Перейти реку. Книга стихов

по которой раскатился воровской свист?

Иду домой по своей улице
под пристальными взглядами
из темной глубины окон.

Отрез черного панбархата

Все-таки Гита сунула его в багаж
и привезла в Израиль.
На кой ляд он был ей здесь?
Было не до него:
новая страна, переезды,
старая мебель,
полузнакомые лица,
полувоенная взвесь новостей.
Ткань слежалась, потеряла вид.
После ее похорон отрез выбросили.
Только смерть разлучила их.
Тогда и припомнили,
что Гита все время
хотела подарить
этот отрез.

Последние раза два
внучке, «гласность – перестройка – ускорение»,
«я так хочу быть с тобой»,
секретарше в кооперативе.
А до этого невестке,
«экономика должна быть экономной»,
«tombe la neige»*,
аспирантке без второго ребенка.
Но сначала дочери Асе, в оттепель,
«на новые земли едемте с нами!»,
«я дежурный по апрелю»,
на поступление в столичный пед.
Подарить она хотела
в особый момент
для такой роскоши.
Но так и не подарила,
не случилось.

И как передалась ей
мамина вера, что вот-вот
и такое снова будут носить.
Январские окна были обметаны снегом,
где-то у соседей
«стаканчики граненые упали со стола».
– Это тебе подарок
на рождение Асечки,
отрез черного панбархата.
Вернешься в Краснодар,
похудеешь, спортсменка моя,
и сошьешь у хорошего портного.
– Спасибо, какой красивый.
Можно, мам, я оставлю его у вас,
истреплется ведь по гарнизонам?
Не хотела расстраивать маму,
промолчала, что на дворе уже 41-й,
«широка страна моя родная,
много в ней лесов, полей и рек»
– Ну, какой панбархат, мам?

А черный панбархат
все играл у нее на руках
все манил переливами,
соблазнял мягким узором,
обещал прильнуть к телу.
– Как ты захочешь, Гиточка.
Такой длинный, на платье в пол.
Никто так и не узнал,
как он, оставленный в Москве,
оберегал тебя
на оккупированном
Северном Кавказе.
Это он касался твоих ног
там, в подвале,
где ты мочилась, стоя,
все полтора года.
Молчи, ни слова об Асечке.

«Мне на полу стаканчиков
Разбитых не собрать,
И некому тоски своей
И горя рассказать.»

_______________________

*tombe la neige —падает снег, франц., из песни Сальваторе Адамо

Лопухи

Мама печет пироги,
Пахнет ванилью и сдобой.
И, примостившись удобней,
Прячу свои синяки.
Возле жестяной духовки
Мама гусиным крылом
Мажет листы и сноровка
Кажется мне колдовством.