Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата

Меня всегда удивляло, что для всех этих чиновников типа Шкурко существовала лишь реальность, подтверждённая серьёзным документом. Если бы справка, выданная Политбюро ЦК КПСС, констатировала, что завтра в полдень гравитация будет упразднена, то в означенное время все они со свистом унеслись бы в открытый космос. Фанатики веры в справку.

В нашем «цеху» спекулянтов старой книгой, разумеется, работали люди разных профессий. Я позвонил Лёве Прокофьеву, который трудился на Курском вокзале в технической службе. Подъехал к нему на вокзал. Быстро уяснив проблему, Лёва привел меня в диспетчерскую службу.

– Девчонки, – обратился Лёва к девушкам, там их было человек десять. – Вот мой близкий друг, он принёс вам три коробки вкуснейших конфет. Ему надо сварганить справку о том, что вчера поезда с Савёловского вокзала не ходили. Весь день. Да не забудьте передать по смене, что в понедельник, по всей вероятности, будет звонить сумасшедший и спрашивать, ходили ли поезда в пятницу с Савёловского. Отвечать, что нет. Задача ясна?

Девушки засмеялись, и вскоре я держал в руках справку. Это был официальный бланк с указанием телефонов диспетчерской службы Курского вокзала. Затем Лёва повёл меня ставить печать. Миловидная секретарша какого-то начальника шлёпнула гербовую печать железных дорог СССР. Подарил ей коробку конфет, и она поинтересовалась, доволен ли я. А я со смехом попросил её поставить ещё несколько печатей по периметру этой справки. Баловался.

Утром в понедельник, написав, что не был на базе, поскольку поезда с Савёловского вокзала весь день не ходили, я положил объяснительную записку на стол Шкурко. Прочитав моё объяснение, он засмеялся:

– Ты совсем свихнулся. Поезда не ходили? Да ты знаешь, сколько сотрудников нашего института приехали в пятницу на базу именно на электричках?

– Все врут. Поезда не ходили. У них есть справка? Нет. А у меня есть справка, – спокойно отвечал я, протягивая бланк с печатями по периметру.

Николай Иванович взял справку и стал её внимательно изучать. Он долго крутил её в руках, изумлённо рассматривая гербовые печати, стоящие по краям документа. Наконец его осенило – он схватил телефонную трубку и позвонил по номеру, указанному в справке. Разумеется, он спросил у диспетчеров Курского вокзала о движении поездов с Савёловского вокзала в прошедшую пятницу. Услышав ответ, бедняга был просто потрясён. Он лишился дара речи и только изумлённо переводил взгляд с меня на справку и обратно.

– Как ты сделал эту справку? – наконец выдавил он.

– Поезда не ходили, вы что, читать разучились?

– А зачем столько печатей?

– Я попросил. Сказал, что у меня очень недоверчивый начальник, и они прониклись участием.

* * *

Прошло какое-то время после этой истории. Однажды мне понадобились отгулы. Их у меня было штук сорок. Это далеко не рекорд. Были сотрудники в нашем институте, которые весной уезжали на картошку, а поздней осенью уходили в отгулы до следующей весны. То есть вообще не появлялись на основной работе, исправно получая зарплату.

Итак, я написал заявление с просьбой предоставить мне отгулы на неделю. А когда через неделю я появился на работе, то первое, что увидел, – свою фамилию на большом объявлении, призывающем всех сотрудников института на собрание, посвящённое моему недельному прогулу.

Когда я попросил объяснений у Шкурко, тот с удовольствием признался, что моё заявление с просьбой предоставить отгулы он порвал. Потому я оказался злостным прогульщиком.

– Пиши заявление об уходе по собственному желанию, иначе уволят за прогулы, – радостно посоветовал Шкурко.

Я написал. В итоге он меня победил, за что я ему до сих пор бесконечно благодарен. Сам я никак не мог решиться уволиться, хотя такое желание созрело задолго до этого события. Меня давно ничего не держало в институте. Я хотел как можно больше времени уделять изучению антиквариата, чтобы разбираться в нём профессионально. И вольная жизнь влекла меня. Но свобода от произвола начальников была ещё далеко. Шёл 1980 год.

Когда я навсегда покидал ВНИИНМАШ, Николай Иванович подошёл ко мне и тихо спросил:

– Ну теперь ты можешь мне сказать, как ты получил ту справку?

Я посмотрел в его коварные глаза, улыбнулся и сказал:

– Поезда не ходили, Николай Иванович, не ходили поезда.

* * *

Справка на официальном бланке с печатью творит единственную настоящую реальность. Всему электорату. До сих пор. А новости на федеральных каналах – это абсолютный аналог той же справки.

И когда справка удостоверяет, что звёзды зажигать никому не нужно, то сразу пропадает и звёздное небо над нами, и нравственный закон внутри нас.

Вторцветмет

По протекции моих друзей я устроился на работу в организацию по сбору лома и отходов цветных металлов «Вторцветмет» на должность «уполномоченный». Нас на всю Москву было чуть больше сотни. Уполномоченные следили, чтобы предприятия города не выбрасывали отходы цветных металлов в мусор, а сдавали их государству. Самым прекрасным в этой работе был практически свободный день. Мы собирались вместе лишь на один вечерний обязательный «явочный час», а в остальное время должны были тщательно контролировать предприятия города. Мне, как одному из немногих работников со специальным высшим образованием, доверили контролировать крупнейшие заводы Москвы: ЗИЛ и «Динамо». ЗИЛ, например, ежемесячно должен был отгружать пятнадцать вагонов только алюминиевой стружки на Щербинский завод по переработке цветных металлов. А медь вообще имела статус стратегического металла.

Я быстро установил правильные отношения с Валькой Каратаевой – начальником цеха металлоотходов ЗИЛа. За финский сервелат и прочие деликатесы она с радостью выполняла за меня всю работу. Бумажки заполнять – такая была, по сути, работа уполномоченного. «Упал намоченный, а встал сухим», – шутила она. Короче, не работа у меня была, а сказка. Но всё хорошее имеет тенденцию быстро заканчиваться.

Собрания

Сменился наш начальник. Новым начальником стал Евгений Иванович Панов – здоровый бугай с крохотными глазками, патологически обожающий всяческие собрания. И началась беспрерывная череда собраний: выборных или перевыборных, отчётных или по принятию обязательств, посвящённых грядущим праздникам или решениям партии, правительства и так далее. Короче, свобода закончилась. Сам Панов неизменно выступал на всех собраниях, неся в массы долго и страстно свой горячий бред. Глаза его каждые пятнадцать минут речи мутнели в катарсисе наслаждения, видимо, он испытывал от собственных речей настоящий регулярный оргазм.

Самым ужасным было то, что он стал устраивать собрания после окончания рабочего дня, мотивируя это тем, что у нас ненормированный рабочий день. А ведь многим женщинам надо было забрать детей из садика, ужин приготовить семье и так далее. А у меня вечером наступала основная деятельность, и эти бесконечные собрания больно ударяли по моему карману.

Венцом этого кошмара собраний явился новый главный инженер нашего управления – Михаил Сергеевич Голубкин, – такой же любитель пустозвонить. Собрания превратились в бесконечную жестокую пытку.

Большинство моих товарищей дремало, а я, разумеется, читал книги. Но однажды на одном из собраний со мной произошла странная метаморфоза: что-то щёлкнуло у меня в голове и я, к своему ужасу, стал слышать то, что говорили мои начальники. Как я ни пытался сосредоточиться на книге или своих мыслях, ничего не получалось – я слышал только речи выступающих. Это был, как правило, собачий бред, бессмысленный и беспощадный. Пустой набор слов, который непрерывным потоком обрушивался на мою бедную голову.

Я решил, что схожу с ума, и побежал к знакомому психиатру Мише Чижикову. Он объяснил мне, что это издержки двойной жизни:

– На работе ты ноль без палочки, а в среде товарищей спекулянтов – уважаемый человек. Вульгарный когнитивный диссонанс.

– И что мне теперь делать?

– Ломать поведенческий контекст. Получать удовольствие от жизни.

– И от собраний?

– В первую очередь от собраний. Сам решай как, но радуйся жизни всегда и во всём. Иначе заболеешь и сдохнешь.

И я стал выступать на собраниях. Я стал бороться на собраниях против собраний. Рвался на трибуну и критиковал начальство. Например, за то, что держат сотню человек в маленьком душном пространстве, не дают матерям забрать детей из детских садов и прочее. Играл роль честного и открытого придурка, радеющего за дело и людей. У нас в стране юродивых традиционно очень любят и побаиваются. Уволить такого человека абсолютно невозможно. Как уволить за справедливую и честную критику? Родная партия с тогдашним главой М. С. Горбачёвым тоже призывала советский народ вскрывать недостатки на производстве, чтобы повысить… и усилить… А когда действуешь в рамках решений партии и правительства, то тебе никто не страшен.

Начальство пришло в большое изумление: они просто не понимали, что со мной делать. Меня вызвали в кабинет к Панову, и там в присутствии других начальников он грозно задал мне вопрос, который я тысячи раз слышал от руководителей всех звеньев, с которыми сводила меня судьба:

– Ты что, думаешь, умнее всех?

– Ну почему всех, – с улыбкой отвечал я. – Вы главный начальник, вас, может, и не умнее, а быть умнее нашего главного инженера Голубкина, например, невелика заслуга.

Разумеется, Голубкин сидел ровно напротив меня. Он потерял дар речи. А я продолжал развивать эту тему, пока не был выдворен из кабинета начальства с беспомощными и жалкими угрозами.

Свалки

По долгу службы мы были обязаны инспектировать свалки на случай, если кто посмеет выбросить отходы цветных металлов. За нами был закреплён полигон «Тимоховское». Это бескрайнее поле до горизонта, полки огромных крыс, туча ворон, вонь, столбы дыма и люди, которые бродят по свалке и что-то ищут. Городские свалки всегда именовались полигонами. Видимо, по ночам там проводились испытания различных типов вооружения и военной техники.

Помню, как при мне привозили мешки с табаком, мешки с шоколадными конфетами, останки электроприборов, а однажды видел, как выгружался самосвал со старинной мебелью из Театра Вахтангова. На свалке есть абсолютно всё: любая продукция, любой товар.

Больше всего меня поразили люди, которые бродили по свалке в респираторах, вооружённые длинными палками с крючком на конце. Все с мешками, куда складывались находки. Эти люди делились на две основные группы.

Одни жили прямо за воротами свалки. Там стояли палатки или домики из подручного материала, которого полно на свалке: фанера, сайдинг, листы сухой штукатурки, алюминиевый гофр и прочая ерунда. Все домики с одним окном и обязательной трубой, торчащей из стены, – отопление. Там и дети бегали, и бельё висело: обычная трущобная жизнь.

Другие люди приезжали на старых дешёвых автомобилях-«помойках», переодевались и не спеша шли на работу – ловить удачу на свалке.