Гурджиев и Успенский

Успенский видел материализм, и особенно экономический материализм Маркса, как несостоятельную философскую базу научного позитивизма и критиковал попытки применять это ограниченное знание к изучению реальных проблем: “Одно из таких применений это “экономический человек” – совершенно ясно двумерное и плоское существо, двигающееся по двум направлениям: производства и потребления. Как можно представлять себе человека вообще в виде такого явно искусственного существа? И как можно надеяться понять законы жизни человека с его сложными запросами духа и с главным импульсом жизни, заключающимся в стремлении к постижению, пониманию всего кругом себя и в себе, изучая воображаемые законы жизни воображаемого существа?”[103 - Успенский П. Д. Tertium Organum. СПб., 1911. C. 131.].

Успенский отмечал, что, несмотря на очевидную непоследовательность, экономические теории увлекают нас, как увлекают все элементарные схемы, дающие короткие ответы на ряд длинных вопросов, потому что “мы сами слишком погрязли в материалистических теориях и не видим ничего кроме них”[104 - Ibid. P. 132.].

Определения Успенским “позитивизма” менялись в зависимости от конкретного аспекта того явления, с которым он имел дело, но именно позитивизм воспринимался им как основное препятствие на пути интеллектуального и духовного прогресса и как основной враг метафизики. Позитивизм – это теоретическое основание ординарной модели, и преодолеть его значило для Успенского очистить почву для создания метафизической модели. Успенский интерпретировал позитивизм как саентизм, материализм, функционализм и, иногда, энергетизм. Позитивистская наука, писал Успенский, утверждает, что, изучая феномены, мы подходим к ноуменам. Ноуменами явлений наука[105 - Здесь “наука” – слово, означающее “позитивистскую науку”.] считает движение атомов и эфира или вибрации электронов, рассматривая таким образом вселенную как “вихрь механического движения или область проявления электромагнитной энергии…” Согласно Успенскому, позитивизм утверждает, что явления жизни и сознания – только функции физических явлений, что все эти три рода явлений, в сущности, одно и то же – и “высшие, т. е. явления жизни и сознания, суть только различные проявления низшего, т. е. явлений той же самой физико-механической и электромагнитной энергии”[106 - Успенский П. Д. Tertium Organum. СПб., 1911. C. 132.].

Успенский видел в позднем позитивизме тенденцию, противоположную той, которая выражена в метафизической модели. Позитивизм был для него способом подмены более широкого подхода к жизни более узким, как это показано в образе восприятия двумерным существом трехмерной реальности. Он видит в этом сведение того, что он называет “высшими явлениями”, т. е. жизни и сознания, к “низшим явлениям”, которые он описывал как “различные выражения физико-механической и электромагнитной энергии”. Иными словами, позитивизм сводил метафизическую модель к прогрессистской модели, утверждая принцип количественного способа познания и опуская метафизическое измерение как из процесса познания, так и из реальности. Целью Успенского, напротив, были восстановление метафизического измерения и борьба за утверждение метафизической модели.

Границы знания

В книге Tertium Organum и в очерке “Эзотеризм и современная мысль”, написанным в период между 1911 и 1916 годами, Успенский размышлял над проблемой границ познания и возможности расширения этих границ. Он отмечал, что в то время как люди так часто и громко кричат о неограниченных возможностях познания и об “огромных горизонтах, раскрывающихся перед наукой, в действительности наше знание ограничено пятью органами чувств плюс способность умозаключения и сравнения, далее которых человек может никогда и не пойти”[107 - Успенский П. Д. Tertium Organum. СПб., 1911. C. 135.].

Успенский утверждал, что существует три типа знания: “обычное знание”, “возможное знание” и “скрытое знание”. Проводя различие между видимым миром, или миром явлений, доступных органам чувств, и между невидимым миром, или же “миром скрытого”[108 - Ibid. P. 132.], Успенский полагал, что “позитивистская теория допускает возможность объяснения высшего через посредство низшего, объяснение невидимого через посредство видимого”[109 - Ibid. P. 132.], ставя под сомнение тот незыблемый принцип параллелизма между фактами физического и психического мира, бытия и мышления, на котором строил свою познавательную модель поздний позитивизм.

Успенский ссылался на то, что он называет “огромной силой внушения ходячих мыслей”, объясняя, почему мы видим только физические явления, убеждая самих себя, что это единственная реальность. Это объясняет также, почему для искреннего позитивиста любое метафизическое доказательство иллюзорности материи кажется софистикой. “Обычное знание”, по Успенскому, основывается на этой “огромной силе внушения ходячих мыслей”. Но как скоро этот “искренний позитивист” начинает осознавать, что “видимое производится невидимым… его позитивизм начинает разрушаться… стены, которые он сам построил кругом себя, начинают распадаться одна за другой”[110 - Успенский П. Д. Tertium Organum. СПб., 1911. C. 135.], и он приходит к возможному знанию.

Этот вид знания основан на осознании, что видимые физические проявления могут часто скрываться, подобно ручью, который уходит под землю, но продолжает существовать в невидимой форме и, в конечном счете, может выйти из скрытого состояния и вновь появиться. Эти цепи явлений, то скрытые от наших глаз, то видимые, переплетаются и входят одна в другую. Так, согласно Успенскому, возможное знание – это знание скрытой активности явлений, так же как и их видимой активности. Возможное знание “рассматривает видимый феноменальный мир как часть какого-то иного, бесконечно более сложного мира”[111 - Ibid.]. Он цитирует Гегеля: “Каждая идея, распространенная в бесконечность, перерастает в свою противоположность”. Успенский утверждал, что “все имеет бесконечное разнообразие значений, и знать их все невозможно” и что “конечное определение возможно только для конечного ряда явлений”.

Понятие возможного знания, включающего феномены “скрытой активности явлений”, предлагало более емкую концепцию знания, нежели эмпирическое опытное знание позитивистской науки.

И, наконец, понятие “скрытого знания, превосходящего все обычные виды человеческого знания, (которое) пронизывает всю историю человеческой мысли с самых отдаленных эпох”[112 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 12.], стало фундаментальным понятием всех работ Успенского. Он находит эту идею как в древних, так и в современных духовных источниках, и особенно – в работах теософов, которое поместили ее в центр своего учения. Скрытое знание альтернативно “обычным видам человеческого знания”. Последние основываются на “пяти органах чувств” и на “нашей способности к умозаключению и сравнению”. Первое же основано на “чувствах, превосходящих наши пять чувств, и на способности мышления, превышающей наше обычное мышление”.

Обычное, или общепринятое, знание – это знание, которое, расширяясь, все же остается в той же плоскости. Скрытое знание – это “чудесное”[113 - Ibid. P. 16.] знание, или магия. Первое основано на “обычном состоянии сознания”, а второе – на “необычных, редких и исключительных состояниях человека”[114 - Ibid. P. 17.], о которых он пишет, что они “редки и очень мало изучены” и которые он называет “мистическими состояниями сознания”, определяя мистику как форму проникновения в наше сознание форм скрытого знания. Успенский называет обычное состояние сознания только “частным случаем миропонимания”[115 - Ibid. P. 18.]. Вопрос о нераскрытых возможностях человека и о подлинной человеческой эволюции, ведущих его к скрытому знанию, является ключевым в концепции Успенского.

Эволюция

Прекрасно осознавая центральное положение понятия эволюции в западной мысли и его роль в развитии так называемой прогрессивной мысли второй половины XIX столетия, Успенский писал в своей книге “Новая модель вселенной”: “Эволюция превратилась в универсальный ключ, отпирающий все двери”[116 - Ibid. P. 19.].

Концепция этой “очень гипотетической идеи… независимого и механического процесса”[117 - Ibid. P. 21.] развития стала мишенью его острой критики. Он подверг критическому рассмотрению это понятие как в свете современного ему научного знания, так и с точки зрения концепции скрытого знания. Различая области приложения этой идеи, он видит ее частичную пригодность для теории “естественного отбора” у Чарльза Дарвина. Успенский был хорошо знаком и с тем, что писал Герберт Спенсер о других – космических, психологических, нравственных и социальных – аспектах этого общего принципа. Но употребление понятия “эволюция” в позитивистской науке Успенский считал неаккуратным, покрывающим самые разнонаправленные процессы. Этот термин, писал он иронически, “применяется теперь буквально ко всему на свете, начиная с общественных форм и кончая знаками препинания”[118 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 22.].

Успенский считал, что понятие механической, или автоматической, эволюции исключает идею интеллигибельного “плана” развития. Оно исключает также фактор случайности, объясняя последний как “введение в механические процессы новых фактов, изменяющих их направление”. И третья его претензия к этому понятию заключалась в том, что слово “эволюция” в научном контексте “не имело антитезиса”. Успенский приходит к выводу, что “не существует более искусственной и нелепой идеи, чем идея всеобщей эволюции, эволюции всего существующего”[119 - Ibid. P. 24.]. С помощью идеи механического развития, утверждает Успенский, нельзя объяснить возникновение новых видов жизни, а также переход от низших форм к высшим, поэтому позитивистская концепция эволюции может считаться “только гипотезой”[120 - Ibid. P. 24.], построенной на подогнанных фактах. Успенский отмечает значительную разницу между популярным значением слова «эволюция» и “его строго философским пониманием”. Он пишет о необходимости найти другое слово вместо слова “эволюция”, более адекватно характеризующее процесс развития, которое фиксировало бы также и ситуацию “распада”, которая сопровождает или на каких-то этапах вообще заменяет процесс развития.

Термин «эволюция», согласно Успенскому, должен строится не на однолинейном представлении о жизни, а на включении множества разных факторов и процессов, “перемежающихся, внедряющихся и привносящих друг в друга новые факты”[121 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 24.]. Успенский различает процессы творческие и разрушительные. Разрушительные, деструктивные процессы начинаются при ослаблении процессов созидательных, творческих. При неразличении разнонаправленности процессов, происходящих в жизни: с одной стороны, созидательных, с другой, разрушительных – за эволюцию принимают “результаты дегенерации или разложения”[122 - Ibid. Р. 23.], – пишет Успенский, имея, в частности, в виду спектр общественно-политических идей прогрессистской модели его времени. И далее он продолжает: “Не существует такой эволюции, которая возникает случайно и продолжается механически. Механически могут протекать только вырождение и распад”[123 - Ibid. P. 29–30.].

Успенский отмечал, что западная мысль, создавая рационалистическую теорию эволюции, каким-то образом упустила деструктивные процессы, происходящие в жизни и обществе, и объяснял этот факт “искусственным сужением поля зрения, характерным для последних столетий европейской культуры”[124 - Ibid. P. 24.]. В результате “люди нашего времени не могут постичь противоположный процесс на большой шкале”[125 - Ibid. P. 24.], а деструктивные процессы современный человек представляет также в виде прогресса и эволюции. Фиксируя внимание на разрушительных факторах в процессе развития, Успенский тем самым акцентировал вопрос о необходимости сознательного противостояния им и преодоления их в целях подлинной эволюции, для обозначения которой он употребляет веское и духовно насыщенное слово “трансформация”.

Заключая свое критическое рассмотрение понятия эволюции, Успенский проводит различие между ее пониманием на уровне обыденного мышления, которое включает как популярную, так и научную интерпретацию, и “эзотерического мышления”, основанного на понятии “скрытого знания”. Механическому фатализму позитивистской модели он противопоставляет глубину метафизического ви`дения. Эзотерическая мысль, пишет он, “признает возможность трансформации, или эволюции, там, где научная мысль такой возможности не видит или не признает”[126 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 14.]. Образом такой подлинной эволюции, или трансформации, для Успенского является возможность перехода от человека к сверхчеловеку, что для него “является высшим значением слова “эволюция”[127 - Ibid. P. 24.].

В дальнейшем идея сверхчеловека станет для Успенского существенной задачей как в его теоретических разработках, так и в его практической работе.

Религия и псевдорелигия

Трем основаниям, на которых строилась прогрессистская модель – материализму, позитивизму и эволюционизму – Успенский противопоставил концепцию “высшего знания”. Его борьба с атеизмом шла по линии различения между подлинной религией и псевдорелигией. Религия, по Успенскому, – это один из четырех путей духовной жизни (три других – это искусство, философия и наука). Успенский делил эти пути на две группы: философия и наука – интеллектуальные, искусство и религия – интуитивные пути. “Истина находится в центре, где сливаются все четыре пути”[128 - Ibid. P. 32.], – писал Успенский.

Религия, для Успенского как православного человека, выросшего в традиционно религиозной семье, “основана на Откровении”[129 - Ibid. P. 24.]. Успенский пробовал пробиться к пониманию природы этого Откровения в контексте нового ви`дения, открывшегося ему, видя связь этого Откровения с самыми высокими формами сознания. Свою идеальную модель Успенский строил на включении этого опыта, таящего в себе грани, недоступные и непонятные ординарному мышлению. Успенский писал: “Откровение… или то, что дано в Откровении, должно превосходить любое иное знание”[130 - Ibid. P. 32.]. Поэтому религия не может быть создана интеллектуальным путем: получится “не религия, но только плохая философия”[131 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 32.].

Успенский проводил различие между “подлинной религией”, “подлинным искусством”, “подлинной наукой” и их эрзацами, подменами и заменами, которые также зовутся религией, искусством и наукой, но должны называться псевдорелигией, псевдоискусством и псевдонаукой. Различие между религией и псевдорелигией лежит, согласно Успенскому, не в сфере идей, но в людях, которые получают и воспроизводят эти идеи. Религиозные идеи могут восприниматься на различных уровнях человеческого развития, начиная с очень низких чисто ритуалистических или ханжеских интерпретаций и кончая самыми высокими уровнями творческого восприятия. “Это значит, – писал Успенский, – что, если допустить, что существует некая истина в изначальной инстанции (Успенский ссылается здесь на истину, содержащуюся в религиозном Откровении. – А. Р.) и что существуют различные степени искажения этой истины, то можно увидеть, как, идя этим путем, истина постепенно сводилась к нашему уровню уже в совершенно неузнаваемой форме”[132 - Ibid. P. 34.]. Успенский был убежден, что “все религии в их церковной форме есть только псевдорелигии”, каждая из которых не более чем “мертвое тело того, что однажды было или могло быть истинной религией”[133 - Ibid. P. 33.].

Интерпретация исторической религии и исторической церкви как неизбежных форм искажения первоначального духовного импульса была характерной для Успенского как горячего приверженца “нового религиозного сознания”. Он проводил это различие между “истинной религией” и “псевдорелигией” во всех своих работах, никогда их не смешивая, рассматривая современные религии как “псевдорелигии” и утверждая, что “ни религиозное учение, ни религиозная система (в смысле “псевдорелигии”. – А. Р.) не могут сами по себе удовлетворить людей”. Таким образом, Успенский противопоставлял не атеизм и религию, но “псевдорелигию” и “подлинную религию”, разделяя с “прогрессивными” мыслителями неприятие того, что они называли “религией” и что он называл “псевдорелигией”, однако в качестве альтернативы ей он выдвигал понятие “подлинной религии”, основанной на Откровении, в которое он верил как в высшую истину.

Подход Успенского к этой проблеме выявляет его позицию в споре двух противоборствующих культурных моделей. Его критика основных компонентов прогрессистской модели никогда не принимала форму простого воскрешения “старой” метафизической модели, отрицаемой прогрессистской критикой 1850–1870-х гг. Метод Успенского был методом двойного отрицания, как это видно в случае его отрицания псевдорелигии. Эту проблему он рассматривал с иной, новой точки зрения, опираясь на когнитивную систему, которую он обозначил как tertium organum (третий органон). Его разработка концепции “высших уровней сознания”, равно как и его попытка выйти за пределы существующей дихотомии “материализма” и “идеализма”, осуществлялась через обращение к новому канону познания, “третьему органону”.

Концепция истории

Исторические взгляды Успенского, являясь неотъемлемой частью его мировоззрения, стали точкой приложения его психологических, эпистемологических и теологических воззрений. Они строятся на сопоставлении “известной”, “обычной” и “неизвестной”, “скрытой” истории. Успенский пишет, что первая – “это история преступлений, и материал для этой истории непрерывно пополняется”[134 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 433.]. Он замечает, что “все поворотные события в истории… отмечены преступлениями: убийствами, актами насилия, грабежами, войнами, бунтами, резней, пытками, казнями… отцы убивали детей, жены убивали мужей… цари истребляли своих подданных, а подданные предательски убивали своих государей”. Но существует и “иная история в истории, – отмечает Успенский, – которая известна очень немногим”[135 - Ibid. P. 49.] – история творческого процесса. Это скрытая история. И видимая история, история преступлений, приписывает себе то, что создается историей скрытой.

Сообразно этому человечество, по Успенскому, состоит из двух концентрических кругов: все человечество, которое мы знаем и к которому принадлежим, образует внешний круг, и история, которую мы знаем, – это “история внешнего круга”[136 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 19.]. Но внутри этого круга, пишет Успенский, находится иной круг, о котором людям внешнего круга не известно почти ничего, но жизнь внешнего круга в своих важнейших проявлениях и в своем развитии определяется этим внутренним кругом.

Этот внутренний круг Успенский называл “мозгом, или даже бессмертной душой человечества, где сохраняются все достижения, все результаты, успехи всех культур и цивилизаций”[137 - Ibid. P. 18.]. Успенский сравнивал отношение между внутренним и внешним кругами человечества с отношением между “нервными и мозговыми клетками”, с одной стороны, и с другой, – “всеми другими тканями тела, такими как мускульная и соединительная ткани, клетки кожи и так далее”[138 - Ibid. Р. 19.].

Концепция двух кругов человечества: внутреннего и внешнего – одна из наиболее древних концепций, лежащих в истоке как восточной, так и западной мысли. Различные версии этой концепции можно найти в Священных книгах, таких как Упанишады, Библия, Коран, у представителей идеалистической философии различного толка, где проводится различие между людьми праведными и греховными, между просветленными и погруженными в материальное, между искренними и лживыми, между мудрецами и невеждами, жителями града Божьего и града земного и т. п. Для Успенского непосредственным источником этой концепции были труды Е. П. Блаватской и ее последователей, а также, без сомнения, Ницше с его идеей сверхчеловека. Однако Успенский привел эту идею к ее логическому завершению, декларировав существование двух человечеств и двух историй.

В своих рассуждениях Успенский исходил из важной для него предпосылки о неравенстве всех людей, о том, что человеческие существа отличаются друг от друга “по самой своей природе, происхождению и целям своего существования”. Успенский ставил задачу дать исчерпывающую характеристику человека, “всего в человеке”[139 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 420.], включая его временные проекции и его отношение к жизни и смерти, тем самым делая подходы к идее пятого измерения реальности, или “совершенно нового континуума: “пространство-время-вечность”[140 - Ibid. P. 410.], а также развивая идею сознательного воспоминания как “спирали шестого измерения”[141 - Ibid. P. 426.], которая, по Успенскому, только и является фактором эволюции человека[142 - Ibid. P. 425.]. Он выделял типы людей с восходящей или нисходящей внутренней линией, классифицировал различные нарастающие тенденции в жизни людей, включая нарастание амплитуды угасания, выделял людей “абсолютного повторения” и людей, “выходящих из круга вечного повторения”[143 - Ibid. P. 426.], при этом человек “быта” “с глубоко укоренившейся, окаменелой рутинной жизнью”[144 - Ibid. P. 422.] и исторические персонажи, чьи жизни “связаны с великими жизненными циклами”[145 - Ibid. P. 424.], могли, согласно Успенскому, подчиняться тем же законам повторений и принадлежать к одной и той же разновидности. Нисходящий неудачливый тип в этом смысле ничем не отличается от людей, добившихся с обычной точки зрения успеха, таковы “люди, которые быстро сколачивают огромные богатства, миллионеры и миллиардеры; преуспевающие государственные деятели, известные оппортунистической, а то и преступной деятельностью; лжеученые, создающие ложные теории, рассчитанные на моду и задерживающие развитие истинного знания, романисты, поэты, художники и актеры, добившиеся коммерческого успеха, творчество которых лишено какой-либо ценности, кроме денежной… и тому подобные личности… Главная опасность для людей преуспевающего типа – их успех”,[146 - Ibid. Р. 424.] – делает беспощадный вывод Успенский. Людям успеха он противопоставляет людей “подлинной науки, подлинного искусства, подлинной мысли и деятельности”. В многомерную характеристику человека Успенский включает своеобразно истолкованные темы кармы и реинкарнации, понимая их как цепь причин и следствий, несущих идею воздаяния.

Понятие “среднего человека” неприемлемо для Успенского, так как оно трактует человечество как “что-то плоское и однообразное”. Успенский писал: “Человечество, равно как и индивидуум, это горная цепь с высокими вершинами и глубокими ущельями. И ‘средний человек’ существует в реальности не больше, чем ‘средней величины гора’”. Эта сложная многоуровневая концепция человека определяла философию Успенского и была главным инструментом в его борьбе против уравнительных социальных идей прогрессистской модели.

Концепции различных состояний сознания, различных аспектов жизни человека в истории и вечности, идея концентрических кругов человечества – таков многомерный спектр идей Успенского, связанных с идеей человека, его местом в истории и вечности.

Искусство и антропология

Согласно Успенскому, искусство – это “путь познания”, и оно связано с другими путями познания – наукой и философией. В отличие от Вл. Соловьева, подчеркивавшего теургический аспект искусства и видевшего в поэте главный инструмент для достижения теократического синтеза и “введения всего сущего в красоту”, Успенский акцентировал особые познавательные возможности искусства. “Искусство основано на эмоциональном восприятии, на чувстве неведомого, которое лежит по ту сторону видимого и ощутимого, и на переживании творческой силы, а также на чувстве “души” предметов и явлений”[147 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 33.]. Успенский утверждал, что искусство, не содержащее тайны и не ведущее “в сферы неведомого и не приводящее к новому знанию – это лишь пародия на искусство, а часто даже не пародия, а просто коммерция или производство”[148 - Ibid. P. 33.].

За его концепцией искусства стоит перекликающееся с символической концепцией “воли и алчбы невозможного”[149 - Иванов Вяч., По звездам. СПб. 1909. C. 24.] чувство тайны и единства живого мира. Искусство современного человека Успенский относил к разряду псевдоискусства, ставя его в общий ряд с другими искаженными формами познания: современной псевдорелигией, псевдофилософией и псевдонаукой: “Очень немногие знают вкус настоящих вещей”[150 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 39.], – писал он по этому поводу. Между подлинной религией, подлинным искусством, подлинной наукой, с одной стороны, и их подменами, которые обычно называются религией, искусством, наукой и т. д., с другой, Успенский видит существование множества промежуточных стадий, соответствующих различным уровням человеческого развития, и каждой из них свойственен ее собственный уровень понимания. Наступательно эгалитарной уравнительной прогрессистской антропологической модели своего времени Успенский противопоставляет иерархическую антропологию, соотносящую уровень постижения истины с уровнем развития человека. “Причина существования этих уровней заключается в наличии глубокого коренного неравенства между людьми”[151 - Ibid. P. 33.], – утверждал он. Путь к настоящему, или, как говорил позже Гурджиев, объективному искусству лежит через напряженную внутреннюю работу, через преодоление ординарной модели в себе, через реализацию идеальной модели.

Успенский настаивал, что различие между разными уровнями искусства, науки и религии находится не в сфере идей, но в самом человеке, который эти идеи воспринимает и воспроизводит. Одна и та же идея может быть по-разному понята людьми разных уровней, и у разных людей разные искусства, разные науки и разные религии. Таким образом, ислам или христианство или любая другая религия у людей разных уровней развития абсолютно несхожи. И вопрос, по Успенскому, заключается не в том, чтобы признать право на все степени понимания, а в том, чтобы установить степень неизбежного искажения, свойственного конкретному уровню развития того или иного человека, отделяющего этого человека от постижения истины. Динамическая модель, лежащая в основе антропологии Успенского, является традиционалистской по своему существу. Она исходит из идеи существования первоначальной традиции и внутреннего круга как хранителя истинного знания. “Если мы признаем, – пишет Успенский, – что в истоке всего лежит истина, что существуют разные уровни и разные степени искажения истины, мы увидим, что истина постепенно привносится и на наш уровень, хотя, разумеется, в совершенно неузнаваемой форме”[152 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 34.]. Только знание того, как и в каком отношении отличаются друг от друга люди разных уровней развития, дает возможность определить, как и в каком отношении отличаются между собой религии, искусства и науки в их понимании. Для Успенского характерно понимание современной мысли не как продукта “эволюции, а как продукта вырождения”[153 - Ibid. P. 35.] первоначального знания. Развивая свое представление об уровнях бытия разных людей, Успенский писал: “большинство людей способны воспринять истину только в форме лжи… Нас окружают искажения и извращения истины, и мы не способны ничего воспринимать вне их”[154 - Ibid. P. 36.]. Подчеркивая трагичность человеческой участи и фатальность причин, ограничивающих понимание и познание истины, и формулируя идеи практического идеализма, Успенский выделял между теми, кто принимал эту ложь, тех, кто “пошел дальше в поисках истины и в конце концов мог достичь ее”[155 - Ibid. P. 140.].

Различая уровни человеческого развития, Успенский обращается к проблеме духовного прогресса, или подлинной эволюции. С точки зрения Успенского, подлинные искусство, наука, религия и философия открываются только тем, кто в своем развитии достиг высших состояний. Даже случайные прорывы в высшие состояния производят феномены подлинных искусства, науки и религии. А так как “экстаз” есть “высшая форма эмоционального опыта, то все истинное искусство не что иное, как попытка передать состояние экстаза”[156 - Ibid. P. 144.].

Успенский писал о том, что в человеке представлены два мира – феноменальный и ноуменальный, первый проявляется в планах физическом и биологическом, последний проявляет себя в психических явлениях. Мы можем делать выводы и наблюдения на основе нашего опыта по поводу явлений физических и биологических, но явления психические мы чувствуем, ощущаем и осознаем лишь внутри себя, и наши заключения по поводу психических явлений других людей основываются на аналогиях с нашей собственной психической жизнью. Таким образом, Успенский понимал психику человека как непосредственную часть ноуменального мира и потому считал ее недоступной для позитивистского модуса мышления: “она не может быть объяснена теми же методами, с помощью которых объясняются явления феноменального мира”[157 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 155.].

Выступая против линейного мышления и феноменалистской редукции, свойственных позитивизму, Успенский утверждал древнейшую ведийскую истину о тождестве имманентного и трансцендентного. Он указывал на то, что ноумен и феномен – это “не совершенно разные вещи, но просто разные стороны одного и того же” и что “каждый феномен – это конечное выражение в области нашего знания чего-то бесконечного”[158 - Ibid. P. 160–161.], т. е. ноумена. Для иллюстрации идеи отношения между ноуменами и феноменами Успенский предлагает сравнить человеческую психику с темным спящим городом, посреди которого движутся ночные сторожа с фонарями и каждый освещает маленький круг вокруг себя. Каждый такой светящийся круг представляет “я”, проживающее свою часто короткую жизнь. Существует непрерывное движение света в этом мире темноты, и растет осознание новых объектов этого мира, но все движение в целом мучительно вращается в круге тех же самых ограниченных идей. Успенский задавался вопросом: может ли это непрерывное движение световых пятен в нашей психике объяснить феномен движения во внешнем видимом мире? И другой вопрос: имеем ли мы истинное право считать психику человека функцией какого-то иного измерения, чем тот трехмерный мир, где функционирует человеческое тело? И он предлагал положительные ответы на эти вопросы, характерные для его философии, ищущей выхода за пределы “обыденного” и стремящейся к достижению “ноуменального”, или “метафизического” знания и существования.

Искусство в системе Успенского является одним из путей к ноуменальному, поскольку оно основано на чувстве неведомого – того, “что лежит по ту сторону видимого и ощутимого”[159 - Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 33.]. Успенский признавал за искусством способность видеть дальше и глубже, чем обычное человеческое восприятие. Обычное восприятие, как правило, просто “чувствует дорогу”. Но искусство, писал он, это “начало видения”, оно “ощущает бесконечные невидимые грани кристалла, одна из которых называется человеком”[160 - Ibid. P. 145.]. Именно через сферу искусства и его особое ви`дение приходит Успенский к понятию многомерного человека.

Успенский ясно различает между “научным” и “художественным” подходами к различиям, существующим между людьми “по самой их природе, происхождению и целям их существования”. Позитивист не осознает разницы между моряком, палачом и отшельником, которая состоит в том, что одни из них “способны производить энергию одного вида, а другие – совершенно иного вида”[161 - Ibid. P. 144.].

Искусство, по Успенскому, это наиболее могущественный инструмент познания мировой причинности, или ноуменального мира. Так как ноумен, т. е. скрытое значение и скрытая функция мира, проявляется в феномене, то возможно отраженное познание ноумена через феномен. “Феномен – это образ ноумена”[162 - Ibid. P. 145.]. Художник должен быть ясновидящим, он должен видеть то, что не видят другие, он должен быть волшебником: он должен обладать властью заставлять других видеть то, что они сами увидеть не в состоянии, но что видит он.

Очень показательно сопоставление эстетических концепций Успенского и позитивиста Ипполита Тэна. В своей “Философии искусства” и в книге “О методе критики и об истории литературы”, вышедшей в Санкт-Петербурге в 1896 году, Тэн часто пользуется теми же понятиями, что и Успенский, говоря о задаче “изображения скрытого мира”, о том, что “телесный человек есть лишь указание, при помощи которого надо изучать человека невидимого, его душу”, употребляя понятия “внутренние силы”, “лестница для физической стороны человека”, но объясняет их фактами социально-биологического детерминизма. Говоря о литературном произведении как о “снимке с окружающих нравов и признаке известного состояния умов”[163 - Тэн Ипполит, О методе критики и об истории литературы. СПб., 1896. С. 3.], т. е. фиксируя интеллектуально-нравственный характер эстетических идей, что было вполне созвучно с эстетикой Успенского, Тэн, однако, объясняет их воздействием среды, сопоставляя законы влияния последней с действием экологических и биологических законов, т. е. сводя явления высшего порядка к явлениям низшего.

Концепция искусства Успенского строилась на противопоставлении позитивистской доктрине социального происхождения и служебной роли искусства и являла собой характерную метафизическую теорию искусства. В ней легко найти перекличку с позднейшей концепцией искусства как вестничества Даниила Андреева, где поэт, в традиции Владимира Соловьева, воспринимался как носитель высшего знания.

“Переход от временного к вечному”

В конце первого десятилетия XX века Успенский выступил на литературной и философской арене как критик прогрессистской и создатель метафизической моделей. Полностью осознавая значение переходного периода, когда конфликт между этими парадигмами вступил в решающую фазу, Успенский характеризовал эту ситуацию как “переход от временного к вечному” и как пребывание “у последней черты”.

Успенский понимал, что эти две модели, отличаясь по основным своим параметрам, в ряде случаев разделяют общую терминологию. Так “прогрессивные” и метафизические авторы критически относятся к абстрактному идеализму (первые – отрицая его в пользу позитивизма, вторые – противопоставляя ему конкретный идеализм) и говорят о “новой эре” и “новом человеке”, вкладывая в эти слова противоположное значение. “Прогрессивные писатели” предсказывали эру социального равенства и рационального жизнеустроения, в то время как метафизические авторы провозглашали эру духовного расцвета и трансформации жизни.

В этом плане по ряду позиций Успенский оказывался созвучным авторам как прогрессистской, так и метафизической моделей. Прежде всего с апологетами прогрессистской модели его как будто бы сближали критика абстрактного идеализма и исторического христианства, идея “нового человека” и “новой эры” и большие ожидания от науки будущего. В то же время он резко выступал против следующих концепций прогрессистской модели: материализма, позитивизма, механического эволюционизма, позитивистской теории познания, атеизма, рационалистической концепции истории, социального утопизма и утилитарной концепции искусства.