Поджигатели

ПЬЕР (вдруг словно опомнившись от глубокого раздумья, очень громко).

Ах, прошу прощенья, господа и… дамы? Да. И дамы! Позвольте представиться – Пьер…

НАПОЛЕОН.

Франсэ? Коннесэ-ву муа?

ПЬЕР (то и дело говорит на повышенных тонах, как бы в экзальтации).

Нон, пуркуа франсэ? Исконно русский ополченец.

НАПОЛЕОН.

Ну-ну-ну! Так узнаёте? (Поворачивается к Пьеру профилем).

ПЬЕР (протирая заляпанные грязью очки, подслеповато).

Нет, не извольте обижаться… Никак не припоминаю…

УНТЕР.

Поджог?

ПЬЕР.

Что, простите?

УНТЕР.

Вас сюда как поджигателя бросили?

ПЬЕР.

Ах, это… Нет, я Наполеона хотел убить.

УНТЕР (энергично указывая на Наполеона).

Вот этого, что ли?

ПЬЕР.

А? Нет, из пистолета.

УНТЕР.

Господи! Он еще и глухой!

ПЬЕР.

Меня контузило в Бородинском сражении. С тех пор беда со зрением и слухом: то слышу и вижу, то – почти ничего.

МОТРЯ (кидается на колени перед Пьером, кричит).

Поверите ли, барин? Я цела! Я не дала! Я честная девушка! Не было ничего! Ну ничего же не было! Я просто вырвала там все у него и брюхо ему штыком распорола… А сама я цела! Верите ли? Верите?!

ПЬЕР.

Верю, милая девушка! Конечно верю! Да если бы я был не я, а умнейший, красивейший, благороднейший, богатейший, талантливейший, храбрейший, сильнейший, образованнейший, быстрейший, точнейший, трезвейший, стройнейший и успешнейший из всех женатых мужчин на свете и к тому же не был женат и приговорен к смертной казни, я, безо всякой, впрочем, надежды, но влекомый самым искренним и глубоким чувством, тотчас же, на коленях просил бы руки вашей! (Нежно, по-отечески целует Мотре руку)

МОТРЯ (слабо улыбнувшись).

Ах, барин, какой вы смешной! Вылитый медведь-шатун! (к Крестьянину) Правда?

КРЕСТЬЯНИН.

И то верно, девушка. Ты ляг, милая, поспи. Сон-то, он все невзгоды затрёт, всякую гарь размоет… (Укладывает Мотрю на выступ, укрывает и т. п.)

ПЬЕР.

Неужели назавтра уже умирать? Вот так все и оборвется? Кончится ничем? Пустотой и тьмой навеки? И ничего-то я не сделал в этой жизни важного, не говоря уж о полезном! Пьянство и безобразия! Шутил с девицами, издевался над околоточным… Даже подвига не осилил! Недостало смекалки, ловкости и силы – чтобы разом покончить с тираном! Какой-то пустяк, какое-то мгновение, кусок свинца и пук пороховых газов отделили меня навсегда от этой радужной возможности – обретения смысла в настоящем и будущем! (Падает на колени.) Ведь убей я супостата – и воссияло бы на всей Земле благоденствие! Воцарилась бы бескровная демократия наместо кровавой диктатуры! Мир осенил бы народы. Равенство и братство съединили бы страны и континенты в едином порыве к счастью, любви, продлению рода, к радости! (с воодушевлением поет) Радость, пламя неземное, райский дух, слетевший к нам, опьяненные тобою, мы вошли в твой светлый храм. Ты сближаешь без усилья всех… и что-то там еще…

УНТЕР.

Угу. С наступленьем изобилья угощаешь всех борщом. Будьте поосторожнее, любезный, в рассуждении о вечной тьме и пустоте. А впрочем, и о радости в равенстве. Здесь у нас такой доморощенный богослов имеется, который любого светского философа за пояс заткнет. Вот он, прошу любить и жаловать, Феодор Малокосяцкий!

КРЕСТЬЯНИН.

И вовсе я не Феодор, барин, меня Петром крестили…

УНТЕР.

Ничего-ничего, братец. Фео-дор – это ведь Божий дар по-русски. Так я тебя Феодором окликнул для того лишь, чтобы с яичницею не путать.

КРЕСТЬЯНИН.

Ну, эдак еще ничего. А вообще-то я не Феодор, а Пётр.

НАПОЛЕОН (вполголоса Унтеру).

Послушайте, офицер… Вы уж не говорите этому… (кивает на Пьера) человеку… что я Наполеон. Боюсь, он не преминет воспользоваться моментом. Совершенный психопат, вам не показалось?..

УНТЕР.

Уж чья бы корова мычала… Да ладно, не скажу. Но единственно потому, что очень охота мне перед смертью взглянуть, как французы сами своему императору продырявят пулями башку!

НАПОЛЕОН.

Эк же вы зло! И почему именно башку? Что за вокабюлер татарский?