Не обожгись цветком папоротника

Баушка вильнула глазами, зашамкала:

– Дык, пошла по делу. Норку мышиную видала, дык заткнуть её тряпкой, – стала рассказывать баушка, не замечая, как предательский сметанный полукруг под носом опровергает её историю о мышах. – А закрыла меня, видать, Василиса, – баушка зыркнула недобро на старшую правнучку, – она бегала туда-сюда.

Всё внимание вновь обратилось к Василисе. Под прицелом всеобщего осуждения она совсем поникла, повернулась и пошла. Мать догнала её уже у ворот:

– Ты куда?

– Бельё на речку полоскать.

– Не ходи пока, пусть Ярина сходит.

Домна оглянулась:

– Ярина! Где она?

– Маменька, она на огороде. Сейчас я её кликну, – Тиша побежала за сестрой.

– Ба… ба, – Айка увидев родную старушку, поплёлся к ней. Он очень был рад, что её вновь встретил. К тому же он единственный знал, как всё было.

А дело было так. Баушка изрядно помыкавшись на завтраке, вертелась у погреба, выжидая удобную минуту. Вместе с ней вертелся и Айка, не понимая, а чего они с баушкой тут вертятся. И вот удобная минутка, баушка отодвинула вертушку и нырнула в манящую темноту, не взяв с собой даже лучину. Где крынки со сметаной, она и так помнит. Дверь следом за ней со скрипом закрылась, а Айка заинтересовался вертушкой. Уж ловко её баушка вертела. Попробовал. О! Вертится и у него!

Потом он пробовал донести до окружающих сведения о застрявшей старушке, но окружающие малышей часто слушают невнимательно. Вот и у него не получилось организовать спасательную экспедицию.

А хлеб у Василисы на этот раз получился немного подгоревшим.

10

Отец Прокопий с сыном возвращались с поля. Надел их был самый крайний, общество так распределило, отец Прокопий не стал спорить. Оно и лучше. Нет, работать на крайней полосе приходилось больше. Близкий сосед – лесок так и норовил в гости зайти со своими саженцами, трава-мурава никак не хотела придерживаться собственных границ, а всё время нарушало границы участка отца Прокопия, но и этот же лесок доставлял столько удовольствий, а на травушке – муравушке так приятно лежать, глядя в голубое небо, что жаловаться на некоторые неудобства было бы грешно.

С сыном Глебом просо уже отсеяли. Чуть раньше, чем соседи. Чуть раньше, чем полагалось по приметам-подсказкам самой природы. Отец Прокопий не хотел работать с другими, намеренно держался особняком. Ему было неприятно наблюдать за многочисленными языческими обрядами, тьма-тьмущая которых сопровождала работу на пашне. А уж Глебу совсем ни к чему их видеть. Хотя, видят, конечно, и Глеб, и отец Прокопий. Тут закроешь глаза – не увидишь, так услышишь. И жалко иной раз становится своих земляков. Ведь понятно, что для семьи стараются, что не выжить в лихую годину без хорошего запаса урожая, вот и хлопочут, где хитростью и уловками, где намёками и подсказками задобрить своих богов. А когда становится совсем скверно, когда урожаю грозит гибель, от засухи или ещё какой напасти, то отчаяние может заставить общину пойти на страшные поступки.

Когда-то он и сам во многом участвовал. А потом случилось по молодости служить у князя, там и крестился, и принял новую веру. В этой вере и прожил большую часть сознательной жизни. А постарев, вернулся в свою родную землю в сане священника, с женой и сыном-отроком.

Община встретили Прокопия настороженно, но не враждебно. Живи, места всем хватит. Вот с тех пор и живут. Прошлым летом похоронил жену. Трудно им вдвоём с Глебом управляться без женских рук, да делать нечего.

– О чём, батька, задумался? Ай, устал? – вывел отца Прокопия из задумчивости весёлый голос сына.

– А и устал. Годков мне уж немало, поди – Прокопий ускорил шаг. Что-то он и вправду отстал, Глеб придержал Рыжика, поджидая отца.

– Что там дальше полагается сеять?

– А вот запоминай, сынок, заквакают лягушки – будем сеять овёс, услышишь кукушку, пойдём лён сеять.

– А зачем нам лён, кто им заниматься будет, не мы же с тобой?

– Это ты верно подметил, Глебушко, остались мы без матери твоей, как две сиротинушки. Но, что ж нам теперь без порток ходить?

– В городе купим. Зачем же без порток.

– Значит, не будем в нонешний год лён сеять?

– Не знаю, батя, как скажешь.

– Вот и я не знаю, сынок. Жениться тебе надо. Будет тогда и у нас кому лён прясть.

Отец Прокопий замолчал. Впереди на тропинке показалась стройная фигура молоденькой девицы. Отец Прокопий узнал дочку Ивара. Ярина шла с корзиной белья. Случайно взглянув на сына, отец Прокопий заметил его напряжение.

«Уж не невеста ли? А что? Хороша девка. И семья хорошая».

Ярина сошла с тропы, уступая дорогу мужчинам. Она тихо поздоровалась, не поднимая глаз. Поздоровался и отец Прокопий. Пошли дальше. Отец Прокопий вновь заговорил о посевах, но Глеб уже его не слушал.

– Бать, пойду я Рыжика напою, а то он весь день работал, должно быть, пить хочет.

«Ага, Рыжик пить захотел», – подумал с иронией отец Прокопий, но вслух сказал другое:

– А что, сынок, сходи, напои.

11 ДЕВЯТНАДЦАТЬ ВЁСЕН НАЗАД

Ночью к Пыре постучали. Женщина долго лежала, глядя в темноту и не решаясь встать. Кто к ней может прийти? Ерпыль вспомнил дорожку? А, заодно, решил полюбоваться на своё дитя? Стук повторился. Нет, не похоже на Ерпыля. Тот стучал бойко и весело кричал при этом всякие глупости, которые раньше казались забавными, но теперь стали раздражать.

Пыря встала, не зажигая света подошла к двери.

– Хто-то там стучит?

– Пыря, открой.

Этот голос женщина не часто слышала, но узнала мгновенно.

«Что ему понадобилось?» – перепуганно отодвинула задвижку.

В дверь вошёл высокий мужчина.

– Свет зажги, – приказал он.

Пыря торопливо бросилась к печи, нащупала руками лучину и зажгла её от тлеющих угольков, дрожащим рукам не сразу удалось вставить её в светец.

– Хватит, ай ещё? – пока выполняла привычные действия, немного успокоилась.

– Хватит, – волхв прошёл в красный угол, положил что-то на лавку. Пыря пыталась разглядеть.

– Иди сюда, – волхв развернул тряпки, и Пыря увидела младенца. Тот лежал без движения, раскинув ручки и ножки.

– Он жив? – засомневалась она.

– Жив, еле выходили. Теперь спит крепко. Пусть спит. Проснётся – покормишь. Молока хватает?

– Дык, хватает, чай грудная у меня.