Я видел волка

? Чей след?

? Не знаю, я не видел таких.

Полицейский отвернулся к окну и скрестил руки на груди. «Похоже, он и правда напуган», ? подумал Ловитин и оставил его. Какой толк от информации, если неизвестно главное – причина смерти.

Пурга нарастала, и следователь решил закругляться. Труп затащили в фургон. Ловитин со всеми попрощался, проводил глазами полицейский внедорожник и побрёл к своему автомобилю. «Глазел и хотел напасть, значит», ? проговорил он и замер. Он уловил движение среди деревьев. Всмотрелся, но ничего не увидел, кроме веток и несущегося во все стороны снега.

Следователь прислушался. В доме через дорогу залаяла собака. За ней раздался лай в конце улицы. Подобно новогодней гирлянде лай поднялся по всему посёлку. Собаки не лают без причины. Ловитин прибавил шаг. Он остановился у автомобиля, сунул руку в карман, но ключ не нашёл. «Где же ты?» Ключ прощупывался, но вылезать из-за подкладки не хотел. Ловитин заворошил рукой.

Треснула ветка. Ловитин вновь посмотрел в сторону леса. Он никого не увидел, но что-то приближалось, и это что-то наблюдало за ним из темноты леса. Он почувствовал дрожь в теле. Порыв ветра ударил следователя хлопьями снега по лицу, но он не обратил на это внимание, он продолжал проходить лабиринты порванного кармана. Наконец, ключ оказался в руке. Фары моргнули ? следователь сел в автомобиль.

Ловитин включил дальний свет фар, сдал назад и развернулся в сторону звуков. В свете фар блеснули два глаза. Среди деревьев показался тёмный силуэт, в то же мгновение слившийся с темнотой. «Если это и собака, то она гигантских размеров – подумал следователь. – Глаза блеснули не меньше чем в полутора метров от земли. Говоришь: звериный след с ногу? Возможно оно и так».

Ловитин включил магнитофон и двинул на себя рычаг передач.

Странный пациент

Ворона вспорхнула с каменной плиты и поднялась над заснеженным кладбищем. Поток ветра пронёс её над железной дорогой и погнал к дымящимся трубам. Птицы боялись этого дыма, пернатые, случайно попавшие в эти густые облака, исчезали и ворона, движимая инстинктом самосохранения, избегала чёрно-серую реку, бурлящую по небу. Она устремилась поперёк течению ветра к центральной улице.

Потеплело. У дороги лежали грязные сугробы. С крыш капала вода. Сырость мелкими каплями цеплялась за птичье оперенье.

Ворона пронеслась над торговым комплексом, облетела голые деревья городского парка и села на отлив окна многоэтажного кирпичного здания. Выкатив грудь, она прошла по металлической поверхности, посмотрела вниз. У здания лежал хлебный сухарь, а рядом с ним дворник чистил дорожку от снега. Деревянная лопата скользнула рядом с сухарём – птица рванула к цели, но в следующую секунду сухарь подпрыгнул и скрылся под снегом. Ворона взмыла и приземлилась на водоотлив этажом выше. За окном, на тумбе, она увидела хлебную булку и перевела внимание на неё.

В помещение на кровати сидел мужчина. Он оглядывался: смотрел на пласты краски, отслаивающиеся от стен, вчитывался в выцветшие плакаты об оказании медицинской помощи, всматривался в кривой потолок. Мужчина выглядел умалишённым, и на вокзале или у церкви прохожие бы проходили мимо, ускоряя шаг. Но вороне нет дела до людей, её дело ? хлебные крохи. Она ударила клювом по стеклу. Мужчина встал. Он подошёл к окну, наклонился и посмотрел на птицу. Ворона в ответ повертела головой: никогда человек не вызывал у неё такого страха. Словно перед ней стоял не человек, а чудовище, опасное для всего живого. Тревога заставила её улететь. Мужчина же распахнул ставни, отломил от засохшей булки кусок и раскрошил его на отлив.

Ветер усилился. Прозрачные занавески вздулись. Влага поднялась с ели у здания и опустилась на небритое лицо. Мужчина поморщился. Он пригладил короткую, редкую бороду. Увлажнённую руку вытер о штаны. Заметил, что одежда маленькая: рукава заканчивались на предплечьях, а штанины обрывались посередине голеней.

И помещение маленькое: шагов в шесть длиной и шириной. Две металлические, расшатанные кровати с тумбами располагались у окна. Линолеум потерял строгий орнамент, обзаведясь пузырями да потёртостями в виде кругов и полос возле входа и кроватей.

Дверь заскрежетала ? вошёл врач. Белый халат с расстёгнутыми полами воспарил за приземистой фигурой.

? Ого, поправляетесь! ? сказал он, остановившись перед мужчиной. ? Зачем вы открыли окно? Замёрзните.

Мужчина молчал и не двигался. Он напоминал уличный фонарь, склонившийся над одиноким прохожим. Врач опешил от рослости и худобы пациента. Скрывая удивление, он закрыл ставни и вернулся к мужчине.

? Как себя чувствуете? ? спросил врач. ? Что молчите?

Тишина.

Врач пожал плечами. Плечи у него удались на честь маленькому росту и коротким ногам. Раскосые глаза и смуглая кожа выдавали в нём степняка.

? Для точного диагноза ? сказал он, ? мне необходимо узнать, что с вами произошло. Вы прибыли с отравлением. Чем отравились?

Раздался стук от окна. Оба посмотрели в сторону шума: ворона клевала хлебные крошки.

– Суррогатом? ? продолжил врач. Мужчина нахмурился. ? Не обижайтесь, но нашли вас в подворотнях, от вас пахло алкоголем, и одеты вы были в грязные лохмотья. Я погрешил на спиртное. В больницу каждую неделю прибывают люди с подобными диагнозами, денег нет, купят настойки и после застолья на погост.

Мужчина молчал и смотрел, не моргая. Врач растерялся, не понимая своего смущения. История болезни увлажнилась в ладони. Скрывая волнение, врач посмотрел в медицинские записи. «Так, так», ? бессмысленно пробурчал он. Взгляд пробежал поверх бумаг и упал на ступни мужчины. Огромные стопы с необычайно длинными и изломанными в разные стороны пальцами вызвали у врача брезгливость.

– Я потерял память, – наконец сказал мужчина. Голос прозвучал, как помехи в радио, выдавая многолетнее пристрастие к алкоголю и крепкому табаку.

– Как это потеряли память? – переспросил врач.

Мужчина без стеснения поковырял в ухе и с любопытством осмотрел кончик пальца. Исследование длилось так долго, что ввело доктора ещё в больший ступор. Разнообразие чувств от первой встречи с пациентом свелись к одному – отвращению. Внешность мужчины отталкивала, но врач не понимал причин неприязни. Может, дело в плешивой бороде или в веках без ресниц или чёрных, глубоко посаженных глазах, или в двух тонких линиях вместо губ? А может, тайна крылась в душе мужчины, мрачной и жестокой, как его облик? Врач вспомнил оборотней из старых чёрно-белых фильмов ужасов: тощих, с длинными лапами, облезлых и с плохим гримом.

Не дождавшись пояснений, врач сказал: «Некоторые препараты вызывают потерю памяти, но…» Он запнулся. Он не хотел проявить невежливость к чудовищу, стоявшему перед ним в безлюдной комнате. Он достал из кармана ручку, щёлкнул, будто хотел что-то написать, но сразу же щёлкнул ещё и положил ручку обратно.

– Что? – спросил мужчина.

– Если вы отравились не алкоголем и не страдаете алкоголизмом, чем думаете, вы отравились?

Теперь они замолчали оба.

Врач вспоминал историю, рассказанную про мужчину медсёстрами. Его нашли между старыми, металлическими гаражами. Мужчина в бессознательном состоянии опорожнился в штаны. Куртка пропиталась рвотой. Медсёстры и санитары тянули жребий на то, кто будет его раздевать и мыть. Проиграла новенькая медсестра Лиза. Её вырвало в процессе работы на лицо мужчины при санитарах и других медсёстрах, из-за чего слухи об инциденте быстро разбежались по больнице.

Воспоминания усилили отвращение.

– Проверим, – сказал в итоге доктор. – Врач, который принимал вас в отпуске. Меня зовут Гегард Павлович Мангуш. Я назначил ряд дополнительных анализов, они прояснят ситуацию. Отдыхайте.

Врач попытался сохранить внешнее спокойствие. Он развернулся, заложил руки за спину и пошёл к выходу с демонстративной медлительностью.

– Да, и ещё одно, – сказал он из дверного проёма. – Я сообщил о вас в полицию.

Убийство

Ева Ловитина спала на кровати в ореоле настольной лампы, на груди лежал разворот книги. Красный цветочный халат вместе со стройным телом, мягкими чертами лица и тёмно-русыми волосами, превращали её в азиатку. Восточный образ рассеется, когда она откроет широкие глаза с каре-жёлто-зелёными сферами.

Кровать скрипела от малейшего движения, поэтому привыкшие к шуму уши Евы, не сразу отреагировали на хлопок входной двери. «Неужели пришёл», ? подумала она и посмотрела в сторону проёма. Он не входил.

На кухне зазвенела посуда.

«Почему он не заходит?» ? возмутилась Ева. Она встала, выключила лампу и прошла на кухню.

Григорий Ловитин наливал кофе. Ева прислонилась к его широкой груди, и он почувствовал аромат шампуня. Благовоние, обозначенное на этикетке, как запах полевых цветов, но нисколько не похожее на волнующий аромат только что распустившегося соцветия, отозвалось острым желанием. Ловитин отмахнулся от него. «Если бы не работа», ? подумал он. Ловитин медленно отошёл, сел за стол и задумался о предстоящем выезде и вчерашнем происшествии.

– Опять вызов? – спросила Ева, столкнувшись с холодностью мужа.

– Убийство.

Ева на вдохе зашипела. «Ты же вчера дежурил» – сказала она на выдохе.

– Соню нужно подменить: у неё какие-то проблемы, – ответил Ловитин и отпил кофе. Напиток немного взбодрил его.

? А кроме тебя некому выехать?

? Я не знаю. Руководитель поручил это мне. Нужно только выехать и осмотр провести, а дело завтра Соне передадут.

Ева скрестила руки на груди и опёрлась на кухонную столешницу.