Муж для девочки-ромашки

– А что ты хочешь?

– Чтобы он сам.

– Чтобы мужик сделал сам то, чего ты от него ждешь, его надо к этому подвигу долго готовить. Неподготовленные экземпляры, как правило, неуправляемы и творят совершенно не то, на что мы рассчитываем. И даже подготовленные и выдрессированные иногда жрут своих дрессировщиков. – Вика протяжно вздохнула, видимо, вспомнив о чем-то своем.

– Как жить-то тяжело! – взвыла Надежда и пнула коробку со старыми документами, стоящую под столом.

– Это еще не тяжело. Это фигня и детские заморочки. Мое последнее слово: найди себе занятие, требующее нервов, сил и времени.

– Так я уже нашла, похоже.

– Хватит лить сопли. Втюриться в неизвестного мужика с остановки – это не ахти какое достижение. А вот плюнуть на него – это достойно уважения. Хочешь, чтобы я тебя зауважала? Докажи, что есть за что. Кстати, можешь еще с мамой посоветоваться.

Надя даже хрюкнула от возмущения, представив, как советуется с мамой.

– Что это за предсмертный хрип? – напряглась Вика. – Надеюсь, ты не собираешься рыдать?

– Не, не собираюсь. Буду думать.

– Ну-ну…

Конечно, заслуживать Викино уважение столь диким и по-женски нелогичным способом Надя не собиралась. Советоваться с мамой – тоже. Если только с целью помотать себе нервы и услышать полный разбор полетов, сводящий все к тому, что дочь – тряпка, никчемное создание и не боец. Татьяна Павловна вообще любила всех делить на бойцов и не бойцов. Она желала воспитать танк, уверенно движущийся по линии судьбы, подминая гусеницами возможные препятствия. Максимум, что пока получилось из Нади, – дамский велосипед, на котором можно было удирать от неприятностей. Тяжелой бронетехникой там и не пахло.

Как-то так сложилось, что диплом педагога и знание немецкого языка привели выпускницу педвуза в крохотную фирмочку на окраине города. Там платили чуть больше, чем в школе, мало требовали и легко давали отгулы. Надежда занимала должность секретаря при директоре и при случае всегда норовила ввернуть в разговоре, что является ассистентом генерального. Впечатление это производило только на Фингалову, которая пристроилась учителем начальных классов в ближайшую школу и вдохновенно воевала с родителями, педколлективом и личной жизнью в лице ботаника. Родители неправильно воспитывали детей, педколлектив состоял по большей части из консервативных теток, болезненно реагировавших на фингаловские выкрутасы, а ботаник, вопреки своей профессии бывший вполне интересным и крепким мужичком, не желал быть частью Анькиной личной жизни.

– Хорошо тебе, – с доброй завистью тянула Фингалова. – А мне даже на больничном не посидеть. И отпуск только летом, а я, может, в горы хочу. Альпинисткой или горнолыжницей. Нашла бы себе пару…

– Ты же не умеешь, – напоминала Надя.

– Человек не может знать, на что способен, а на что нет, пока не попробует и не убедится сам. Понимаешь? – наставительно хмурилась Фингалова. Видимо, имелось в виду, что способности определялись по количеству неповрежденных частей тела. Пара костылей – может, что-нибудь и получится, летальный исход – значит, просто надо заняться другим видом экстрима, но уже кому-нибудь другому.

Надя не понимала, но и спорить не собиралась. У нее была своя, простенькая и обыденная жизнь, слегка обезображенная невнятным чувством неудовлетворенности в достигнутых результатах.

Вика, однажды приехавшая к ней на работу, тут же вынесла вердикт:

– Резать, не дожидаясь перитонита. Ты, Иванцова, совсем сбрендила. С высшим образованием сидеть в этом сарае! Оторви зад от своего колченогого стула, кстати, могли бы хоть рабочее место оформить достойно, и ищи себя где-нибудь в другом месте. Человек живет, пока штурмует следующую ступень. Если ты считаешь, что достигла высшей ступени, то оглянись – вокруг должны быть кресты и могилки. Ибо только на кладбище можно успокоиться и перестать рвать у жизни зубами все недодаденное, так как это обусловлено физической невозможностью трепыхаться. А вообще я была о тебе лучшего мнения.

Надюшины доводы, что место тихое, надежное, без интриг, подсиживаний и домогательств со стороны начальства, Вику не убедили.

– Болото, – махнула она рукой. – Натуральное болото. И лучше б уж начальство тебя домогалось, хоть какое-то разнообразие.

– Да ты что! – перепугалась Надя, представив, как шуплый, плешивый, шестидесятилетний Арон Яковлевич ее домогается, потея от волнения и ежесекундно поправляя очки.

– Во! – Вика торжествующе заржала. – А начальство должно быть таким, чтобы тебя при мысли об интиме не перекашивало!

– Зачем? На кой леший мне такое начальство?

– Вариантов много. Интим может привести к выгодному замужеству, если, конечно, возникнет любовь, или к продвижению по карьерной лестнице. Или к увольнению с треском и, как следствие, к необходимости бороться за место под солнцем. Поверь мне: человек, выброшенный за борт, может добиться гораздо большего, чем овощ, произрастающий в тепличных условиях. Кроме того, отказ от интима может стать причиной спонтанного возникновения уважения к тебе со стороны отвергнутого босса, и в результате ты опять же либо пойдешь по карьерной лестнице, либо будешь глотать соленую водичку за бортом и грести в направлении более светлого и благоустроенного будущего.

Вика знала, о чем говорила. Она была женщина-торнадо, вокруг которой постоянно кипели страсти. Работая в гостинице, она бурлила в центре интриг, звездных сплетен и шагала по карьерной лестнице, больше похожей на американские горки. Надя была уверена: бесшабашность подруги объяснялась одним – падать за борт, зная, что тебя выловит материально надежный и стабильный супруг, предоставив не только надувной плот, но и оборудованную по последнему слову техники яхту, не так уж страшно. С другой стороны, Вика была настолько уверена в себе, что и окружающие этой уверенностью проникались, стараясь лишний раз не перебегать дорогу. Надя, имевшая в тылу только одинокую маму, готовую не только поддержать, но и утопить поглубже в качестве эксперимента: вдруг в результате все же вынырнет долгожданный танк, – рисковать не хотела. Она была слишком благоразумна для столь кардинальных действий. Уж лучше тихое, но стабильное болото, чем африканское сафари без гида и оружия.

Мама, кстати, была целиком и полностью на Викиной стороне.

– Вот настрижет твой Яковлевич денег и уйдет на заслуженный отдых, – вдалбливала она Наде, наивно полагая, что, напугав пессимистическими перспективами, сможет сдвинуть дочь с насиженного места. – А тебе уже за тридцатник будет. Невнятная профессия, невнятный диплом и ноль опыта работы в западной компании. Именно такие, с опытом работы в приличных заведениях, сейчас и нужны. Остальные в пролете. Ты хотя бы объявления о работе читаешь?

– А ты что? Читаешь? Я пока еще не безработная, чтобы тратить время и нервы на вычитывание космических зарплат, обещаемых неизвестно кем, неизвестно где и неизвестно за что! – взвивалась Надя. Подсознательно Надежда понимала, что обе правы, но она не относилась к категории любителей острых ощущений. Дайвинг, парашют, резкая смена обстановки и прочие прелести жизни не для нее.

– В твое болото принц не придет, не жди, – вторила маме Вика. – В крайнем случае – какой-нибудь пупырчатый жаб. Ты, Надюха, бестолочь. Мне б твои годы, я бы горы свернула, я бы всю жизнь иначе прожила! Лови удачу за хвост, пока он не истлел и не отвалился от старости!

Где обретается удача и где у нее расположен хвост, Надя не знала. Ей было спокойнее без этих знаний и отправляться на поиски не хотелось. Тем более что, невзирая на физиологию, без мужчины, как постоянной величины, вполне можно было обойтись. Другое дело, что никто не претендовал не только на постоянную величину, но и на временную. А очень сложно быть гордой и неприступной, когда тебя никто не штурмует.

Арон Яковлевич несколько раз прошмыгнул мимо секретарши, восседавшей с перевернутым лицом и глазами на мокром месте, и затаился в кабинете. Ближе к обеду он снова начал дефилировать мимо Нади, томно вздыхая и покашливая, из чего она сделала вывод, что шефу от нее что-то нужно. Причем это «что-то» выходило за рамки ее служебных обязанностей. В противном случае он просто позвонил бы по местному телефону и дал цеу.

Поймав его бегающий взгляд, Надежда, уже полчаса как решившая числить всех мужчин хозяйственным инвентарем и в корне поменявшая подход к себе, к жизни и к сильному полу, высокомерно поинтересовалась:

– Вы что-то хотели?

В принципе интеллигентнейший Арон Яковлевич Клякман ничего плохого ей никогда не делал. Более того, относился к секретарю как к равной, с подчеркнутым уважением и отеческой любовью. Уважение было ежедневным, отеческая любовь – по праздникам.

– Наденька, у меня к вам деликатная просьба, – мучительно покраснел и закашлялся Клякман. Кашлял он так долго и натужно, что Наде пришлось встать и постучать по тощей старческой спине, дабы подавившийся своей просьбой шеф не скончался у нее на руках.

– Слушаю, – смягчилась она.

Арон Яковлевич сначала вытирал слезящиеся глаза гигантским клетчатым платком, потом достал другой платок, тоже похожий на сложенную в несколько раз простыню, и начал увлеченно тереть очки, сосредоточенно рассматривая их на свет. Наконец, собравшись с силами, босс выдохнул:

– Вы же не замужем?

Издав неприличный смешок, могущий означать что угодно, вплоть до трактовки в совершенно противоположном смысле, Надежда налегла на стол и открыла рот в ожидании пояснений.

– Вы знаете, я давно живу один. Я всегда достаточно хорошо к вам относился. Я из приличной семьи. – Клякман, увлекшись перечислением достоинств, даже успокоился и начал загибать пальцы.

Надя тихо съезжала по стулу, понимая, что ее карьере секретарши при тихом боссе пришел конец. Даже не конец, а полнейший крах. Вот тебе и перспективы интима, независимость от мужиков и надежное место. Нет в этом мире ничего постоянного.

– …У меня трехкомнатная квартира в приличном районе, – несло Арона Яковлевича. – Евроремонт, мебель, картины еще из коллекции моего дедушки! Вы представляете?!

Надя не представляла. И в первую очередь не представляла, как отказать разошедшемуся деду так, чтобы сохранить не только чувство собственного достоинства, но и рабочее место. Здравый смысл подсказывал, что задача непосильная.

– А антиквариат? Я поставил самую надежную сигнализацию! Вы знаете, Наденька, это выходит чрезвычайно дорого, но коллекция того стоит! Но в этой огромной квартире я совершенно, чудовищно и безнадежно одинок! Вы понимаете?

Секретарша промычала нечто совсем уж нечленораздельное и начала сосредоточенно сковыривать с полировки застарелое чернильное пятно.

– Вы следите за моей мыслью? – забеспокоился вдруг увлекшийся дифирамбами в свою честь Арон Яковлевич.

– Угу, – опасливо подтвердила Надя.

Пятно не поддавалось, и она вдруг подумала, что и вся ее жизнь похожа на такое же никому не нужное пятно. Что в активе? Средненькая внешность, высшее образование, непонятная профессия и гордо-убогое одиночество. В перспективе – туман. Арон Яковлевич как перспектива даже не рассматривался. Единственное, на что была готова напрячься Надежда, это попытаться выкрутиться из щекотливой ситуации и все же сохранить работу. Хотя бы временно, пока не найдет другое место.

– Я не настаиваю ни на чем, ни в коем случае, – пробивался сквозь плотную стену секретарских мыслей и переживаний дребезжащий дискант. – Просто общение, может быть, хороший ресторан, театр… Ну, не знаю, что там еще вас интересует. В какой-нибудь клуб… э-э-э-э-э… заколбаситься?