– Боюсь спрашивать.
– Ничего настолько драматичного, как полуутопленник и труп, но на пути домой я видела лису.
– Кажется, я слышал лисий лай.
– Мех у лисы был черный, не рыжий.
– Значит, серебристая. Редкая порода, их называют призрачными лисами.
– Ну, как по мне, в ней нет ничего призрачного. Выглядела вполне реальной. Я ее встретила на холме по пути к южному пастбищу. Возле дуба.
Я замолкаю, чувствуя себя как-то глупо, но Эфраим кладет руку мне на талию, побуждая рассказывать дальше.
– Понимаешь, утром, когда я заходила к Коулману, там были два траппера. Они обсуждали эту лису. А когда я подошла к дому, она меня ждала, – разве это не странно?
Он ничего не говорит.
– Они знают, что эта лиса тут, – говорю я ему. – Они на нее охотятся.
– На частной земле это называется браконьерством. Я буду держать ухо востро. Они наверняка вернутся.
– Думаешь, они пойдут на такой риск? Ты же имеешь право застрелить браконьера без предупреждения.
– Одна серебристая лиса стоит столько же, сколько сорок шкур бобров, милая. А трапперы обычно не слишком придерживаются морали.
– В этой лисе было что-то особенное.
– Что?
– Не могу отделаться от чувства, что она ждала меня.
– Почему?
– По тому, как она на меня смотрела. Я гадала, зайти поговорить с тобой или проверить Сэма. А она все смотрела на меня, а потом на дом. Будто Сэм важнее.
Я бросаю на мужа взгляд, чтобы проверить, не смеется ли он. Не смеется – ярко-голубые глаза смотрят на меня в упор, на губах ни следа усмешки.
– Знаешь, я никогда не видел серебристую лису. Во всяком случае, живую. Но если она к тебе пришла, это заслуживает внимания. По природе своей лисы к людям не приближаются. А если спросить вабанаков [2 - Конфедерация индейских племен на северо-востоке США и юго-востоке Канады.], они тебе скажут, что это знак.
– Знак чего?
Эфраим, не снимая руки с моей талии, поворачивается к окну. В него видны только прямоугольник леса и сугробы, но он напряженно вглядывается.
– Индейцы верят, что лисы появляются только в моменты большого смятения. Что они выступают как проводники.
– А ты? Ты в это веришь?
– Я верю, – говорит он осторожно, – что у тебя было странное утро. И что отмахиваться нельзя ни от чего.
* * *
Там индейцы.
Я ахаю и резко выпрямляюсь, будто укушенная, хотя укусила меня разве что мысль. Мелкие детали связываются воедино, цепляясь одна за другую, и в голове у меня складывается версия.
В Хэллоуэлле прекрасно известно, что Ребекка Фостер часто общается с вабанаками, – она так привыкла в детстве, ее приучили родители, державшие приходскую школу в Массачусетсе. Они придерживались прогрессивных идеалов – обучать местных, добиваться сотрудничества между двумя культурами, и Ребекка сохранила привычку держать для них дверь открытой с тех пор, как несколько лет назад переехала с мужем в наши места. Вабанаки часто приходят в дом пастора. Но, как и в большинстве вещей, связанных с Ребеккой Фостер, у ее соседей на этот счет неоднозначное мнение. Почему-то почти всё в Ребекке вызывает раскол мнений в Хэллоуэлле.
– Что ты делаешь? – шепчет Эфраим. Он стоит в дверях моей рабочей комнаты, босой, без рубашки, в незашнурованных брюках, низко сидящих на бедрах.
Всего три минуты назад я сидела за туалетным столиком в нашей спальне и расчесывала волосы, как вдруг схватила свечу и выбежала. Направилась я сюда – хотела кое-что поискать в своем дневнике.
– Я сегодня ездила к Ребекке Фостер. Хотела, чтобы она узнала о Джошуа Бёрджесе от меня.
Он прислоняется к косяку, но ничего не говорит.
– А когда вернулась домой, что-то меня стало беспокоить по поводу Бёрджеса и дела Фостеров, так что я перечитала старые записи, пытаясь вспомнить все подробности. Эти две вещи сплетены воедино, я уверена.
Эфраим подходит и запускает руку мне в волосы.
– Косу плетут обычно из трех прядей, милая.
– Значит, одну я упустила.
– Или ты устала и ищешь смысл там, где его нет.
– Думаю, тут я не ошибаюсь. Вот, посмотри. – Я тычу пальцем в запись.
Эфраим читает вслух.
– «Суббота, 22 августа. – Ясно. Была у мистрис Фостер. Она чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно. Там индейцы». – Он смотрит на меня в тусклом свете свечи. – Индейцы?
– Ты же знаешь, что Ребекка с ними дружит.
– Да. Это не секрет. Думаю, индейцы там часто бывают.
– А еще ты знаешь, что многих в Хэллоуэлле это злит. Они считают эту дружбу неуместной для женщины в ее положении. И воспринимают это как оскорбление после всего, что случилось во время Войны с французами и индейцами.
Он кивает, не очень понимая, к чему я веду.
– Ты знаешь, кто разбирается в травах лучше, чем я?
– Никто. Ну разве что…
– Вабанаки.
Я вижу, что он совсем запутался.
– Я нашла в гостиной у Ребекки жестянку, из которой пахло виргинским можжевельником и пижмой. Жестянка была пустая.