Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата

Понятно, что не за деньги люди воевали и умирали, но ясно и отношение властителей страны к своему советскому народу-победителю.

Электричка

Середина семидесятых. Мы с дядей Изей едем в электричке на дачу в Храпуново. Дача принадлежала деду моей жены. Когда садились в электричку, то еле протиснулись в тамбур. Людей было так много, что войти дальше в вагон оказалось невозможно. Стоим плотно прижатые друг к другу в тамбуре, как сельди в бочке. Июльская жара. В вагоне страшная духота. Все обливаются потом. Дышать нечем. Короче, обычная электричка из Москвы субботним утром в разгар лета.

На какой-то остановке в тамбур втискивается баба с мешком и сразу начинает истошно орать высоким голосом. Худой доходяга-мужик просит её перестать орать, но добивается обратного эффекта – баба теперь орёт и на него, всячески оскорбляя. Народ застыл в ужасе, больше никто не хочет с ней связываться. Приходит мысль, что, видимо, таким и должен быть настоящий ад в загробной жизни.

И вдруг, к моему испугу и неудовольствию, дядя Изя поворачивается к ней и говорит:

– Женщина, прекратите орать, и так всем тошно.

– А ты, армяшка, вообще заткнись, – визжит баба в ответ, и тамбурный люд замирает в преддверии новой перепалки. Напомню – дядя Изя совсем не был армянином, что не каждый способен различить.

И тут мой дядя совершает немыслимый поступок. Он – седой солидный мужчина, повернувшись к чёртовой бабе, громко и натурально… залаял:

– Ав-гав-гав! А-ы-ы-ав!

– Ты что, сумасшедший? – вдруг неожиданно тихо и с испугом спросила баба.

– Ы-ры-ры! – дядя оскалил зубы и дёрнулся к бабе. – Р-р-р-р, – страшно зарычал он.

Тамбур бы остолбенел, если бы и так все не стояли столбами. А крикливая баба, к моему огромному удивлению, заткнулась и молчала, с ужасом поглядывая на дядю, пока мы не сошли в Храпуново.

– Почему она замолчала? – спросил я дядю Изю, пока мы шли от станции. – Почему она не ответила вам руганью?

– Всё очень просто. Она решила, что я сумасшедший и, значит, могу её укусить. Ты же видел, как я оскалился и застучал зубами? – Дядя захохотал. – Она и правда подумала, что я её укушу. Есть такой приём в психиатрии – шоковая терапия. Обычно под шоковой терапией понимают инсулиновую или электросудорожную терапию, но можно и по-другому шокировать больного. Вот пока идём, расскажу тебе одну историю из моей практики.

Истеричка

После войны я ещё много лет служил на Камчатке. И вот как-то перевели меня из одной части в другую. Меняли нас регулярно – сталинская политика. Я к тому времени занимал полковничью должность и был главным врачом полка. Приезжаю на своё новое место службы и принимаю дела у тамошнего военврача. А он оказался моим однокашником, вместе учились в мединституте. Он мне и говорит:

– Эх, Изя, не повезло тебе страшно. У жены здешнего комполка регулярно бывают истерики. Её, конечно, можно понять: она не работает, скучища тут смертная, заняться ей нечем, вот и бесится. Минимум раз в неделю с ней случается истерический припадок: рыдает, кричит о своей загубленной жизни, ругает мужа последними словами, грозится покончить собой. Комполка, разумеется, вызывает меня. Обычно истерический припадок случается с ней часа в три ночи.

Можешь представить? Я целый день с раннего утра до поздней ночи на ногах, не тебе объяснять, а тут ещё бессонная ночь, а то и две в неделю. Измотан до смерти. Сил уже никаких нет. Стал просить перевода, иначе понял, что скоро серьёзно заболею от такой жизни. Комполка вошёл в положение и помог. Ты уж прости, я же не мог знать, что тебя пришлют.

– Ничего страшного, – отвечаю ему. – Честно говоря, особых проблем не предвижу. Езжай трудись и будь здоров.

Приступаю к работе на новом месте. Работа военврача везде примерно одинакова, я её знаю прекрасно и сразу погружаюсь целиком в текучку, изучая и учитывая особенности вверенной мне конкретной воинской части.

Проходит неделя. Как-то будит меня ночью вестовой:

– С женой командира полка плохо. Просят вас срочно.

Одеваюсь, везут меня к дому командира. Захожу: он встречает меня сам не свой, а его жена рыдает и бьётся в натуральной истерике. Говорю:

– Всем выйти, оставить помещение немедленно.

Командир и ещё кто там был выходят. Запираю дверь в комнату, подхожу к женщине и сразу даю ей пощёчину. Она только вдохнула: «Ах, ох…» – и мгновенно замолчала. Это и есть вариант шоковой терапии. Больная в шоке – она такого никак не ожидает. Пощёчину надо наносить, конечно, слабую – тут важен только эффект неожиданности. А потом я ей тихо-тихо говорю:

– Вот что, милочка. Я целый день тружусь как проклятый. Если я ещё по ночам не смогу отдыхать, то просто сдохну. Потому пойми и прости – у меня нет другого выхода. Когда меня в следующий раз ночью поднимут, чтобы твою истерику успокаивать, то знаешь, что я сделаю? А сделаю я тебе, милая, такой укольчик, от которого у тебя не только никакой истерики больше не будет, но и ты… то ли в дурдоме окажешься надолго, то ли на кладбище. Извини, но точную дозу трудно рассчитать. Я тебя понимаю: жизнь в глуши, скучно и тошно, но и ты меня пойми: тяжёлая работа врача с утра до ночи. Поэтому или ты меня оставишь в покое, или…

Так вот: истерики у жены комполка с этого момента прекратились совершенно. Знаешь, как он меня потом благодарил – волшебником называл. А тут никакой магии – простая шоковая терапия.

Спрашиваешь, если бы стала опять меня по ночам вызывать, то взаправду убил бы её? А чёрт его знает. Всякое в жизни может случиться.

Не веришь? И правильно делаешь.

Глава 2. Книжка трудовая

Полотёр

Свою трудовую деятельность я начал полотёром. Во время учёбы на первом курсе МАТИ (Московского авиационно-технологического института), куда поступил по настоянию матери. Военная кафедра института означала службу в армии офицером, а не солдатом. Мама боялась, что солдатская служба не пойдёт мне на пользу, мягко говоря.

Как-то на перемене я подошёл к нашему преподавателю марксистско-ленинской философии – молодому крепкому парню небольшого роста, который вызывал у меня инстинктивную симпатию и доверие. Имя его не помню. Он чем-то напоминал мне моего пионервожатого Олега.

Я обратился к нему на первый взгляд со странной просьбой: помочь мне найти работу в свободное от учёбы время. Он не удивился, а дал мне телефон своего приятеля, который работал мелким начальником в конторе бытовых услуг «Заря». Я позвонил туда и приехал. Оказалось, что «Заря» в основном оказывает услуги по уходу за окнами и паркетными полами. Причём всем государственным учреждениям города. Стеклопротирщицами были, как правило, женщины, а полотёрами – мужчины. Меня оформили полотёром и приставили в ученики к опытному мастеру.

Работа была простая: сдвигаешь мебель в одну сторону, красишь пол мастикой и обрабатываешь его полотёрной машиной, снабжённой щёткой из стальной проволоки. Щётка сдирает влажный верхний слой паркета, и он становится чистым. Потом передвигаешь мебель в другую сторону и повторяешь процесс. Да, паркет очень портится. А кого это волнует?

Мой учитель, алкоголик Виктор, рассказывал интересные истории. Однажды его подрядили привести в порядок деревянный пол на какой-то заводской проходной. Он пришёл рано утром и испачкал мастикой стены чуть выше плинтуса. Когда появился комендант здания, закрывающий наряды полотёрам, то, услышав, как уборщицы ругают полотёров, поверил, что работа успешно проделана. А рабочие с утра своими ногами уже привели пол в обычное состояние.

Была история, как он с товарищем взял подряд на циклёвку полов в двадцатидвухэтажном одноподъездном доме. До сдачи дома была неделя. И они всю неделю не выходили из этого дома, даже ночью, но работу выполнили. Заработали за неделю баснословные деньги – по пятьсот рублей.

Запомнилась его история, как он служил в армии через несколько лет после войны. В Закарпатье. Их воинское под разделение постоянно перемещалось, и в каждом селе Виктор находил невесту. Играли свадьбу с обильной едой и выпивкой, на которой присутствовали все его сослуживцы. Какое-то время он жил и спал с молодой женой, потом его подразделение переезжало, и всё повторялось на новом месте. После войны чего только не случалось.

Через неделю я стал работать самостоятельно. Машину мне выдали. Работал два-три раза в неделю по три-четыре часа. Только по вечерам, когда люди заканчивали свой рабочий день. Моими объектами были Полиграфический институт на Садово-Спасской и один из корпусов Тимирязевской сельхозакадемии. Работа была однообразная и скучная. Начинаешь с первого этажа, потом переходишь на второй и затем на третий. Примерно за месяц надо было обработать все три этажа и опять вернуться на первый, который к тому времени уже становился грязным. В конце месяца я закрывал наряды у коменданта здания. Получалось около двухсот рублей в месяц чистыми.

Никогда позже я не зарабатывал столько, даже будучи старшим научным сотрудником. У нас было «пролетарское государство», быть пролетарием было материально выгодно, но тухло. Рабочие производили реальные материальные ценности и зарабатывали намного больше инженеров, как правило прожигающих жизнь в курилках и на овощебазах.

Через пару месяцев я заскучал, но тут комендант Полиграфического института посоветовал мне взять напарника. И работать веселей и производительность выше. Я пригласил в напарники своего одногруппника Мишу Петрянина, который жил в Подмосковье у станции Трудовая. Он был старше меня и опытней. Мы стали работать с ним вместе только на Полиграфическом. Он часто прогуливал, но клялся, что его вклад в общее дело будет неоценимым. Через месяц он отправился подписывать наряды с комендантом Полиграфического института. Собственно, в этом и должен был заключаться его вклад.

Миша Петрянин и комендант пили горькую всю ночь. Утром мой еле живой напарник принёс подписанные наряды, согласно которым мы заработали рублей по пятьсот каждый. Я – наивный юноша, окрылённый невероятной удачей, сдал наряды в свою контору «Заря».

Случился страшный скандал. Оказалось, что мы получаем лишь процент от той суммы, которую Полиграфический институт выплачивал нашей конторе «Заря» за работу полотёров. Институт оказался на грани банкротства. Его бюджет не был рассчитан на такие расходы. Ректор института впервые узнал о существовании каких-то полотёров. Коменданта уволили. Перед нами поставили выбор: или мы увольняемся сами, или против нас заводится уголовное дело. Разумеется, мы уволились.

Домодедово

После окончания института меня распределили в проектно-конструкторское бюро с жутким именем «Главэнергостроймеханизация». Лаборатория пайки этого ПКБ находилась в городе Домодедово, на территории завода металлоконструкций.

Домодедовский завод металлоконструкций – один из старейших в России заводов по производству опор линий электропередачи. Завод был основан в 1934 году. Рядом бок о бок стоял Домодедовский завод «Кондиционер». Оба завода существуют до сих пор.

Голубятня

Напротив нашего завода, ближе к железной дороге располагались склады, пакгаузы и неизменный атрибут пейзажа окраины любого города – голубятни.

Голубятни обычно располагались в «домиках» причудливой архитектуры, обязательно на стойках или сваях. Может, чтобы голубям быть поближе к небу, а возможно, это была дань средневековой европейской архитектуре, когда голубятни являлись дворянской привилегией и потому были заметными сооружениями.

Голубятня