Подходцев и двое других

– А кому же?!

– Нам обоим.

– Странный вы народ, ей-Богу. Сколько вас по всем церквам ни бьют, все вы не умнеете. От кого письмо?

– Недоумеваю. Наверное, какая-нибудь графиня, увидя меня на прогулке, пишет, что я поразил ее до глубины души.

– Возможно. Если она гуляла на огороде, а ты стоял в своей обычной позе – растопыря руки и скривившись на бок для наведения ужаса на пернатых…

Не слушая его, Громов разорвал письмо и вдруг вскричал в неописуемом удивлении:

– Не сон ли?! Знаешь, кто нам пишет? Madame Подходцева!

– Уже?

– Что уже?

– Собирается изменить Подходцеву?

– Кретин!

– Первый раз слышу. Что она там пишет? Не просит ли развести ее?

– «Многоуважаемые Клинков и Громов»…

– Видишь, меня первого написала, – съязвил Клинков. – А тебя приписала так уж… из жалости.

– «Я знаю, что, выйдя замуж за Боба [[1 - Имя Подходцева – Александр (см. главу «Жестокий поединок». (Прим. ред.)]], я похитила у вас любимого друга, но, надеюсь, вы на меня не сердитесь. Чтобы доказать это, приходите нынче вечером пить чай. Познакомимся и, думаю, будем друзьями».

– Ишь ты, пролаза, – проворчал Клинков. – Сколько сахару! Больше там про меня ничего нет?

– Есть. Вот: если Клинков, благодаря своей толщине, не пролезет в квартиру, мы ему вышлем чаю на улицу, к воротам… Впрочем, может быть, он сидит в лечебнице для умалишенных, и потому…

– Брось, надоел. Как она подписалась?

– «Ненавистная вам Ната Подходцева».

– Правильно. Так что же мы… пойдем?

– Противно все это. А?

– Тошнехонько. Вышитые салфеточки, на чайнике вязаный гарусный петух…

– Верно. А Подходцев лежит в халате на диване, курит трубку и заказывает кухарке на завтра обед.

– А сбоку полотеры ерзают по полу, стекольщики вставляют стекла, а в углу мамка полощет пеленки.

– С ума ты сошел? Они всего два месяца как поженились!

– Ну да, – скептически покривился Клинков. – Будто ты не знаешь Подходцева. Так пойдем?

– Черт их знает. Правда, что там накормят. А я с утра ничего не ел.

– Красивая она, по крайней мере?

– Клинков!

– И о чем с ними говорить, спрашивается?

– Сейчас видно, что ты не бывал в хорошем обществе. Ну вот, предположим, приходим мы… «Здравствуйте, как поживаете?» – «Ничего себе, спасибо. Садитесь». Сели. Оглядываемся. «Хорошая у вас квартирка. Не дует?» – «Что вы, что вы!» – «С дровами?» – «Без дров. А за дрова теперь так дерут, что сил нет». – «Да, уж эти дрова». – «Можно вам чаю стаканчик?» – «Пожалуй». Понимаешь? Этакая нерешительность: «пожалуй». Могу, мол, и не пить. А то ведь я тебя знаю… Предложишь тебе чаю, а ты хлопнешь себя по животу, да еще подмигнешь, пожалуй: «Ежели с ветчиной да с семгой, то я и полдюжины пропущу».

– Гм… да. Может, там речи какие-нибудь за столом нужно говорить?

– Какие речи?

– Ну там по поводу брака; «ум, мол, хорошо, а два лучше».

– Там будет видно. Только ты уж не забудь, когда войдем, ручку у нее поцеловать.

– На этот счет я ходок.

– Еще бы. Сколько побоев принял – пора научиться. Кстати… могу тебе дать три совета: на ковер не плюй, в самовар окурки не бросай и, если будешь есть крылышко цыпленка, – руки потом об волосы не вытирай.

– О свои не буду. А об твои готов хоть сейчас.

Переругиваясь, эти странные друзья принялись за свой туалет.

Глава 12.

В гостях у Подходцева

Подходцев, видимо, немного конфузился своего нового положения. В передней встретил Клинкова преувеличенно шумно.

– А-а!! Клинище-голенище… Здравствуй, старый развратник! Давно пора… А где же Громов?

– Он там… на площадке.

– Почему?

– Стесняется, что ли. Капризничает. Не хочет идти.

Подходцев выглянул из дверей и увидел Громова, с громадным интересом и вниманием читавшего дверную доску, на которой было ровным счетом написано три слова.

Затратив на чтение время, достаточное для просмотра газетной передовицы среднего размера, Громов обернулся и увидел Подходцева.

– Чего ж ты остановился тут, на площадке, чудак?!

– Я сейчас. Отдохну только тут немного… Почитаю.