Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

С праздником Троицы оканчивается наиболее продолжительный период поклоннического странствования по святым местам. Дождавшись, вместе с немногими другими, сего термина[286 - Лат. terminus 'срок, предел, конец (жизни)'.], я считаю некоторого рода своим долгом дать краткий отчет о шестимесячном пребывании нашем здесь, в виде простого перечня наиболее выдававшихся событий в нашей тихой и однотонной, хотя подчас тоже суетливой, жизни. Начнем с того, что к минувшим святкам Русские Постройки, т. е. поклоннический приют русский в Иерусалиме, были полны народа, и вновь прибывающим «партиям» еще в Яффе рекомендуемо было ехать прямо в город, помимо Построек, и там искать себе места в так называемых монастырях греческих. Впрочем, строго говоря, горькая необходимость искать места у чужих, в виду своих заведений, падала всею тяжестью своей только на поклонниц. Поклонники, как малочисленнейшие, находили все себе угол на Постройках. Часть их – духовенство и монашество – обыкновенно помещается в самом доме Духовной Миссии в 12 номерах нижнего этажа. Правом этим, однако же, не все духовные пользуются. Семейным людям нет места в доме Миссии. Равно отказывается в месте там и монашествующим лицам из русских, прибывающим в Иерусалим с одними турецкими тескерями[287 - Тескере – паспорт или удостоверение личности для проезда по Османской империи.], без русских паспортов. В том же доме Миссии, но разобщенно с остальными частями его, построена гостиница для «благородных», одиноких и семейных, куда допускаются и купцы, и простые мещане, иногда. Одним духовным (семейным) нет в ней места, неизвестно почему. Истинные горемыки эти принуждены бывают искать себе места или в семейном отделении Мужского приюта (предназначенного для простонародья), или в городе. О городских помещениях я не знаю, что сказать. Есть люди, которые находят их весьма удобными и предпочитают своим, напоминающим им солдатские казармы, а много бывает случаев, что поклонницы наши с ревом бегут из города на Постройки и предпочитают жить в коридорах Женского приюта, нежели оставаться там (большею частью – чтоб не платить денег за постой).

На праздник Рождества Христова все, конечно, отправлялись в Вифлеем. Отправка происходит обыкновенно накануне праздника. В этот день с утра до вечера тянутся вереницы пешеходов от одного Святого Града к другому. Туда же ежегодно ездит и Патриарх на служение. Был он там и на этот раз. Патриаршее служение происходило не в самом Вертепе, а в великой церкви. С Блаженнейшим служили два архиерея, два русских архимандрита и много других священников. Богослужение началось в 11 часов вечера утреней и кончилось литургией часам к шести утра. С вечера еще стал покрапывать дождь, превратившийся к утру в полную непогоду. Всех это обрадовало несказанно. Начало зимы было засушное, и все боялись, как бы не возвратилась прошлогодняя беда. Ненастье, впрочем, стояло недолго. К обеду, когда последние из поклонников, запоздавшие у «пастушков», возвращались домой из вифлеемского похода, солнце уже сияло по-летнему на ясном небе.

К празднику Богоявления оповестились все на Постройках, что Патриарх намерен служить на Иордане, чего не было еще ни разу во все его 26-летнее патриаршество. 4-го января, в понедельник, ранним утром потянулись наши на священную реку, по обычаю, отдельными кучками или партиями. С обеда начали набегать на небо с запада тучи, смочившие путников раз 6, пока они добрались до Иерихона. Около 5-ти часов вечера погода установилась хорошая. Было сухо и тепло на необозримой долине иорданской. Наступавшие сумерки заставляли держаться пешеходов всех вместе. Версты на 3 растянулась подвижная вереница. Обгоняя ее, Патриарх весело и ласково благословлял парод. Святого Иордана достигли уже в потемках. Мы нашли на берегу его от 6 до 8 палаток, из коих две были так велики, что вмещали в себе до 300 человек, как говорили. Для Патриарха была особая палатка, для свиты его также особая, для нашей Миссии – тоже, и две-три палатки для наиболее почетных (и зажиточных) богомольцев. Накануне праздника, в нарочно устроенном на самом берегу реки шалаше, имевшем вид алтаря, довольно рано отправлены были утреня, часы и литургия без перерыва, одно за другим. Служили иеромонах Лавры св. Саввы и наш священник из поклонников. К концу литургии опять полил дождь, так что около четверти часа пережидали его, чтобы совершить на реке вечернее водосвятие, в котором принял участие сам Патриарх. Все богослужение кончилось часам к 10-ти дня. Затем следовал всеобщий отдых, пользуясь которым поклонники то купались, то сушились после вчерашних ливней, возобновлявшихся не раз и минувшей ночью, то рубили себе камышовые трости, то доставали камни с русла Иордана, кого что занимало больше. Часов в 5 вечера у Патриарха было испрошено благословение отслужить всенощное бдение по русскому уставу для русских. Повторена была вечерня, за которой следовали великое повечерие и утреня с литией и полиелеем. Патриарх с любопытством следил за ходом службы нашей. Особенно его заняло наше помазывание маслом, не употребляющееся у греков. Часам к 9-ти мы окончили свое моление. Но чтение, а отчасти и пение наше слышались еще долго потом под церковной палаткой. Кто читал причастное правило, кто – иные службы от усердия.

На самый праздник утреня началась за 2 часа до света и шла довольно долго от медленного пения греческого. Русского ничего не слышалось при этом. По окончании ее следовало облачение Патриарха и вслед за тем вторичное освящение воды в Иордане на том же самом месте. Тут пели и читали уже смешанно на трех языках: греческом, славянском и арабском. Литургия следовала за водосвятием на восходе солнца. Патриарх почтил долголетние заслуги известного поклонническому миру нашему о. Вениамина пожалованием ему палицы, чем немало утешил стольких чтителей почтенного отца[288 - Вениамин (Лукьянов) (fl897), игумен – видный деятель Русского Иерусалима, проживший в Святой Земле более полувека (с 1846). Участник Крымской войны (духовник Крестовоздвиженской общины сестер милосердия). С 1870 г. член РДМ. В 1887 г. на собственные и собранные средства купил дом в Иерусалиме и создал Вениаминовское подворье, которое в 1891 г. принес в дар Императорскому Православному Палестинскому Обществу.]. Тотчас по окончании обедни поклонники начали отправляться восвояси, полные духовного веселия, знаменовавшегося без конца повторявшимся пением крещенского тропаря. Многие достигли своего иерусалимского приюта часам к 4-м вечера, а некоторые, и особенно некоторые, едва могли доплестись до дому часам к 10-ти ночи. Патриарх и наш архимандрит ночевали у Елисеева источника под Сорокадневною горою и только на следующий день возвратились домой. Не обошелся этот дорогой и веселый праздник и без «случаев». Две поклонницы, неопытные или неосторожные наездницы, поплатились за удовольствие помолиться на Иордане крепким ушибом в голову, к счастью, не имевшим худых последствий, а одну поклонницу считали целый день пропавшей, но и она отыскалась к вечеру того дня в Иерусалиме отдыхавшей от подъятого непосильного труда.

В 5-е воскресение Великого поста православный мир был свидетелем особенного торжества – освящения и открытия патриаршей больницы иерусалимской. Здание, составляющее обширный четырехугольник комнат с галереей, открытой на внутренний, тоже четырехугольный, двор, заложено было давно, еще в благополучное время, до знаменитого coup de таiп[289 - Фр. 'переворот, путч'.] нехвалимой здесь памяти князя Кузы[290 - Куза Александр Иоанн (1820–1873) – князь соединённых княжеств Молдавии и Валахии, первый правитель объединённой Румынии. В 1864 г. провел секуляризацию монастырских земель, в связи с чем Иерусалимская Церковь, как и другие Восточные Патриархаты, лишилась одного из главных источников дохода.], но за неимением средств оставалось много лет на

/

высоты своей неконченным. Одна благочестивая госпожа русская, пожертвовавшая на богоугодное дело это, как говорят, 20 или 40 тысяч рублей, ускорила желанный исход его. Все братство Святогробское приглашено было Патриархом к щедрому пожертвованию. И действительно, сборной суммы оказалось более 500.000 пиастров, на которую и окончено было пока в один этаж здание, немало украсившее собою христианский квартал Святого Града.

В день открытия больницы (14 марта) было патриаршее служение в храме Воскресения. Предполагалось после обедни всему освященному клиру идти процессионально в облачениях из храма в больницу. Но дождливая погода уменьшила несколько блеск торжества. Шло за Патриархом все православное духовенство города, хотя с обычным церемониалом, но без характера священнодейственного. Прибыв в освящаемое здание, служили молебен с водосвятием, и Патриарх окропил святой водой все здание извнутри и извне. Возвратившись к месту собрания народа, он сказал небольшое приветствие Святогробскому братству, поздравляя его (и себя) с благополучным окончанием трудного, но славного и полезного дела. Затем ученый профессор эллинской словесности в Крестной семинарии прочел с кафедры патриарший Сигиллион[291 - Здесь: патриаршее постановление, указ.] относительно открываемой больницы Патриаршего престола Иерусалимского, весьма обширный и цветисто написанный документ. Потом им же читано было изложение всего хода больничного дела с подробным перечнем имен жертвователей, в ряду коих изредка слышались и русские фамилии. По окончании чтения пропет был патриарший гимн, и публика пошла осматривать здание, действительно достойное приданного при его освящении торжества.

Чрез 4 дня после сего, в день памяти св. Кирилла Иерусалимского, происходило и освящение больничной церкви во имя сего святителя. Она занимает отдельный флигель при больнице. Странный был повод к выбору для нее сего святого патрона. Один из наших боголюбцев, крестьянин приуральской губернии, прислал через нашу Миссию в Иерусалим «на икону св. Кирилла Иерусалимского» 1 руб. серебром. Рубль этот передан был Патриарху именно тогда, когда он впервые возымел мысль устроить при больнице церковь. «Да возрадуется же душа усердного дателя, – сказал он. – Вместо иконы в Иерусалиме будет храм св. Кирилла. Кстати, такого до сих пор не было».

Освящение нового храма совершал сам Патриарх. После службы, в приемной зале больницы, ректором Крестной школы архидиаконом Фотием[292 - Фотий, архидиакон Иерусалимской Церкви – известный греческий церковный ученый, ректор Богословской школы при Крестном монастыре. Впоследствии профессор богословской школы на о. Халки (Константинопольский Патриархат).] прочитана была ученым образом составленная Жизнь св. Кирилла, критическим изданием известных сочинений которого много лет уже занимается ученый муж. В том и другом торжестве самое живое участие принимала, разумеется, и наша Русь иерусалимская, хотя огромное большинство ее было в это время в отсутствии, отправившись в Галилею на поклонение тамошним святые местам.

В субботу Лазареву, по обыкновению, торжественная служба была на горе Елеонской. Большинство служивших божественную литургию составляли наши русские поклонники духовные, да и вообще большинство молившихся были мы. После обедни любопытные ходили смотреть русское место на Елеоне, приобретенное в минувшем году нашей Миссией. Оно занимает самую высшую точку священной горы, занято теперь смоковничным садом, а когда-то было усеяно зданиями, принадлежавшими, вероятно, какому-нибудь монастырю, и может быть, еще не одному. Нам обязательно показали открытый в одном месте на незначительной глубине в земле остаток великолепного мозаического пола с изображением птиц, рыб и пр., весьма похожий на сохранившийся в церкви Крестного монастыря и составляющий одну из редкостей Палестины[293 - Подробнее о раскопках см.: Дмитревский СМ. Русские раскопки на Елеонской горе. М, 2006.].

Должно сознаться, что мы, хотя (сравнительно) и поздно являемся собственниками в Святой Земле, но приобретаем все хорошие вещи. Недавно наши ходили в Горнюю и к величайшему утешению своему нашли и там русскую собственность в таких размерах, в таком виде и в таком местоположении, что просто не нарадуешься, говорят.

Не берусь описывать торжества последней недели Великого поста. Пасха ныне сошлась у нас вместе с римско-католической. Торжественный шум и блеск церковных служб при Гробе Господнем оттого удвоился. До Великого Четвертка мы все молились у себя на Постройках. Кроме своего архимандрита, часто видели в служении и другого – из поклонников. Да, кроме того, были два игумена, из коих один есть всероссийская знаменитость – старец Парфений, странствователь и писатель и ревностный ратоборец против раскола[294 - Парфений (Агеев Петр Андреевич; 1807–1878), схиигумен – духовный писатель, обличитель раскола, основатель нескольких русских монастырей. Подвизался на Афоне, дважды совершил паломничество в Святую Землю. Автор знаменитого, неоднократно переиздававшегося «Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле».].

Обряд «умовения ног» совершен был, по обычаю, самим Патриархом посреди площади перед Воскресенским храмом. В числе образных апостолов трое были русские. Они носили имена Петра, Матфея и Филиппа. В Великий Пяток вся ночь прошла в непередаемой агитации духа и тела. Процессии коптская, сирианская, латинская и греческая чередовались одна за другой в храм Воскресения при несметной и непроходимой толпе народа. При латинской процессии были произнесены 5 проповедей: греческая, немецкая, французская, арабская и итальянская. При православной три: русская, турецкая и греческая. Довольно сказать, что мы возвратились из храма домой уже в 4-м часу ночи.

Великосубботнее раздаяние Святого Огня своим, совершенно своеобразным характером, тысячу раз описанным и все еще недостаточно переданным, заставило нас позабыть все, что впечатлела в сердце минувшая ночь. За ним, как за бурею тихая и ясная погода, наступила несравненная пасхальная ночь. Напрасно искать слов для выражения того состояния, в котором находились мы, когда троекратно обтекали веселыми ногами залитый светом, «яко рая краснейший», Гроб Христов, Пасху хваляще вечную.

Дождавшись радостной песни Воскресения, мы, русские, поспешили к себе на Постройки и в половине 1-го часа начали свою пасхальную службу по своему уставу и обычаю. Хотя и в слабом отражении, но все же сияла и наша светоносная утреня своим посильным торжеством. Служащих и у нас было 10 священников и 4 иеродиакона, стекшихся у престола Божия с разных концов неисходимой Земли Русской.

Быстро опустела иерусалимская «Московия» по миновании Светлого праздника. Прекратились и у Гроба Господня торжественные богослужения. Иерусалим как бы притих или задремал. Великий праздник местный, день св. великомученика Георгия, на сей год, однако же, имел торжественность необычную. Патриарх ездил служить на этот день в Лидду, где стоит гроб славного мученика, обнесенный жалкой развалиной великолепного некогда храма. Развалина эта, после долгой и трудной процедуры судебной, признана, наконец, собственностью православной Патриархии Иерусалимской, в посрамление латинских притязаний на нее. Блаженнейший Кирилл служением своим в своей церкви хотел, так сказать, освятить решение местного правительства. С ним ездили на праздник наш консул и начальник Миссии. Последний и служил вместе с ним на гробе мученика.

В праздник Вознесения была вторичная служба на Елеоне. У нас на Постройках вовсе не служили, потому что народ весь ушел на Святую гору. Опять нас завлекло любопытство на свой «русский» Елеон. Он уже весь обнесен стеною. Недавно случайно напали на целую кучу золотой мозаики и множество кусков белого мрамора. Несомненно, тут была церковь. Да будет она и опять некогда, по благословению Воздвигшего тут руце Свои и Благословившего всякое доброе начинание!

Все ждали, что к празднику Троицы последует освящение иерусалимского Троицкого собора русского. Но надежды не сбылись. А многие из оставшихся поклонников для этого именно и остались здесь. В утешение их, в новой церкви отправлено было всенощное бдение под праздник Пятидесятницы. Опасение за глухозвучное пение под столь высокими сводами и прямо под одним из куполов не оправдалось. В этом отношении церковь будет хороша. На первый раз довольно и сего.

В праздник Троицы, по принятому обычаю, совершена была Патриархом повторительная вечерня на Сионе, на предполагаемом месте Сошествия Святого Духа на Апостолов. Разумеется, Русь наша не преминула утешить себя и этим глубоко умилительным служением. Средняя из трех молитв читана была по-славянски.

Заключу свой отчет поклоннический приятной вестью, что и при ветхом Дубе Мамврийском была уже совершена божественная литургия. В минувший понедельник к вечеру отправился туда с Построек целый караван пеших и конных богомольцев. Избрали для пути нарочно вечернее и ночное время, чтоб избыть знойную духоту дня. Прибыли под священное древо ровно в полночь. И здесь все нам говорило во имя свойства и близости. Родоначальник всех наших «троицких березок» и всякого «клеченья», заветный Дуб, истинно говоря, завещан был России, а потому и достался ей. На восход солнца во вторник мы увидели импровизированный алтарь, устроенный в самом трехчастном разветвлении ствола дерева. Там, под открытом небом, при тихом шелесте вечно зеленеющих ветвей, в прохладе и благоухании весны, поклонились мы Триипостасному Божеству, моля Его из глубины души не переставать посещать мир, как прежде, так и днесь и во веки веков.

Поклонник

Иерусалим. 22-го мая 1871 года

Печатается по публикации: Церковная летопись «Духовной беседы». 1871. № 37. С. 188–192-, № 38. С. 260–265.

1874

Из Константинополя: нечто об Иерофее и Прокопии

(письмо в редакцию)

В № 116 «Русских Ведомостей» помещена весьма курьезная и, на иной взгляд, довольно загадочная корреспонденция из вашего города, от 28 мая с. г. Корреспондент выказывает себя в ней не только посвященным в тайны высшей церковной администрации нашей, но как бы и участвующим в ней, и задается проектами несподручного, по-видимому, для него значения. Оставляя в стороне главную, очевидно, интенциозную часть корреспонденции, как не касающуюся далеких краев наших, мы позволим себе остановиться и остановить внимание читателей серьезного журнала вашего на последних, как бы приставочных строках корреспонденции. В них содержатся краткие сведения об отношениях к Русской Церкви двух патриарших престолов восточных – Антиохийского и Иерусалимского в настоящий момент; мы весьма признательны корреспонденту за сообщение этих сведений. Так как довольно редко можно встретить в печати нашей что-нибудь о темных углах этих и их, не менее темных, обитателях и деятелях, а между тем углы эти нам настолько известны, что всякий недоговор или переговор о них бросается в глаза и возбуждает желание ввернуть в него и свое объяснительное словцо, то мы и просим позволения у ваших читателей явиться с некоторого рода комментарием на краткие заметки корреспонденции.

Собственные имена Иерофея, Прокопия, Агапия и пр. говорят мало воображению читателей; мы облечем их если не в плоть и кровь, то хотя в ту одежду, которая сразу позволит их отличить одного от другого.

Иерофеи[295 - Иерофей II (ок. 1793 – 18.03.1885), Патриарх Антиохийский (1850–1885). Ученик известного церковного историка, секретаря Иерусалимского Синода архимандрита Анфима Анхиальского. В 1833 г. был направлен в Россию для сбора пожертвований, где провел 6 лет и собрал ок. 700 тыс. руб. В 1839 г. был назначен официальным преемником Патриарха Иерусалимского Афанасия V, но после его смерти в 1845 г. не был избран на иерусалимскую кафедру. На всем протяжении его служения пользовался поддержкой российской дипломатии.] уже более 30 лет слывет на Востоке за «русского человека» и говорит по-русски[296 - С особенною отчетливостью и интонацией выговаривает слова: «Его Высокопревосходительство… Его Сиятельство…»]. Полагаем, что даже сам себя считает русским или считал до того момента, когда, предавши своего старого друга и, так сказать, однокашника, неожиданно очутился на стороне недоброжелателей России. По странной случайности, политические роли двух закадычных приятелей к концу их политической деятельности, неведомо самим им как, совершенно переменились.

Под «другом» Иерофеевым мы разумеем громкую личность Кирилла Иерусалимского. Оба соседственные Патриарха родом, разумеется, греки, оба принадлежат к так называемому «Святогробскому братству», и оба шли одним и тем же жизненным путем, проходя разные, обычные при Святом Гробе, послушания и возвышаясь мало-помалу до последней служебной степени архиерея, обыкновенно номинального, как бы в своем роде in partibus. Когда Иерофей назывался архиепископом Фаворским, Кирилл именовался Лиддским. Еще при жизни бывшего Патриарха Иерусалимского Афанасия первый назначен был его преемником и, в качестве «нареченного Патриарха Святого Града», в 40-х годах совершал памятное путешествие по России[297 - Ошибка о. Антонина. См. коммент. 194.]. Восседать на кафедре св. апостола Иакова ему, однако же, не удалось. Когда наступило для сего время, турецко-эллинская интрига огласила его «русским» и выдвинула на его место Кирилла, не ведавшего по-русски и не видавшего России. В утешение экс-нареченный, когда открылось место, возведен был на патриарший престол Антиохийский – ступенькой как бы еще выше своего собрата и невольного (?) антагониста, но в существе далеко стоя за ним, по своему действительному значению на Востоке и, в частности, в Константинополе.

Когда, в силу вынуждающих обстоятельств своего престола или просто застарелых привычек, случалось обоим Патриархам жить по целым годам в Константинополе, то Антиохийский Патриарх обыкновенно помещался на Иерусалимском подворье и нередко заменял в церкви своего собрата и сотоварища, представляя из себя что-то вроде его наместника или викария. Эллинскому сердцу такое зрелище патриархальной простоты двух важнейших сановников Церкви доставляло несказанное утешение. Блаженнейший Иерофей был только как бы тенью Блаженнейшего Кирилла. Грозивший ему всеобщим дискредитом, русизм его совершенно сгладился под сильным освещением цельной эллинической личности Кирилла. Когда оба иерарха служили раз вместе Царскую панихиду в нашей посольской церкви Константинопольской, то в публике известно было, что служит Иерусалимский Патриарх, а Антиохийский был только как бы в придачу к нему, хотя первенствовал в служении, по чину каноническому, Иерофей и все возгласы при этом говорил по-славянски, – Кирилл, конечно, по-гречески, – но никому и в голову не приходило считать кого-нибудь из них или более русским, или менее греком.

В таком состоянии полнейшего единомыслия продолжали жить они и разъехавшись по своим кафедрам. Ни Синайский[298 - Синайский вопрос состоял в споре о каноническом праве поставлення архиепископа Синайского Патриархом Иерусалимским. В 1859 г. братия Синайского монастыря, вопреки воле Патриарха Иерусалимского Кирилла II, избрала архиепископом Кирилла III и обратилась за его рукоположением в Константинополь. Семь лет спустя, полностью разочаровавшись в своем избраннике и обвиняя Кирилла III в растратах и злоупотреблениях, монастырь обратился к тому же Патриарху Кириллу II с просьбой сместить архиепископа и поставить нового. Иерусалимский синод, по церковному суду, признал Кирилла III виновным, и 30 августа 1867 г. Патриарх Кирилл II рукоположил в архиепископа Синайского Каллистрата III. Низложенный Кирилл III вновь апеллировал к константинопольскому престолу, по настоянию которого Порта не утвердила суд над ним и поручила разбор дела Вселенскому Патриарху Григорию VI. Однако Патриархи Антиохийский Иерофей и Александрийский Никанор признали правоту Кирилла II и заявили, что «Патриарх Константинопольский, как и всякий другой, не имеет никакого права вмешиваться в это дело».], ни Александрийский[299 - Александрийский вопрос – подобно синайскому – был связан с попыткой Вселенской (Константинопольской) Патриархии вмешиваться в дела Автокефальных Церквей. В последние годы правления Патриарха Александрийского Никанора Константинопольский Патриарх пытался настроить против него и египетских епископов, и русскую дипломатию. Однако Никанор на соборе 24 июля 1867 г. осудил Константинопольскую Патриархию за неканоническое вмешательство в дела другой Церкви, и это осуждение поддержали Антиохийская, Иерусалимская, Русская, Кипрская и Элладская Церкви. Вселенский Патриарх Григорий VI был вынужден уступить, но настоял на отмене избрания нового Патриарха Нила – преемника Никанора. Конфликт был исчерпан лишь после того, как на Александрийский престол был избран бывший Константинопольский Патриарх Софроний IV (1870–1899).], ни самый местный, арабский вопрос[300 - Арабский вопрос состоял в постоянном противостоянии греческой церковной иерархии Иерусалимского Патриархата и его арабской православной паствы, боровшейся за право участвовать в церковном управлении.] не разделяли их. Когда скончался многоболезненный Бейрутский митрополит, Иерофей поспешил, в силу своих давних прав, посвятить на его место одного из приближенных к себе клириков из греков. Но жители Бейрута не приняли иноплеменника и требовали себе владыку из арабов, своих единородцев; Патриарх, притворяясь непонимающим их тенденций и приписывая отречение их от нового архиерея личной антипатии их к нему, отнесся в соседний Патриархат, требуя пригодного для Бейрута архиерея из «чужеземцев». Кирилл, не долго думая, первого праздношатавшегося по улицам Иерусалима из греков, экс-игумена Святогробских угодий в Молдовалахии, соименного себе Кирилла отправил к соседу. Тот, не дождавшись, пока избранник, согласно своему обещанию, выучит два-три слова по-арабски, вопреки народному воплю, сейчас же поставил его в митрополита Бейруту. Бейрутцы и в город не пустили непрошеного архипастыря. Иерофей вынужден был, наконец, рукоположить им третьего архиерея, единоплеменного им. Выбор его пал при сем на настоятеля Антиохийского подворья в Москве, архимандрита Гавриила, араба родом, но грека духом. Иерусалимского же искателя приключений нарек Пальмирским – in partibus и послал в Москву управлять подворьем. И явился, таким образом, в первопрестольной столице нашей высокий сановник церковный, «Высокопреосвященнейший митрополит Пальмирский» Кирилл, с такою славою и почестью затмевавший собою смиренных викариев московской кафедры!

Но пришла очередь измениться всему строю затишной жизни Православного Востока. Болгарский вопрос[301 - Имеется в виду многолетняя борьба болгарского православного духовенства за самостоятельность своей Церкви, зависевшей от Константинопольской Патриархии. После провозглашения в 1872 г. автокефального Болгарского экзархата в Константинополе был созван Собор с участием представителей Александрийской, Антиохийской и др. Поместных Церквей, на котором греческие иерархи приняли решение об отлучении болгар от Церкви. Иерусалимский Патриарх Кирилл II был единственным, кто не подписался под соборным определением, за что был низложен с престола Святогробским братством. Русская Церковь уклонилась от прямого вмешательства как в Константинополе, так и в Иерусалиме, но российская дипломатия поддерживала Кирилла и православных арабов, выступавших в его защиту.], взволновав весь Патриархат Константинопольский, разошелся громким эхом и по библейской Сирии, затронув собою оба Патриархата и обоих старых друзей и, на время, соперников. На пробном камне Константинопольского собора 1872 г. должно было выясниться, какой пробы эллинизм был в том и другом Патриархе и насколько было в них лигатуры славянизма. К удивлению всех, оказалось, что «русский» Иерофей был рьяным поборником эллинского филетизма[302 - Филетизм – уклонение церковно-политической мысли в сторону предпочтительного внимания к национальным и государственным интересам в ущерб собственно церковным, вселенским.], а мнимый столп эллинизма Кирилл был панславист! Более сего: Кирилл обвинен был (конечно, не печатно) в государственной измене, как передававший Палестину в руки русских или намеревавшийся сделать из нее полувассальное княжество арабское, вроде родного ему острова Самоса, за что его отличные патриоты острословно окрестили именем Абдуллаха, а его собственный клир, не убоявшись Бога, объявил «схизматиком» и низложил.