Формирователи

Подавляющая часть собравшихся в подсобке просто посмотрели на меня, некоторые отстраненно закивали головами. Какая-то из официанток спросила:

– Надеюсь, этот не окажется таким же мудаком, как твой Сережа? – с нотами презрения произнесла она, листая что-то в своем смартфоне, но было понятно, что обратилась она именно к Олегу.

– Не говори ерунды. Разве ты не видишь, кто был Сергей и, кто сейчас перед нами? – с ноткой обиды произнес напарник. – Это же два разных человека!

– Ну да, как скажешь. – обратив на меня свое внимания, сказала официантка с пирсингом в ноздре. – Меня, кстати, Ира зовут. Но ты можешь звать меня…Ира. – театрально кивнула она головой и закатила глаза, обращаясь ко мне. – Я тут следующая по старшинству, после Вики, так что, если вздумаешь совершать что-то необдуманное – подумай триста раз. Отдача не заставит себя долго ждать. Это я тебе обещаю. – с явной угрозой произнесла Ирина. Возможно, таким образом, нынешние девушки пытаются понравиться парням. Действительно, показательное безразличие и заблаговременное объявление своих негативных намерений по отношению к моим возможным перспективным действиям, это то, что, видимо, нужно, для того чтобы сказать: «Да, ты, просто идеал мечтаний».

Дальше пошли знакомиться с шашлычником, которым оказался сорока девяти летний уроженец Таджикистана по имени Заур.

– Мясо он жарит отменно, а вот по-русски разговаривает плохо. – отметил сменщик. – Так, улыбается все время и что-то на пальцах показывает. Он приходит сюда одним из первых, живет неподалеку. Вместе с ним еще дворник приходит, тот вообще в подсобном помещении живет, которое рядом с «Причалом». – указал он пальцем в сторону сторожки и усмехнулся. Видимо, разведбат оставил свои плоды в молодом парне – он старался все замечать и владел информацией про всех в заведении.

Заур был учителем математики в школе, в младших классах. Из того, что он мне рассказал на ломаном русском, я понял, что в один прекрасный момент что-то пошло не так и его выгнали из школы без фактической возможности трудоустройства, и обвинили то ли в заговоре, то ли в клевете в отношении правящей партии и, соответственно, ему пришлось искать другую любую работу, чтобы прокормить семью, оставшуюся на Родине. И вот, учитель математики, педагог и воспитатель по совместительству из Таджикистана, жарит мясо в России на угоду публике, которой, конечно же, нет дела до его проблем и переживаний. Для всех он просто эмигрант из Средней Азии, «понаехавший» и «по факту виноватый». Это и многое другое я часто слышал в адрес подобного контингента, который мирно выполнял свою работу и никого не трогал. Также, он рассказал, как мог, про свою семью: красавиц жену и дочку. А еще про двух братьев, которые остались на Родине и тоже ждали, когда он им переведет денег на проживание и не работали.

– А почему твои братья не работают? – поинтересовался я. На что Заур лишь пожал плечами и продолжил переворачивать шампуры.

Олег показал мне особенности работы камер внутри сторожки, которая представляла собой помещение три на три метра, стилизованное с внешней стороны под бревенчатый сруб. Объяснил порядок заполнения журналов и отметки о проверки территории на предмет неисправностей или посторонних. Рассказал в каких случаях пользоваться тревожной кнопкой, через сколько приедет машина ГБР и как, если уж совсем случится «дичь», как он выражался, выйти на связь с дежурной частью ближайшего поста МВД, дабы тебе в свою очередь выслали наряд без лишних разбирательств.

– Ну, короче говоря, я помчал. Номер мой знаешь, звони если что. Послезавтра приеду тебя менять, расскажешь, что да как. – на прощание сказал напарник и запрыгнул на велосипед, поправляя свои наушники.

ГЛАВА 4.

Вечер субботы был душный и суетной. Народу было много и, по указанию администратора, я старался осуществлять контроль пребывающих по ее инструкциям:

– Смотри, чтобы в шортах не заходили и во всяком тряпье. Так же, если пьяные или неадекватно себя ведут. Всех таких – лесом. – напутственно проговорила Вика. – У нас серьезное заведение и люди к нам приходят серьезные. Так что, по внимательнее.

– Понял. Никаких шорт и пьяниц. – подняв вверх большой палец, сказал я.

– Надеюсь. – с сомнением процедила администратор.

Я принялся дальше прохаживаться около входа, периодически поглядывая в места отдыха.

Итог моего контроля был таков: трех человек в шортах я не пропустил, которые оказались по итогу весьма состоятельными клиентами и хорошими друзьями хозяина ресторана, а двоих, в джинсах и кедах, я пропустил без тени сомнения. Тех, на кого мне в конечном итоге показал Заур, что они, якобы что-то предлагают посетителям. Но вскоре, заметив к ним мое повышенное внимание, они удалились, оставив в моей репутации крупную брешь. Эти ребята, как выяснилось, были тут частыми посетителями и заходили сюда чтобы продавать свой дурманящий товар. А ближе к ночи я попытался остановить невысокого пузатого мужичка, в коротких шортах и бежевых мокасинах на босую ногу, и непонятной мне белой сорочке с глубоким вырезом на груди. Это оказался хозяин ресторана. Как я это понял? Да так, что по приближению белого мерседеса-внедорожника, который резво припарковался прямо напротив ворот, ко входу начал споро стягиваться весь должностной персонал. Так сказать, встречать хозяина. И, не успел я вытянуть руку вперед с жестом, означающим требование остановиться, как этот мужчина в самом расцвете сил и в самом пике выпадения волос, снял темные очки и смерил меня взглядом со словами:

– Каждый раз одно и то же! Вас там что, не учат в вашей охране что ли? – с сильным акцентом заговорил владелец ресторана. Тут же подбежала Вика и, неестественно широко улыбаясь, поздоровалась с хозяином заведения:

– Здравствуйте Давид Варданович. – Отвесив небольшой поклон, произнесла администратор. – А у нас все готово к Вашему приезду. – как бы пресмыкаясь, еще шире заулыбалась она.

– Какой готово? Почему этот юноша меня останавливает и почему он не пустил сегодня двух уважаемых людей? Ты говорила ему о том, кто я такой и кого в мое заведение пускать можно, а кого нельзя? – затараторил он, подергивая головой и руками каждый раз, как задавал вопрос.

– Он сегодня первый день у нас, забыл, наверное. Простите, Давид Варданович, я объясню ему еще раз, все напомню и все исправлю. Пройдемте лучше в зал, посмотрите, как я там все сделала. – С глазами, полными покорности, быстро заговорила она. Сначала мои глаза расширились от удивления, а потом нахмурились в недоумении. Так нагло врать и не краснеть, как можно? Ведь мне никто ничего подобного не говорил и ни о каких визитах начальства не сообщал. Свита, во главе с «Карлсоном», двинулась в сторону бара, выслушивая от впереди идущего упреки с эмоциональными жестами в сторону проблемных, как ему казалось мест.

– Цветы почему не политы? Видишь земля сухая? А на беседках почему бардак такой, ветки какие-то лежат? А, Арам? – ругал он дворника, который опустил голову и только лишь кивал ей в знак осознания своего промаха. – Я вам за что плачу, бездельники? Совсем ничего делать не хотите. Уволю вас совсем! И будете делать ничего! И деньги получать не будете. А значит, и кушать вам будет нечего! – эмоциональным, но размеренным тоном продолжал хозяин. – А ну, за работу все! – разогнал он от себя прислугу, как голубей на площади.

Во втором часу ночи, когда крайний посетитель покинул заведение, Вика, вышедшая короткими быстрыми шагами из бара, подала мне сигнал на закрытие дверей, скрестив руки на уровне груди и также быстро зашагала обратно. Закрыв дверь, я отправился обратно в сторожку. Внутри, слева от двери стояла вешалка с крючками, справа старый платяной шкаф. Прямо напротив входа находился стол-парта со стоящими на нем монитором и городским телефоном, а слева на полу большой системный блок, весь покрытый следами засохших капель кофе. Справа от стола была небольшая, на манер армейской, тумбочка, в которой хранился чайник, кружки и куча целлофановых пакетов, оставшихся от съеденных сладостей. Бесцельно сев на стул, я уставился в монитор, разглядывая поочередно двенадцать ячеек каждой камеры. Четыре по периметру, четыре в баре на первом этаже и три на втором. Одна у меня в сторожке, в верхнем правом углу. Поначалу я не понимал, зачем мне следить за мной, но, как потом оказалось, что эти камеры переведены в режиме «онлайн» на домашний монитор нашего глубокоуважаемого «Карлсона». Хорошо, что я узнал об этом уже в первую ночь, хоть и не планировал никуда уходить или заниматься чем-то, что могло бросить на меня тень. Но, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Находиться под неустанным присмотром было некомфортно. Казалось, что в любой момент мог зазвонить телефон и голос с акцентом мог начать выяснять, почему я делаю то-то или не делаю того-то.

Увидев по камерам, как хозяин заведения направился к выходу, я покинул сторожку, заправился и встал у входной двери, заложив руки за спиной. Его так же, как и при встрече, сопровождала администратор, замедляя свои быстрые маленькие ножки каждый раз, когда Давид Варданович останавливался, чтобы осмотреть свои владения и на те места, где он делал замечания обслуге.

– Подойди сюда. – позвал он жестом дворника. – Вот ты цветы полил, молодец. Дай твою руку пожму. – С размахом хлопнул он по безвольной загорелой руке седого работника. – А сорняки почему не обрезал, а? Не видишь, что ли, заросло все? Почему я вижу, а ты не видишь? – продолжал владелец ресторана. На что Арам лишь кивнул и пошел в сторону подсобки, которая находилась за забором, метрах двадцати от тыльного входа и представляла собой подобие гаража, обжитого и обставлено кое-какой мебелью.

– Куда ты пошел? А? За какими ножницами? Я тебя что, отпускал? Подойди сюда, ну! – с недовольным тоном вернул хозяин дворника. Дальше у них состоялся разговор на непонятном мне языке, плавно перетекающий в братские объятия. В конце концов их руки еще раз сошлись в крепком мужском рукопожатии и, я мельком заметил, как в руке Арама захрустели зеленые бумажки. Мне показалось, это было несколько долларовых банкнот. Позже я узнал, что Арам и хозяин заведения родились и долгое время жили в одном селе.

Распрощавшись со всеми, кроме меня, глава заведения обещал приехать завтра и всех здесь еще раз уволить. Он был изрядно пьян и немного пошатывался, но это не помешало ему сесть за руль своего внедорожника. Резво совершив разворот, на манер полицейского, он увлек свой автомобиль в черту города. Как только красные огни габаритов скрылись за поворотом, все, как по команде, разошлись кто куда. Я закрыл дверь и немного постоял, обдумывая все то, что я за сегодня увидел и узнал. Поведение персонала было, мягко говоря, сволочное и проявлялось это не только в отношении администратора ко мне. Группки, выходившие покурить на тыльные ворота бара, обсуждали клиентов и своего стервозного администратора, который их уже достал и слишком много на себя берет. Заводилой этих разговоров была Ира, официантка с пирсингом в ноздре и очень наглой манерой общения. Остальные, кто входил в ее «кружок единомышленников» утвердительно кивали и подтверждали любые ее доводы. Когда же выходили покурить официантки без своей предводительницы, то обсуждали, главным образом ее саму и то, как она «зарывается» со своими намерениями подсидеть Вику и занять ее место. Мужской же коллектив, выходивший подымить, делились, в основном, своими похождениями с персоналом заведения или моментами из своей автолюбительской жизни. Или просто смотрели смешные видеоролики на экранах смартфонов и ржали как кони, которые видят силос. Если группы смешивались, то люди просто замолкали. Все дружно перемывали кости коллегам и даже те, кто недавно общался и смеялся в общей гурьбе, переходили на обсуждения всех тех, кто, по их мнению, был отпетым негодяем и моральным уродом, или других моментов и событий, которые были замечены или надуманы за некоторый промежуток времени. Персонал заведения был недружный.

После официального завершения рабочего дня, которым являлся жест администратора на закрытие калитки – скрещенные руки на груди, персонал заведения еще около часа готовился к убытию по домам. Официантки собирали оставленную на столах посуду и чаевые, которые здесь были весьма недурные, администратор подбивала выручку, сидя за компьютером, бармен, как всегда, натирал стаканы. Уже никто не смеялся и не общался. Все были поглощены своими заботами. Минут через тридцать люди начали появляться в тыльных воротах. Частями, они выходили, молча курили в ожидании такси или же, кто был на своем автомобиле, садились в него и скоро уезжали. В конце остались только Вика и Иннокентий. Они уехали почти в три утра на машине бармена. Наконец-то наступила долгожданная тишина и я погасил свет по всему внутреннему периметру.

Ночь пролетела быстро, с учетом того, что светать начало уже через два часа, как я всех проводил. С момента убытия администратора и бармена, я сделал записи в журналах сразу до конца смены, заварил крепкий растворимый кофе и пошел гулять с кружкой ароматного напитка по территории заведения, заранее зная, что мне может влететь от «хозяина» за такой вальяжный жест. Прогуливаясь, было приятно ощущать на себе теплый ветер, дующий со стороны Волги, пахнущий свежестью, и наблюдать на пробивающийся сквозь ровную гладь воды рассвет, который медленно, но непреклонно возвышался, сообщая всем о своем прибытии. Раннее утро было для меня любимым временем суток. Помню, иногда, еще в детстве, когда на поруках бабушки с дедушкой, в деревне, я специально вставал летом по раньше, чтобы просто посидеть на скамейке и посмотреть, как лучи рассветного солнца постепенно заставляют отступить темень. Было для меня в этом что-то волшебное, завораживающее. Что-то вроде символа победы света над тьмой. Я часто вспоминаю то время. Время, когда необремененный заботами, кроме как закончить учебный год без троек и уехать на каникулы, я все лето на пролет шатался по деревенским лугам и лесам, собирая ягоды, грибы или пытаясь подбить какую-нибудь птицу из собранных неумело и наспех лука и стрел, что, кстати, ни разу у меня так и не получилось. Помимо лука и стрел были еще самодельные топоры, похожие, на томагавки, для набегов на «бледнолицых», и, заточенное путем обжига на костре, копье, для борьбы с печенегами и половцами. Была еще куча ножей и всевозможных четырехконечных метательных звездочек, которыми я издырявил всю дверь в сарае, за что всё мое боевое имущество было реквизировано дедом в фонд рабоче-крестьянской партии. Все своё снаряжение, собрав в кучу и разместив на себе при помощи всевозможных веревок и ремешков, сплетенных из кленовой коры, я пытался носить с собой и понять, как далеко мог уйти воин со всем этим снаряжением. Оказалось, не так далеко, как это показывалось в фильмах. Не хватало только богатырского меча. Но я не сдавался и был полон энтузиазма – из тех обрезков железного полотна, которые лежали кучками на дворе, я как-то раз попытался смастерить себе «кладенец», путем заострения одного конца и обматывания кожаными ремешками на манер рукояти, другого конца. Но, был схвачен с поличным дедушкой, когда без предупреждения подключил к сети и запустил станок с абразивным кругом для обработки металла. За нецелевое использование хозяйственных ресурсов я бы отруган и получил статус вредителя народного хозяйства. Меч у меня, кстати, тоже реквизировали. Естественно, это меня не остановило. Я воспитывался на фильмах и книгах про воинов, про сражения, битвы, крестовые походы, трактуя их для себя исключительно как стремление главного героя или героев победить всех и, желательно, остаться в живых. Хотя, умереть в бою за правое дело, мне не казалось плохой идеей на тот момент. Вся эта детская деятельность в купе с бурной фантазией в итоге дали свои плоды. Я подрастал и ценности мои и цели постепенно менялись. Лет в четырнадцать – пятнадцать я начал приударять за девчонками из школы, а когда отправлялся в деревню на каникулы, то оказывал внимание тем представительницам противоположного пола, которые тоже приезжали на лето к бабушкам и дедушкам. Однако, целью в жизни на тот момент у меня оставалась самореализация, как воина, защитника, солдата. Отсюда и вытекали все мои увлечения и интересы. Родители не одобряли моего выбора и считали, что мне, как уже почти взрослому мужчине, пора думать о будущем. В их понимании это были учеба на хорошо и отлично и, желательно, трудоустройство до окончания школы на лето. Как это сделал мой троюродный брат, который, в отличии от меня нерадивого, все лето «зашибал бабки» на заправке. Мне претило заниматься чем-то для меня не интересным, а интересными для меня тогда были: посиделки у костра в компании друзей, брожение за задними дворами деревни на пустырях в поисках грибов и сусликовых нор, собирания яиц из гнезд орлов-могильщиков с последующей попыткой их пожарить на костре и тому подобные туристические мероприятия. На все это я не получал одобрения ни от одного из родственников и был заклеймен бездарем и бездельником, хотя свою часть работы по хозяйству я выполнял с полна. Работа по домашнему хозяйству не вызывала у меня неприязни и я, полный энергии, брался за все, что говорил дедушка. Еще через пару лет, приезжая в деревню погостить, но уже с прямой задачей помогать по хозяйству, я все так же, любил, порой, бесцельно погулять по луговым зарослям, вдоль реки, отправиться до пруда, стоящего в трех с половиной километрах от села, и обратно. Просто для того, чтобы увидеть его. Я никогда не мог просто сидеть на месте. Земли у моих деревенских было много и, соответственно, урожая с этих земель тоже было много. И все это стоило огромных усилий, многочасовых нахождений на картофельных или свекольных посевах, на которых я не находил себе ответа – зачем пожилым людям, которые каждый день, проводимый на окучивании или еще каких работах, жаловались на старость, усталость и прочие тяготы земельных работ, такие большие огороды, с которых урожая собирается много больше, чем необходимо, чтобы прокормить себя всю зиму? В итоге, урожая выходило столько, что старики снабжали овощами моих родителей так стабильно и исправно, что все то, что им и мне, передавали, автоматически выходило из перечня наших покупок почти до следующего урожая. Остальное, что не шло в питание, отвозилось в ближайший более или менее крупный город, а это был Сызрань, и пыталось продаться. Продажа излишков шла не то чтобы для зарабатывания денег, а скорее так, утвердить себя как коммерсантов, способных, если придется, успешно вести торговлю собственного продукта. Но увы, знаний и нюансов торговли мои деревенские не имели и поэтому, выбирали заведомо низкую цену, рассчитывая на то, что покупатели кинуться на выгодное предложение и сразу все раскупят. Но на деле же, прохожие лишь с недоверием разглядывали корнеплоды стариков и лишь некоторые интересовались почему так дешево:

– Почём за ведро? – прекрасно видя цену на куске картона, спрашивал мужчина лет пятидесяти с залысиной и в очках, явно не понимая в чем подвох.

– Тридцать пять. – это против пятидесяти – средней цены на рынке, немного дальше от того места, где стояла наша машина. – Есть «скороспелка», есть «красная», есть кормовая. Какая нужна? – помогал с выбором мой дедушка.

– Чего-то дешево…на химии что ли какой? – сощурив и без того маленькие глаза, спросил покупатель.

– Нет, зачем? Мы для себя сажаем, а в этом году уродилось много да вон какая крупная вся. Тут хоть жарь каждый день и то, к весне съесть не успеешь. А не успеешь – прорастет вся или сгниет. – абсолютно правдиво рассказал ему мой дед.

– Понятно. А чего так дешево? – будто и не слышал ничего, переспросил прохожий.

– Так я же говорю – урожай хороший, большой, хранить негде, в погребе места не хватит. Не выбрасывать же ее? Вот и приехали сюда торговать. Глядишь и на «запчасть» какую для трактора хватит или фуража для скотины на зиму закупим. А цена такая, чтоб продать скорее да домой ехать, а то не ближний свет, а по ночам не охота ехать, мало ли.

– Понятно. А откуда приехали? – продолжал задавать вопросы мужчина.

– Сто двадцать километров отсюда. Из Ульяновской области. – все также открыто продолжал отвечать дедушка на вопросы покупателя.

– Говорят в Ульяновской области грибов много разных… – перебирая руками и внимательно рассматривая клубни, в никуда проговорил мужчина в очках.

– У-у-у, полно! И каких только нет! А если дожди зарядят, дня на два – три, то после можно хоть косой косить! В последний раз, с одного раза девятнадцать банок закатали! Остальное пожарили. И то, часть выкинуть пришлось, не успели съесть, попортились. – с пылом начал рассказывать мой дед.

– А грибов у Вас, случайно, нет? – поинтересовался мужчина.

– Нет, в этот кон не стали собирать на продажу – трактор поломался, а на машине в лес не проедешь. – ответил дедушка.

– Понятно. – отряхнув руки от земли, которая оставалась на руках у потенциального покупателя, дальше пошел по своим делам мужчина. В тот вечер мы так ничего и не продали. Я просто сидел в машине и наблюдал как люди подходят, спрашивают, трогают, критикуют и в конце концов просто идут дальше. Так я узнал, что низкая цена не является стопроцентным гарантом успеха продажи.

Своеобразное воспитание на деревенских улицах дало свои плоды. В купе с тем что я видел кругом, а это питейный культ и единственная цель в жизни у всех в деревне – заработать денег и уехать отсюда в ближайший город с целью заработать еще больше денег, чтобы уехать еще дальше, я понимал, что жить так я точно не хочу. Меня с детства считали каким-то неправильным. Это проявлялось в том, что желания, интересы и цели в жизни у меня просто отличались от большинства. А еще я имел привычку не ходить за всеми только по тому, что они все решили, что это хорошая идея. Так, отчасти, я становился изгоем среди ровесников.

Первый рабочий день, а точнее ночь, прошли без происшествий и посещений. Обычно, новичков проверят по ночам. Иногда по несколько раз. Про меня, видимо, забыли. Сомневаюсь, что я вызывал к себе достаточно доверия, чтобы поверить мне на слово, что спать ночью я не собираюсь. Тем не менее, ближе к восьми пришел Заур. Все в той же рубашке с коротким рукавом, надетой на голое, тощее тело, но несмотря на то, что вчера он простоял в ней весь день у мангала, она была чиста и наглажена. Сразу заметна та часть интеллигентности, которая присуща преподавателю, не могущему себе позволить прийти на урок неопрятным. Жестом он поздоровался со мной и широко улыбнулся своим добродушным, выбритым, испещренным морщинами лицом. Мне его было жаль. Но так устроена жизнь. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кому-то не везет постоянно. Хотя, по поводу везения у меня было свое, особое мнение, мол жизнь – это движение, где ты за рулем. Отпустил руль и позволил своему транспорту самостоятельно ехать – ты уже не хозяин своей машине. Вот и все везение.

Поднимаясь вверх, в сторону автобусной остановки, я начал ощущать на себе избыток выпитого за ночь кофе – меня потряхивало, сердце билось будто в напряг, а в животе крутило. Идти никуда не хотелось, а хотелось лечь где стоишь и уснуть. Но понимая, что это не выход, я дальше плелся вверх по тротуару. Яркое солнце светило прямо в глаза, от чего идти становилось еще сложнее. Ступни, упакованные в черные кожаные туфли, горели огнем, а грудь и спина взмокли под рубашкой, норовя устремить капли пота прямиком в штаны. Жара стояла невыносимая и вдалеке, на фоне многоэтажек, виднелось марево, которое размывало движущийся транспорт в сплошную палитру прыгающих красок. Как же жарко. Скорее бы добраться домой, где белые кирпичные стены не вбирали в себя тепло солнечных лучей и внутри, не взирая на уличное пекло, стояла прохлада, в которой, иногда, даже находиться без футболки было бы зябко. С этими мыслями я дошел до остановки, зашитой оргстеклом, и присел на лавочку, ожидая свой оранжевый транспорт. Как же невыносимо жарко.

Ожидать тридцать минут свою маршрутку, да еще в такую жару – это издевательство! Еще и не одного сидячего места. Блеск! Ну, как говориться, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. В транспорте было душно до невыносимости. Открытые окна лишь впускали разогретый воздух, от которого становилось еще жарче. Все сидели мокрые, некоторые обдували себя, чем приходилось, изображая из телефона или кошелька веер. И естественно, мы оказались в пробке. Действительно, что еще, могло пойти не так? И вот оно, прямое доказательство тому, что может быть еще хуже, даже тогда, когда уже и так в напряг. Пробка двигалась медленно. Я, сгорбившись под невысоким потолком маршрутки, устало смотрел в окно параллельно движущегося транспорта, на таких же бедолаг, которые не знали куда себя деть от такой жары и тоже сидели все мокрые и блестящие. Впереди что-то громко хлопнуло и, мы перестали двигаться вовсе. Пробка встала. Казалось, это длилось вечность, но уже через минут пять, психанувший водитель нашего микроавтобуса, круто принял вправо, заехав на газон, и совершил рывок, в конце которого снова принял влево и дальше встал на свой курс. Думаю, в мыслях ему все аплодировали стоя за столь дерзкий, но результативный маневр. Мы набирали ход и ветерок немного начал щекотать мое взмокшее лицо. К сожалению, триумф движения длился недолго и уже возле «Химика» мы снова встали. К тому времени я уже присел на свободное место и, по обыкновению, прислонив голову к стеклу, смотрел в окно. Мое внимание привлек баннер со знакомой стилистикой. На фоне неглубокой прозрачной реки, дно которой было прекрасно видно и, судя по картинке, было каменистым, стоял человек в сером классическом костюме. Он смотрел вперед, будто высматривая что-то, держа в левой руке знакомую плашку для записей. Над ним, почти под самой верхней границей плаката, яркими светло-синими буквами написано – «Формирователи».

ГЛАВА 5.

Еще недавно, возвращаясь со смены домой, бредя по дороге вдоль стадиона, я встретил ее, ту самую, еще недавнюю старшеклассницу, которая клялась ждать меня из армии, лишь бы я дал ей слово, что у нас все серьезно. А сегодня вечером, мы уже сидим на полуразбитой лавочке на том же стадионе, попивая дешевое пиво и страстно пытаясь друг друга съесть, трогая руками везде, куда те самые руки могли дотянуться. Приятно находиться рядом с человеком, который не задает лишних вопросов и понимает тебя с полуслова. Вот так, после каких-то полутра месяцев, у меня, категорического противника близких связей, появились отношения. Она ждала меня после работы, готовила к моему приходу, когда не училась в колледже, одевалась как я просил, делала, что я просил. Я, в свое время, тратил на нее все свое свободное время, помогал финансово. Иногда, ночевали друг у друга, когда представлялась возможность. В итоге, все общение все равно сводилось к половой жизни, хоть в то время нас обоих это и устраивало. В перерывах между обсуждением того, кто как хочет попробовать сегодня ночью, мы разговаривал о наших возможных перспективах. Она мне рассказывала, как сильно хочет закончить колледж и пойти работать тренером или преподавателем адаптивной физкультуры по профилю. Это значило, что работать ей пришлось бы с детьми, имеющими отклонения в развитии, что, как я считал, несомненно повлияло бы на нашу совместную жизнь. Все просто – она очень впечатлительная, а я не хотел бы вечерами выслушивать как моя подруга устала смотреть на пускающих слюни детей и подростков. Я, в свою очередь, рассказывал ей, как тоже закончу физкультурный факультет заочно, пока работаю и попробую вернуться к себе в родную школу учителем физкультуры, а может быть пойду по стопам своего тренера и займу его место на гребной базе и буду воспитывать чемпионов, одним из которых я не стал, провалившись с треском на чемпионате России среди юниоров в Воронеже. Мы с ней оба были гребцы. Удовлетворившись званием кандидата в мастера спорта, вырванным в жесткой борьбе на состязаниях федерального округа, я забросил попытку стать профессиональным гребцом. И вот в тот самый момент, осознав, что спортсмен я вовсе не от бога, а от стараний и характера, впервые задумался, а кем я могу стать, если не профессиональным спортсменом? В то время я был уверен на все сто, что поеду на олимпиаду в 2012 году и заберу там как минимум третье место. Чуть позже мне истолковали, что такое юношеский максимализм.

В тот момент, меня такая жизнь устраивала. Двое суток в «Причале», двое суток дома, со своей девушкой. Если на работу выходишь не в выходной день, то, в принципе, сутки проходят спокойно, а заведение закрывается рано, ближе к полуночи. Персонал скоро разъезжается по домам, оставляя меня наедине с самим собой. Ночи, как правило, проходили тихо. Несколько раз, блуждающие по набережной, любители заложить за воротник, подходили к сторожке и стучали в окно с просьбой закурить, несколько раз просились в туалет и один раз спрашивали дорогу. И так, из смены в смену. Сначала пытался запоминать людей, разделяя их на постоянных, частых и просто возникающих, но вскоре оставил эту затею, так как будни превращались в дни «сурка», а отсыпные проходили на разделении до того, как ты лег спать и после того, как ты проснулся. И все закружилось как в карусели. Режим сбился, начал расти живот, сердце от кофе, сигарет и недосыпа начало работать как-то тяжело. Перестал обращать внимание на дни недели, даты. Лишь погода за окном и моя подруга приковывали внимание.

Как-то раз, будучи в хорошем настроении и, поменявшись со сменщиком сутками, я решил устроить своей пассии сюрприз – встретить с колледжа после учебы и пригласить в кафе, так как мне выплатили аванс. Приехал за двадцать минут до окончания ее занятий, присел на лавочке через дорогу на аллее, откуда было хорошо видно центральный выход из учреждения и закурил, провожая взглядом прохожих и проезжающий транспорт, прогоняя в голове сценарии нашего с ней дальнейшего вечера. На противоположной стороне дороги, по обоим сторонам от входных ворот, размещались в один ряд приземистые, в форме сот, густо засаженные различными цветами клумбы, возле которых, играя на солнце отливами, стояли четыре припаркованных красавца «чоппера». Вороные, с сумками-кофрами на американский манер, с хромированными дисками и стилизованными бензобаками. Те, кто в этом разбираются, сумели бы оценить эту красоту по достоинству. Блеск полированных крыльев и кожаных сидений привлекали к двухколесному транспорту внимание на общем, неярком и однотонном фоне давно не крашенного фасада здания.