Оценить:
 Рейтинг: 0

Проклятие старого помещика

Год написания книги
2023
Теги
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Сама жила в Москве, но в сельце Прилепы и Акулино, что располагается недалеко отсюда, имела по деревянному дому. В Прилепах проживало пятьдесят крепостных мужиков и сорок девять баб. В Акулино – двадцать шесть мужиков и двадцать одна баба. Крестьяне занимались хлебопашеством. В Прилепах на помещицу запахивалось тридцать десятин, в Акулино – восемьдесят пять. Остальные запахивались на себя, для собственных крестьянских нужд. О её богатстве говорит и то, что, когда она выдала свою дочь, Екатерину Николаевну, замуж за Петра Петровича Нарышкина, то отписала ей четыреста крепостных. Нарышкин женился во второй раз, так как его жена умерла.

– Екатерина была красива? – с интересом уточнила Ольга.

– Видимо, да. Вы слышали о князе Иване Михайловиче Долгорукове, тайном советнике, писателе, поэте и драматурге? Он был очень увлечён Екатериной Николаевной всю свою жизнь.

– Конечно. Древний княжеский род, служил в гвардии, писал и переводил комедии, у него даже дома был театр на сто мест. С восемнадцати лет начал писать стихи. Все образованные люди читали его мемуары. Я читала его стихи, которые публиковались в сборниках Николая Михайловича Карамзина три раза в год. Так что, она была ещё и умна? Ты так и не сказал, почему ей был увлечён князь Долгоруков, – вновь спросила Ольга.

– Да, она была красива, умна, хитра и женственна. Князь писал мемуары, и у него есть очень занятное сочинение, редко встречаемое у других, он описывал всех людей, с которыми ему приходилось встречаться в своей жизни. Называется оно – «Капище моего сердца». В нём он уделил несколько листов Екатерине Николаевне и её мужу.

– Очень интересно. Наверное, есть какая-то интрижка. Быстро рассказывай, Евграф, не тяни! Жутко люблю интрижки! – засмеялась Ольга.

– Вначале в своём сочинении он даёт описание матери Екатерины, Татьяны Фёдоровны Опочиной, считая её зажиточной и тщеславной женщиной, мечтавшей дать Екатерине Николаевне наилучшее модное образование. Что, впрочем, у неё и получилось. С его слов, девушка хорошо говорила на французском языке, искусно танцевала и удачно играла разные роли в домашнем театре. То есть была полностью подготовлена к выходу в высший свет, общению с равными себе и фамильной знатью империи. При этом Долгоруков с удовольствием отмечает, что у Катерины были особые преимущества: ум, пригожество, молодость и резвость. Она рано, с пятнадцати лет, выезжала в общество, где он с ней и познакомился. Кроме того, её мать охотно принимала молодёжь из известных фамилий, и князь был частым гостем у Опочиных. Вскорости Долгоруков очень понравился Екатерине, как сам пишет в своих воспоминаниях: «полюбился». Благодаря взаимному влечению стал проводить с младшей Опочиной много времени, участвовал во всех семейных приёмах, посещении театров и балов. В сочинении князь прямо говорит, что незаметно и сам влюбился в Катеньку самым серьёзным образом. У матери Катерины, Татьяны Фёдоровны, Долгоруков находил полное взаимопонимание, так как она очень хотела видеть дочь княгиней, более того, отец князя не был противником этого не совсем равного союза, потому как богатство Опочиных, а самое главное – очарование Катеньки сметали все условности общественного неравенства.

– Так, так! Что же дальше? – нетерпеливо уточнила графиня, провожая взглядом одиночного всадника, обогнавшего их экипаж в сторону Прилеп.

– Всё получилось не так, как было задумано. Судьба распорядилась иначе. Князь убыл в Санкт- Петербург и некоторое время находился там. В столице влюбился в Евгению Сергеевну Смирнову, выпускницу Смольного института благородных девиц и фрейлину императорского двора. Когда же вернулся в Москву, в отпуск, то был женат и, кроме того, узнал о том, что Катерина помолвлена с Нарышкиным, приятелем князя и сверстником. Однако, согласно запискам Долгорукова, эти ситуации в обеих семьях ничего не изменили, и он продолжал бывать у Опочиных очень часто. Основаниями были старая дружба и хорошее отношение к нему матушки Екатерины. А потом, когда переехал в Москву, старая страсть к Екатерине вспыхнула с новой остротой. Он очень часто приезжал к матери, туда же прибывала Екатерина, Нарышкина по мужу, в то время как сам Пётр Нарышкин занимался посещением клубов и мужских собраний. До трёх часов ночи Иван Михайлович засиживался в доме Опочиных, что вскорости вызвало подозрение и ревность со стороны его жены. Сам он пишет, что настолько был влюблён в прошлую любовь юности, что готов был ко всему, только лишь бы увидеть или услышать Екатерину Николаевну. Но супруга князя, кстати, он о ней очень уважительно отзывается, убедила его, пользуясь поддержкой отца, поступить вновь на государственную службу. Он был направлен вице-губернатором в Пензу. Уехав из Москвы, он не забыл Екатерину. Не зря жена, с которой он прожил семнадцать лет, ревновала его всю жизнь только к Нарышкиной. Как сам он писал, говоря о ней: «что из всех женщин, которые сердце мое пленяли, ни одна так соблазнительно не очаровывала меня, как Опочина, ни в одну я до такого безумия не влюблялся». Он исключительно раболепно повиновался Екатерине, ожидая приглашения к ней в то время, когда она могла его принять.

– Да, очень интересно, – с сожалением сказала Ольга. – Такая загадочная и необычная любовь. Интересно, были ли они счастливы? А что же князь пишет о самом Нарышкине, он что, не замечал их отношений?

– О нём он пишет немного и ничего плохого. Считал его своим приятелем, осуждал его за пьянство и потерю имения и доходов вследствие своего развратного поведения. Они вместе служили в гвардии и имели возможность часто быть при дворе императора. Оба жили в Москве, были одногодками по рождению, с одной только разницей: Нарышкин был моложе Долгорукова на один месяц. В своих записках князь отмечает, что, несмотря на любовь к Екатерине Опочиной-Нарышкиной, он на протяжении всей жизни оставался другом семьи. Лишившись своего состояния, Пётр Петрович жил в доме своей тёщи, помещицы Опочиной, существуя на своё небольшое жалование и её деньги. Опомнившись, Нарышкин перестал пить и предаваться развлечениям, но было уже поздно, высокое общество не принимало его, а из старых друзей остался только Долгоруков. В общем, они оставались друзьями до конца своей жизни. Екатерина Николаевна умерла в 1852 году, прожив восемьдесят шесть лет и дав жизнь пятерым детям.

– Да, интересная история, возможно, они часто здесь бывали, приезжали для отдыха или по коммерческим делам. Мы уже подъезжаем, Евграф. Остальное об усадьбе расскажешь на обратном пути. Договорились? – уточнила Ольга.

– Как скажешь. Как будет угодно графине! – покорно сказал Евграф и улыбнулся.

Чуть больше полутора часов в разговорах прошли незаметно. Впереди появились Прилепы. Сельцо располагалось на горе, с которой открывался красивый вид на окрестности с холмами и полями. С одной стороны оно было окружено красивыми яблоневыми садами, а с другой – хвойными деревьями. Издалека была видна красивая роща из лип, клёнов и берёз. С правой стороны, при въезде, раньше стоял небольшой дом обедневших дворян Тулиных, сейчас там ничего, кроме пустыря, не было. Дом, наверное, сгорел, когда Евграф был на турецкой войне. Впрочем, он уже и не принадлежал ему. Смотря на пустырь, Тулин невольно вернулся в прошлое. Вся его жизнь пролетела перед глазами. Родился он в старинной дворянской семье. Отца практически не помнил. Будучи на военной службе, отец погиб в одной из многочисленных турецких войн Российской империи. Семья значительно обнищала, то и оставалось, что дворянское положение, которое не давало ни денег, ни особых привилегий, да небольшой дом вблизи усадьбы Астебное Тульской губернии. Дом в дальнейшем опекун продал за долги, даже не спросив мнения Евграфа. Матушка, женщина строгих правил, замуж больше не вышла, несмотря на предложения поклонников. Когда Евграфу было десять лет, она скончалась. Тулин учился в двух военных гимназиях, а потом в 1872 году окончил Александровское пехотное училище, проучившись в нём два полных года. По окончании училища был выпущен по первому разряду с присвоением звания подпоручик. Направлен в действующую армию, в Крымский 73-й пехотный Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича полк. Через четыре года ему было присвоено звание поручик. В 1876 году запахло войной. В апреле Крымский 73-й пехотный полк перешёл границу Османской империи в составе Эриванского отряда и принял участие в войне на территории Турции. После окончания войны по собственному желанию Тулин перешёл в московскую полицию, затем в сыскную часть в период её создания в 1881 году.

– Что с тобой, Евграф, почему молчишь? Воспоминания? – спросила Ольга, тормоша его.

– Да, что-то нахлынули на минуту. Не обращай внимания, всё в прошлом. Нам нужно жить настоящим и будущим, – улыбнувшись, ответил Тулин, взяв нежную ручку графини в свою.

Миновав въезд в сельцо, направились к барскому дому-усадьбе, располагавшемуся в некоторой низине. Сыщик лишь смутно помнил обустройство и расположение сельца, прошло уже восемнадцать лет, как он здесь не бывал. Да и его уже, наверное, никто не помнил. Дорога к усадьбе Астебное пролегала между садами, аккуратно спускаясь вниз, утопая в зелени. Возле одноэтажного, под железной крышей, барского дома стоял бородатый и хорошо одетый мужик, видимо, управляющий усадьбой и конезаводом.

Глава 4 Допросы жителей Прилеп

Как только они подъехали к усадьбе, Евграф Михайлович вышел из экипажа и помог сойти графине. Управляющий встал как вкопанный, увидев очаровательную городскую даму, не понимая, кто приехал и зачем. Скорее всего, его предупредили, что приедет полиция для совершения дознания по розыску коней, а прибыла красивая молодая пара. Да и посмотреть было на что, Тулин и сам залюбовался прекрасной спутницей.

Графине Ольге Владимировне Бобринской-Брежнёвой шёл двадцать первый год. Она была стройна, приятно сложена, чуть ниже Евграфа ростом. Прекрасные чёрные волосы спиралями окаймляли очень нежное и светлое лицо, а на милой головке была надета изящная дорожная шляпка с небольшой вуалью. Внешний вид изумительно дополняла красивая весенняя шубка на беличьем меху. Очарование усиливали пухлые губы и синие озорные глаза. Поздоровавшись с встречающим их управляющим, сыщик внимательно его осмотрел. Управляющий был одного с ним роста, крепок в теле, одет в короткий полушубок по сезону и хорошие сапоги. Глубоко посаженные, хитрые глаза внимательно сверлили лицо Евграфа.

Чтобы растормошить управляющего и приступить к работе, сыщик предъявил ему служебный документ. В нем было написано: «Департамент государственной полиции. Сыскная часть. Тулин Евграф Михайлович. Титулярный советник сыскной части Московской полиции. Именем Его Императорского Величества обладает полномочиями: Арестовывать. Допрашивать. Конвоировать. Всем государственным служащим и гражданам империи оказывать сему лицу всякое содействие».

Внизу стояли гербовая печать и подпись московского обер-полицмейстера, генерала Е. О. Янковского.

– Добро пожаловать, ваше благородие, к нам в усадьбу. И вам, барыня, наше уважение. Я местный управляющий усадьбой, конюшнями и конезаводом, Михаил Иванович Ломакин. Ждём вас, час назад гонец прискакал от господина Добрынина. Сказывал, что Николай Никитич полицию послал для учинения сыска, прошу в дом, прохладно ещё на улице, там всё, что нужно, расскажу и кого нужно вызову. Здесь два флигеля, один я занимаю как управляющий, так как проживаю здесь, в сельце, временно, на срок, связанный с моими полномочиями по управлению усадьбой и конезаводом. Постоянное место моего жительства в городе, имею в Туле собственный дом. Второй флигель для гостей, вот его я для вас и подготовил, в нём вы можете все свои допросы и проводить. Остальные комнаты барина, Добрынина Николая Никитича. Открывать не велено, вы уж простите. Самовар готов, сейчас внесут, варенье и мёд прилепский на столе, – невозмутимо сказал управляющий, приглашая пройти в барскую усадьбу. При этом небрежно и независимо вернул документ, даже не читая его. В управляющем наблюдались уверенность в себе, чувство собственного достоинства и некая гордость за свою должность.

– Михаил Иванович, что, не найдены ещё кони и канцелярский с ночным конюхом? – уточнил сыщик.

– Нет, ваше благородие, не найдены. Все, кто свободны, направлены на поиск и коней, и людей. Всё, что можно, должны обыскать. Сам я округу хорошо знаю, лично приказы отдавал. Если ничего не обнаружат, то только по темноте вернутся, а с утра снова на поиск, такой от меня указ им даден. Срамно в глаза голове нашему смотреть. Николай Никитич небось места себе не находит, переживает. Сказывал, завтра здесь поутру будет, сегодня не может, сердце захватило. Нам, конечно, неприятно за такую неудачу, – ответил управляющий.

Вошли во флигель, расположились. Оставив графиню за чаем, Тулин пошёл осматривать конюшни и манеж конезавода вместе с управляющим. По пути к постройкам состоялся разговор.

– А что, Михаил Иванович, сами-то как думаете, кто мог коней украсть? Кто на такую смелость дерзнул?

– Думаю я, ваше благородие, вот что. Не местные это, даже и не тульские. Кто посмеет с Добрыниным ссориться? Без малого уже сорок лет Тулой правит, всех в кулаке держит. И подумать не могли, что кто-то супротив него пойти может. Цыган нет в округе, пришлых мы в сельце сразу заметим, чужие люди в глаза сразу бросаются. Та же Марфа-травница враз сообщит. Есть у нас такая баба, балаболка. Ох, и дура баба, но польза есть, всё про всех знает, все сплетни, как сорока под хвостом, носит, газет не нужно. Если кто сдуру попроказничать решил по-модному, как у дворян в последнее время завелось, то это не тот случай. Эти кони производители, деньжищ за них отвалено немерено, за такое Николай Никитич и каторгу устроит с этапом в один миг. Нет, не местные людишки. Пришлые это! В этом я уверен. Разберётесь, я думаю, вам не впервой. Интересно, как вы с Москвы за несколько часов добрались до Тулы? Понимаю, что этот розыск пропавших коней не совсем по вашей части. Вы же с сыскной полиции, а это задачка для обычной. Или Николай Никитич, пользуясь своими обширными связями, устроил ваш приезд, не веря местным? – уточнил управляющий, внимательно наблюдая за сыщиком.

– Нет, Михаил Иванович, я не прискакал из Москвы. Скорее всего, не успел ускакать в белокаменную. Находился здесь по делам службы, вот и получил новую задачу. Причём хочу вам сообщить, что это дело держит на контроле сам начальник жандармского управления, генерал Муратов, – ответил Тулин, так же внимательно наблюдая за реакцией управляющего.

– Муратов – человек уважаемый, его босяцкий, воровской мир боится. А барышня тоже из полиции? – невозмутимо спросил Михаил Иванович.

– Нет, графиня – старая знакомая Николая Никитича. Никогда не была в вашем сельце. Пользуясь этим случаем, хоть и неприятным, попросила меня показать ей эту местность, – чувствуя себя несколько неудобно, оправдался сыщик.

– Окажу всяческую помощь. Спрашивайте, буду докладывать. Учиняйте допрос! – уверенно ответил Михаил Иванович.

– Что вы, не допрос, просто беседа. Расскажите о служащих и работниках. Прошу подробно о каждом, кто связан с конезаводом. Начнем с пропавшего кучера Васьки, чем знаменит, как живёт? – уточнил Евграф.

– Кучер Васька? Да обычный мужик, наш, местный, с сельца Кишкино, что располагается недалече. Назначен был служить постоянно при жеребце Антонии и кобылках, Эсмеральде и Крали. В этот день дежурил в ночную. Где он сейчас, никто ответить не может. Дома тоже отсутствует, избу проверили, я посылал. Живёт один, бобылём, поэтому спросить о нём больше некого. Непьющий, положительный работник, работу свою и коней любит. Плохого не скажу, напраслину зачем наводить на человека. В нарушениях ранее не замечался.

– Хорошо, а следующий пропавший, Майлов? Канцелярский этот, служащий, что за человек? Давно у вас? Чем он характеризуется? – опять уточнил Тулин по следующему разыскиваемому лицу.

– Александр Майлов из городских мещан, ведёт все конторские книги, приход-уход денежных средств и заведует учётами кормов и конского снаряжения. На службу был взят три недели назад главной канцелярией Добрынина, занимающейся всей коммерцией головы в губернии. Он к ней и был приписан. Полагалось ему работать через день, так как был взят не на полную неделю. Но в этот день на месте службы присутствовал, проводя сверки и выдачу имущества. Ночевать собирался в Прилепах, я ему разрешил спать в гостевом флигеле, так как на следующий день Майлов должен был ехать в Тулу для отчёта в главной канцелярии за отпущенные и потраченные деньги на развитие конезавода. Старший конюх с ним разговаривал уже поздно ночью, когда тот прогуливался возле барского дома. Но утром его никто не видел, а из Прилеп в ночь не выезжал, по крайней мере, никого в известность не ставил и извозчика не нанимал. Своих коней и экипажа не имеет. Постель не стелил, присутствия его ночью во флигеле не было замечено. А так дрянь, а не человечишка, неопрятный, замечен в питии. Но не я его на службу брал, не с меня и спрос. Кто взял, тот за него и в ответе. Разорился он, когда-то деньги промотал по гуляньям и ресторациям. Хоть у кого спросите, хоть у Марфы-травницы, то же самое скажут. Не прижился у нас в сельце этот человечишка, здесь все работящие, пьянь не любят.

– Сами-то кого опрашивали ещё, Михаил Иванович? Может, кто и что видел ночью? – задумчиво уточнил Евграф.

– Местных, прилепских, всех опросил, ничего не видели. Если коней угоняли, то конокрады могли сюда и не заезжать. Немного стороной уйти, дорога позволяет. Надо бы в сельцо Лутовиново съездить, там на окраине, с прилепской стороны, домик стоит невзрачный. В нем дед Егор-корчмушник проживает, он гонит самогон на продажу. К нему многие захаживают, со всех окрестных деревень, если его крутануть, то все сплетни узнать можно. Сам не успел, некогда мне было.

– Я сам заеду, порасспрошу на обратном пути, не утруждайтесь!

– Только просьба одна, ваше благородие, не говорите никому, тем более в полиции, что он бражной коммерцией промышляет. Посадят в общую тюрьму на несколько месяцев, а мужик он неплохой, бывший солдат. Я же вижу, что вы не из нашей, не из тульской полиции. Вам всё равно, а мы здесь в Суходольском приходе всё про всех знаем, друг друга не обижаем.

– Все ли табунщики честно служат? Нет ли нового кого? Кто увольнялся за последний год? Они же всегда при лошадях, все ваши порядки хорошо знают. Может, кто из них ради мести злодейство совершил? – продолжил опрос сыщик.

– Табунщики все старые, уже больше двух лет работают, все проверенные и местные жители, с Суходольского прихода. Ни одного нового нет. К ним подозрения отсутствуют. Полгода назад только один уволился, Прохор Александров, но ни в чём плохом замешан не был. Решил счастье попытать на заводах под Москвой, вот и ушёл. Жалко было, хороший наездник, – ответил управляющий.

– Что про остальных скажете? Что за люди проживают? Кто знал про таких особых и дорогих коней? Может, подозреваете кого? – уточнил сыщик.

– Подозревать, кроме Майлова, больше некого, да и его особо подозревать нельзя. Такая пьянь и бездарность, как он, на подобные поступки вряд ли способна. Остальной народ всем известный, каждый на виду у другого. Это же не город. У нас здесь всего сто дворов, каждый друг про друга всё знает и каждого коня по имени величает, за счёт них и живут. Люди живут ради коней, и кони для людей. В Прилепах так! Про коней все знали. Только ещё раз прошу, не выдавайте лутовиновского мужичка. А то весь авторитет в приходе потеряю, – засмеялся Михаил Иванович.

Тулин, пообещав выполнить просьбу управляющего, внимательно изучил, где содержались похищенные кони. Конюшня для благородных лошадей была бревенчатой и новой, находилась в стороне от остальных построек. Возле неё было чисто и ухожено, было видно, что хозяин, Добрынин, на содержании своих любимцев не экономил. В остальном всё как во всех конюшнях, ничего необычного. Однако, обойдя постройку со всех сторон. Евграф заметил возле одного из рубленых углов строения необычный блестящий предмет, который валялся в молодой, только что проросшей траве. Сыщик нагнулся, поднял его и поднёс к глазам. Это была маленькая женская серебряная и недорогая брошь-эгретка в форме шпаги, поражающей змею. Видимо, была утеряна какой-то женщиной совсем недавно. Такие украшения носили молодые модницы из светского общества, хотя могли использовать и мещанки или дамы купеческого круга. Но только не крестьянки сельца Прилепы.

– Михаил Иванович, посмотрите вот эту занятную вещицу, уверен, что в вашем сельце подобные вещи никто не носит. Не могли бы вы сказать, откуда это украшение возле конюшни. Может быть, кто-то из более серьёзного общества был у вас недавно в гостях. Осматривал хозяйство, коней? – задал вопрос Тулин, передавая управляющему найденное украшение.

– Нет, никого здесь не было, тем более дам. Да и не можем мы гостей принимать без разрешения Николая Никитича. Вещица занятная, но вижу в первый раз, – ответил Михаил Иванович, явно нервничая.

– Ну что же, хорошо, разберёмся. Давайте продолжим осмотр, – ответил сыщик, забрав украшение и спрятав его в карман.

При этом он внимательно наблюдал за управляющим – было заметно, что тот переживает и волнуется. На некогда уверенном лице появилась гримаса беспокойства, глаза забегали, руки начали непроизвольное движение. Управляющий потирал ими друг о друга, сжимал и разжимал кулаки. Поняв, что движения рук выдают его нервное состояние, Михаил Иванович спрятал их за спину и несколько успокоился. Евграф приступил к осмотру местности. Обойдя конюшню, сыщик попытался определить следы злоумышленников, но местность вокруг конюшни уже вся была вытоптана, и осмотр ничего более не дал. Закончив свои действия и больше ничего для себя не определив, Тулин с Михаилом Ивановичем вернулся к усадьбе. Отсутствовал он недолго, чуть более часа. По дороге он ещё раз узнал от Михаила Ивановича, как всё произошло, и уточнил небольшие детали по содержанию конюшен и барского дома. Попросил собрать местных, кто работает на конезаводе, для опроса. Войдя внутрь барской усадьбы, застал Ольгу Владимировну весело разговаривающей с женщиной, по-видимому, экономкой или служанкой по дому. Сидя за столом во флигеле, они пили чай с вареньем. Евграфа уже давно перестали поражать либеральные взгляды Ольги и полное отсутствие снобизма. Поэтому он не удивился этой доброжелательной картине беседы графини и крестьянки из Прилеп. В дальнейшем оказалось, что эта крестьянка является местной достопримечательностью, известной своим норовом и поведением в сельском обществе Марфой-травницей. Как только они с управляющим вошли в дом, женщина заторопилась уходить, внимательно оглядев вошедших.

– Побежала я, барыня, вы уже заняты, видимо. Если что, то вызывайте, расскажу всё, что знаю. А если травки какой, то посылайте ко мне, у нас здесь в деревне лучшие травы Тульской губернии. Сама заготавливаю, от всех хворей и болезней вылечат. Меня все здесь знают, спросите Марфу-травницу. Да и за усадьбой я слежу, уборкой и порядком занимаюсь, баре редко бывают, только летом на отдых, – проговорила женщина и под неодобрительный взгляд управляющего быстро вышла.
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5