Огненная земля

– Танюша, будь готова, – сказал Баштовой, шутливо вытирая губы. Они поцеловались.

– Ольга, смотри, – Звенягин погрозил пальцем Баштовому, – пореже пускай в дом красивых подруг.

– Курасов, ты должен рассказать нам про нашего нового командира. Ты слышал, Павел? Курасов нам его привез.

– А Тузина ты хорошо знал?

– Встречались по службе, – неохотно ответил Звенягин. – Здесь разве узнаешь человека? В деле сразу разбираемся, кто каков. Вот и в новом нашем комбате скоро разберемся…

– Скоро? – переспросил Баштовой, взъерошивая свои белокурые волосы.

Звенягин, старательно размешивая сахар в стакане чая, ответил не сразу.

– К тому идет, – протянул он. – На Тамани доколачивают немцев, на Крым надо выходить, а то и так наш левый – черноморский – фланг что-то отстал. Армия к Днепру вышла. Долго казенный харч зря нам переводить нельзя… Ну, ладно, Иван. Ты видишь, как мы самоварчик сообразили с Татьяной? Сами ставили. Поет, как Лемешев. Ходим к тебе и завидуем, Ваня. Ты же человек необыкновенный.

– Действительно, такое отмочишь…

– Ты счастье на войне нашел, жизнь. Многие теряют сейчас и счастье, и жизнь, и уверенность, а ты находишь. – Звенягин повернулся к Курасову, по-прежнему сидевшему молчаливо возле Тани. – Учись, парень, у Баштовых правильной жизни.

– Учусь, Павел Михайлович.

– Врешь, не учишься.

– А вы, Павел Михайлович?

– А что я? – Звенягин засмеялся, его узкое смуглое лицо сразу стало очень юным, живые черные глаза заблестели. Потом он сразу посерьезнел, и в хмури его строго очерченных бровей появилась озабоченность. – Вот мне тоже одна нравится. Тамара есть такая; на Тамани она сейчас. Красивая, ничего не скажешь.

– Тамара девушка с огоньком, – сказал Баштовой, – я знаю ее.

– Если с огнем сравнивать, то… есть у нее огонь, но… какой-то не тот, – бенгальский. Да, бенгальский, – раздельно произнес Звенягин. – Горит, блестит, красиво! А даже папироски не прикуришь. Один холодный блеск россыпью.

– Молодая же она совсем.

Звенягин встал, откинул голову, глаза его сияли.

– Ах, все пустое! Курасов, не прогадай. Нашел хорошую дивчину, женись.

Курасов смутился, искоса посмотрел на Таню.

– Павел Михайлович, может быть, перейдем на другой курс?

– Говорите, говорите, Павел Михайлович, – попросила Таня.

– Да что мне говорить? Вы вот думаете, я не знаю, чего вы к Баштовым зачастили? Учитесь семейной жизни.

– Да ничего подобного, – смутился Курасов.

– На вашем месте другие бы сейчас где-нибудь у кустов обнимались, целовались, а вы на огонек к семейным людям. А вот цветы надо было догадаться привезти и Ольге!

Звенягин подошел к чуть повядшим розам, гладиолусам и астрам, расставленным на тумбочках и на комоде, наклонился над цветами.

– Мы и принесли Оле, – вмешалась Таня.

– Ты принесла, а не он… А тебе кто? Курасов. Вез из Батуми, знаю. Необычайное происшествие на флоте: морской офицер в здравом уме и твердой памяти везет из Батуми в Геленджик цветы, в пути ухаживает за ними.

– Неужели это так необычно? – спросила Ольга.

– Необычно. Если бы Курасов утопил подводную лодку и то меньше бы говорили. Так вот, Татьяна, распишем вас, как говорится, в том же самом Геленджикском загсе, куда водили мы наших Баштовых. Я принимаю, Курасов, ее в свой дивизион. Муж и жена должны быть вместе. Уйдешь, Татьяна, из госпиталя от своего начальника Рудермана?

– Я и так уйду от Рудермана.

– Послушаем, – склонив голову набок, сказал Звенягин, – каким образом? Опять через забор?

– К Букрееву уйду, в батальон… Я хотела сразу перейти в батальон, но Тузин мне не нравился.

– Так-так, продолжай.

– Тузин не нравился. Такой это раскисший сухарь, а Батраков вообще женщин ненавидит.

– Точно, – подтвердил Звенягин.

– Букреев, судя по словам Анатолия, хороший человек. Вот к нему пойду и попрошусь.

– К Букрееву? Тут надо померекать…

– Я была в морской пехоте. На перевалах была, зимой.

– На перевалах! На перевалах матросы бились на земле, а ты позади раненых перевязывала, – строго начал Звенягин. – А морская пехота в десанте совсем другое. Спроси у Ольги, что это значит. Ты знаешь, как немцы побережье укрепляли? Так вот, Татьяна. Повоевала ты достаточно. Кончится война, будете примерными женами, детей будете рожать, бросите автоматы, пистолеты и займетесь своим делом.

– Рано еще об этом говорить, – возразила Таня. – Рано.

– Сами мы с врагом справимся. Ты еще ни одного ребенка не родила, а в десант… Ты должна испытать чувство материнства…

Таня порывалась что-то сказать Звенягину, но, видимо, сдерживалась. Щеки ее горели.

– Прости, если что не так, – сказал Звенягин, – и давай поставим другую пластинку.

– Нет, я хочу продолжать разговор. Если хотите знать, если хотите знать…

– Ну-ну… хотим знать.

– Я уже имела ребенка, Павел Михайлович, – выпалила она.

– Имела? – Курасов нахмурился.

– Вот оно что, – Звенягин шутливо почесал затылок. – Как же это так?

– У меня был муж, военный командир. Он был убит под Москвой. Ребенок мой с мамой.