком о. Иоанникием. Тут подошел и батюшка, с которым мы и положили завет: завтрашний вечер сделать общим. Засим последовал сон.

Воскресение, 18 июня

Был у ранней обедни совсем уже здоровый. Благодарение Господу! День провел кое в чем. Часу в 6-м стали собираться гости – все безбородые[154 - 'Безбородые' – тут: 'не монахи'.] сошлись у меня пока. Между тем я сходил к о. ректору с подарком и с приглашением его купно и на свой вечер. Потом был сей самый вечер, длился до полночи. Тут же последовало и заговенье. Радушие наше поняла и природа. Пошел дождь после долговременной засухи, да еще какой! просто как из решета. Между тем – чудное дело! среди самого угощения главный угоститель получает письмо из Петербурга (от Д. В. Поленова)[155 - Поленов Д. В. – о нем см. ранее прим. 129.], которое гласит, что министерство сделало уже другое распоряжение насчет отправки о. Феофана. Он поедет прямо в Рим и на путевые издержки дадут ему 200 червонцев и что обо всем этом уже сделано предписание г. губернатору здешнему. Если бы не другая цифра в счете червонцев и не подробности некоторые, то можно б было подумать, что г. Устинов[156 - Устинов Михаил Михайлович (1800–1871). В 1840 г. непременный член совета МИД. В 1843–1847 гг. возглавлял дипломатическую миссию в Константинополе. С 1850 г. тайный советник, отмечен многими наградами, имел дарственный портрет турецкого султана, украшенный алмазами.] (от которого получил сведение обо всем о том писавший письмо) смешал мое дело с делом о. Феофана. Во всяком случае батюшке поставлена теперь запятая, а может быть еще и с точкой. Ехать или нет в Петербург??? Кажется, дело должно стать более на последнем. Как же некстати вышел этот вечер! Может быть, еще и не мало времени придется пожить о. Феофану в Киеве…

Понедельник, 19 июня

Утром ушел в Лавру. Получил от о. типографа 4 экземпляра «Круга», переплетенного в сафьян, и немедленно один из них поднес Владыке[157 - Т. е. митрополиту Филарету (Амфитеатрову).]. Владыка мало занялся этим. Он только что получил от генерал-губернатора[158 - Бибиков Дмитрий Гаврилович (1792–1870) – генерал-губернатор Киева (1837–1852), министр внутренних дел (1852–1855).] отношение, в коем значилось, что я должен явиться в губернаторскую канцелярию за прогонами и паспортом, и спешил дать мне приказание явиться куда следует. Я спросил: нужно ли мне ждать из Правления или Консистории объявления об этом. Какое объявление? – возразил Владыка. Я объявляю – вот и все! Я заговорил о своем келейнике и вдруг встретился лицом к лицу с затруднением, коего не ожидал и о коем прежде должен был подумать. «Я не могу уволить за границу никого, да и никто не уволит без согласия Синода и разрешения Государя». Ну! вот куда заходит дело! По крайней мере, я успел выхлопотать у него согласие на увольнение со мною одного из учеников здешней семинарии и следовательно, на исключение его из ведомства Училищного и Епархиального. С тяжелою головою шел я домой, не зная, на что решиться и что предпринять. Зашел в типографию и исправил корректуру объявления о продаже книги. Потом, недолго думая, пошел к г. губернатору, чтобы сразу рассечь гордиев узел. Денщик сказал в сенях, что генерал не принимает, что я пришел поздно (был уже 1-й час). Я спросил дежурного и пошел кверху. Там меня встретил бледный, ижицевидный чиновник. Я спросил: можно ли быть мне у г. губернатора и прибавил для весу, что являюсь по приказанию Преосвященного митрополита. Чиновник ушел докладывать. Я остался один в передней. Из аванзалы вышел ко мне мундир с красным воротником и гоголем посмотрел на меня. Я немедленно сделал ему учтивый поклон, и вдруг гоголизм пропал, он пригласил меня войти в следующую комнату. Вскоре докладчик вышел и сказал: пожалуйте в кабинет. Я поспешил войти. Губернатор при входе моем встал. На лице его играла улыбка, готовая сейчас разлиться смехом. Мало нужды. «Что Вам угодно?» – По приказанию В<ысоко>преосвященнейшего митрополита я честь имею представиться к Вашему Высокопревосходительству и рекомендовать себя: я бакалавр здешней академии иеромонах Антонин, назначенный в Афинскую миссию. Во все это время губернатор курил сигару. При слове «бакалавр», улыбка его пропала, и он очень важно стал говорить: «А!.. о вас тут есть дело из министерства. Жаль! Если бы вы поранее пришли, можно бы сегодня же выдать вам, что нужно. Нельзя ли придти завтра к 10-ти часам в канцелярию?». – «Когда прикажите!..» – «А впрочем, можно и сегодня. Эй! Шостак!» – явился тот самый воротник, с которым я уже имел дело. «Отведи его к Ригельману[159 - Николай Аркадьевич Ригельман – о нем см. ранее прим. 66.] и скажи, чтобы завтра, в 10-ть часов выданы были ему деньги и паспорт!» Я поклонился. Губернатор по движению глаз моих заметил, что я еще нечто имел говорить ему и сказал: «Если что имеете сказать мне, скажите Ригельману! Прощайте!» Во все это время он курил сигару по-прежнему. Отчего-то мне стало горько и стыдно, когда я вышел от губернатора. Я чувствозал себя опошленным и горько улыбнулся, когда тут же мужик отвесил мне поклон, вовсе не предполагая, что его ведут к Ригельману. К счастию, Николай Аркадьевич Ригельман был один из прекрасных людей и со мною отчасти знаком. Я охрабрился. Меня привели к нему и, объяснив, в чем дело, проводник мой ушел. Положено было завтра, часу в первом явиться мне сюда же и получить все, что нужно. Засим я просил г. Ригельмана передать генералу мою нижайшую просьбу о выдаче паспорта моему келейнику. Оказалось, что этого губернатор сам не может сделать, а что нужно будет заводить особенное дело и сноситься с Синодом и министерством… Длинная песня! Впрочем Николай Аркадьевич обещался сегодня же переговорить об этом с своим генералом. Когда я шел домой, на меня напало такое горе, что и сказать нельзя!.. Как! Завтра же и паспорт получу и должен буду тотчас же ехать? Жаль стало Петра… Не хотелось бы его покинуть, но как же быть? Что ж? поеду один. Пора жить и одному. Так подумаю, но сердце говорит другое. Эх! горе мое! – Переговорил о деле своем с батюшкой Ф<еофаном> дома. Его оно заинтересовало немало, потому что подобное же затруднение ждет и его с Даниилом[160 - Даниил – келейник архимандрита Феофана.]. Вечером он отправился к Ригельману. Ко мне пришел в гости Макар Сампсонович Пешехонов[161 - Пешехонов (Пошехонов) Макар Сампсонович (1780–1852) – старообрядец-иконописец, основатель иконописной мастерской (1820-е гг.), ставшей в сер. XIX в. крупнейшей в России, занимался расчисткой и реставрацией фресок Софийского собора в 1848–1850 гг. Этот заказ он получил при поддрежке академика Ф. Г. Солнцева, рекомендовавшего его как единственного мастера, способного справиться с задачей восстановления древней византийской живописи. Однако, вместо себя Пешехонов привлек к работе никому не известных иконописцев-старообрядцев. Они не только не соблюдали стиль и форму древних фресок, но и использовали в своей работе материал низкого качества из-за чего новая живопись быстро покрылась плесенью и почернела. Чтобы скрыть это Пешехонов покрыл все изображения вареным маслом. 19 марта 1850 г. контракт с ним был расторгнут. Пешехонов отправился в паломничество в Святую Землю, но погиб по дороге, утонув в Черном море. См: Лебединцев П. Г. Возобновление Киево-Софийского собора в 1843–1853 гг. // Труды Киевской духовной академии. 1878. Август-декабрь; Белик Ж. Г. Иконописное наследие мастерской Пешехоновых. М.: Индрик, 2–11. С. 32–33, 37–46.]. А вскоре еще явился неожиданный гость, Степан Иванович Литов. С последним мы скоро и условие заключили. 500 экземпляров он покупает по 80 коп. каждый. Денег дал 100 рублей теперь же. Остальные будет выдавать в течение будущего года и по мере выдачи денег будет получать книги. Сегодня же был у меня и Павел Петрович Должиков по тому же обстоятельству. Он предлагал брать книги на комиссию, но когда это оказалось невозможным, то согласился взять десяток экземпляров в цену, условленную мною с Иваном Ивановичем Литовым. Я просил прислать мне вместо денег книгу «Описание Киева».

Вторник, 20 июня

С батюшкой о. Феофаном отправились в Лавру. Владыка уже совсем собрался к нам на экзамен, а потому принял нас мимоходом. Я сказал ему, что губернатор не может сам дать паспорта келейникам нашим, но что может писать о том в министерство, если Владыка не найдет, со своей стороны, препятствия к увольнению их заграницу. «Я не могу сделать этого без Синода – вот и препятствие!» – На обратном пути мы заехали к Ригельману, который и сказал, что, по его мнению, лучше всего поступить тут так: подать митрополиту прошение о том, чтобы он уволил келейников наших из своей епархии и ходатайствовал о выдачи им заграничнаго паспорта для выезда вместе с нами. Митрополит сообщит губернатору о нашем желании и будет просить его отнестись в министерство о разрешении паспортном… Все так, но слишком многосложно и утомительно. Возвратившись домой, я поспешил на экзамен, чтобы разуверить Владыку в той мысли, что я лытать[162 - 'Лытать' —'уклоняться от дела'.] захотел, а потому выдумал надобность быть непременно сегодня в канцелярии г. губернатора. Владыка крепко напал на мои лекции, но я отстоял честь их со славою. На счастие студент попался завзятый рубака… Слава Господу Богу! Последний экзамен не уронил меня! На закуске Владыка занят был все моим делом и говорил, чтоб я вошел к нему с прошением, как и было советовано давече в канцелярии. Ригельман обещался известить вечером, что скажет ему губернатор, потому что вчера ему не удалось обговорить дела с губернатором. До позднего вечера ждал я сего известия. Поговорил с Петром, на всякий случай, о жизни его без меня.