Я видел волка

– Вы следили за мной?

– Я на вашем месте подумал бы о другом. Если я знаю такие мелочи, неужели мне неизвестно о вашем знакомстве с Галонской?

– Если вы всё знаете, зачем меня спрашиваете?

– Таков закон. Мою осведомлённость к делу не прикрепишь.

Наступила тишина. Следователь позволил беспрепятственно распуститься, посаженному в сознании свидетеля, смятению. Началась игра: кто первый заговорит, тот проиграл. Не прошло и минуты, как заговорила Фин-Фейербах.

– Погодите, – сказала она, – я при первом допросе говорила то же самое. Я не поддерживала никаких отношений с погибшей.

– Совершенно не так вы говорили. Я прочту.

Лист протокола лежал перед следователем. Он прочитал.

– Ничего не понимаю, – сказала Фин-Фейербах, – в чём разница?

– Объясню: «Она любила уединение, разговорам предпочитала телевизор». Так нельзя сказать про незнакомого человека. Вы указываете на её увлечение и характеризуете, пусть и кратко, образ её жизни, не так-ли?

Снова тишина. Первой снова заговорила Фин-Фейербах.

– Я поняла, о чём вы. Я правда не знала Гертруду. Я общалась с ней примерно за неделю до того, как её обнаружили, и до этого пару раз. Мало кто хотел бы иметь такое знакомство. Думаю, вы понимаете?

– Что я должен понимать?

– Я про её деятельность.

– Про какую?

– Вы не знаете?

– Мне интересно услышать это от вас, – попытался вывернуться Ловитин.

– Я о проституции.

– Это она вам рассказала?

– Сама догадалась. Мои глаза ещё видят, а уши слышат. Она была, как это у них называется, элитной. Многие к ней захаживали, – Фин-Фейербах запнулась. – Не просите назвать имена, не скажу, не знаю, видела несколько раз, и всё.

Ловитин задумчиво промычал.

– Так что за разговор произошёл между вами? ? спросил он.

– Нехороший разговор. Она сказала, что боится. Будто бы с мансарды до неё доносятся странные звуки, ночами слышатся шаги в комнатах, во дворе появляются следы. Некоторые отпечатки волчьи, а другие словно оставлены копытами. Я подумала: она не в себе, таблеток наелась или выпила. Глаза стеклянные, вся трясётся. Одета она была в лёгкий халат. Видимо, в чём дома ходила в том и выбежала. Я посоветовала обратиться в полицию. Она сказала, что уже позвонила. В тот день полицейские не приезжали. Я не видела.

– Что дальше?

– Ничего. Я её чаем напоила. Она успокоилась, предположила, что ей всё чудится от бессонницы, и пошла к себе. Больше я её не видела.

– Вам известно, с кем она общалась?

– Нет.

– Кто из соседей мог с ней общаться?

– Не знаю. В десятом доме по нашей улице старик живёт необщительный – художник. Дети у него бизнесмены, приезжают на дорогих машинах, но редко. Я с ним и не здороваюсь. Сомневаюсь, что он сошёлся с Гертрудой. В восьмом доме семья Мангуш: муж Гегард и жена Лилия. Лилию я на последней неделе не видела, она бизнес-леди, могла отдыхать поехать. Гегард врач в первой Воскресенской больнице. Он странно себя ведёт, сам не свой последние дни, но с Галонской у них ничего общего. В доме 4А живёт пожилая женщина, ругается со всеми по любому поводу. Больше никого не припомню. Вообще, у нас недружелюбные соседи.

– А ваш муж?

– Что мой муж?

– Общался с Гертрудой?

– Мой муж – примерный семьянин. Вы на что-то намекаете?

– Нет-нет. Это просто вопрос.

– Мой муж много работает, – замедлив темп речи и опустив голову, сказала Фин-Фейербах, – у него нет времени на общение.

Ловитин завершил допрос. Проводив Фин-Фейербах, он встретился с Юрасовым, заглянувшим в следственный отдел, и поблагодарил того за помощь. Заодно Ловитин передал Юрасову повестки для вызова свидетелей – соседей потерпевшей. Юрасов не понял, чем помогла слежка за незнающим свидетелем, но благодарность следователя его приободрила после угроз начальства.

Ловитин решил ещё раз осмотреть дом Галонской. Он верил, что стены жилища покойницы сказали не всё.

Растерянный врач

Гегард Мангуш перенёс очередную ужасную ночь. В течение нескольких дней он хранил жуткую тайну. Говорят, у каждого скелет в шкафу. Скелет Гегарда прошлой ночью вылез. Гегард посчитал это невозможным, ведь скелеты не ходят и поэтому пытался поставить себе диагноз. Он вспоминал обрывки психиатрической литературы, оставшиеся в памяти со времён студенчества, пока шагал по территории больницы к главному входу. Он впервые опоздал на работу, из-за чего шёл быстрым шагом. Он готов был открыть секрет каждому, кто его об этом попросит, и в то же время боялся, боялся огласки, боялся последствий.