Зеркало

– Можно долго перечислять, но в конечном итоге, знания нужны, чтобы выжить, разумеется.

– Да, – Ректор открыл шкатулку, извлёк из неё сигару и закурил, – сначала, чтобы выжить, потом, чтобы жить, а уже потом, чтобы жить хорошо. Но какие именно знания нужны, чтобы жить хорошо?

– Самые различные. – Александр Васильевич почувствовал вдохновение. – Чтобы построить дом, нужен, как минимум, топор, и необходимо знать, как этот топор изготовить. Чтобы поймать рыбу или убить зверя, человеку нужен соответствующий инструмент, я уже не говорю о постройке машины или ракеты. Здесь нужен целый комплекс знаний, который возможно передать только при помощи взвешенной и эффективной системы образования. Которая, в свою очередь, тоже является определённым инструментом…

– В чём-то вы, безусловно, правы. – Перебил Ректор. – Ибо, чтобы жить хорошо, нужны и машины и ракеты и дома. Но только зачем мне или вам знать, как их построить, если их можно просто купить или, упаси Бог, спиздить? Вот смотрите. Наша промышленность уже тридцать лет ничего не производит, все наши ракеты давно взорвались, все наши посевы давно сгнили, наша медицина никого не лечит, а наша наука ничего не знает, в результате известных вам реформ. При этом и спутники, и машины, и дома, и компьютеры, и даже искусственные органы мы имеем в полном объёме.

– Но кто-то же должен всё это произвести. Кто-то же должен…

– Тот, кто должен это произвести, тот это и делает. Это не наша с вами забота. Наша забота – это найти бабки, которые позволят нам всё это иметь. Вспомните, хотя бы Египетских фараонов. Они ничего не производили, но у них всё было.

– Но, – Начал, было, Александр Васильевич…

– Я понимаю. – Мягко перебил его Ректор. – Вам сложно представить себя на месте такого фараона. Оно и понятно, ведь на вашу бомжатскую зарплату нельзя не только купить хорошее лекарство от, скажем, подагры, но и толком перекредитоваться в Мастурбанке. Но тут вы сами виноваты. Были бы чуть поумнее, выбросили бы из головы ваши устаревшие догмы и прекрасно вписались бы в систему, как ваши коллеги преподаватели. А сейчас вы, не имея возможности купить всё необходимое, думаете только о том, как произвести это собственными руками или мозгами, подобно чумазым крестьянам на заре времён. И студентов учите тому же, а это очень, подчёркиваю, очень несовременно.

– Так чему же я должен их учить, по-вашему? – Растерялся Александр Васильевич.

– А ничему. Это будет самым правильным решением, так как научить их жить по нашим правилам вы не сможете, ибо сами этого не умеете. Поймите, такие люди, как вы, нам нужны лишь для того, чтобы прикрывать перед министерством образования нашу полную некомпетентность. Что позволяет, в свою очередь, министерству прикрывать свою некомпетентность перед правительством, что позволяет правительству делать это перед Президентом, а ему перед всей страной. Впрочем, такие слова, как «компетентность» и «образование» – это всего лишь дань традиции, ибо ни того, ни другого у нас давно не осталось. Сейчас время дилетантов, Александр Васильевич, и такие люди, как вы, исторически не востребованы. Точнее востребованы, но только на наших условиях.

– Но вы понимаете, – Александр Васильевич сделал шаг вперёд, – что я не согласен, что я могу…

– Что вы? Ну что вы можете? – Устало произнёс Ректор. – Уволиться, послав нас к чёрту? Вы думаете, что мы не найдём вам замены? Да, вы правы. Замены вам нет, и без вас мы просто будем сосать, простите, хуй. Но всё дело в том, что этот, с позволения сказать, хуй мы и так сосём уже много лет и кое-что – Ректор обвёл руками пространство кабинета – из него высасываем. Вы учите студентов быть критичными и разумными. Вы говорите им, что знать – важнее, чем верить, и что думать – важнее, чем знать! Но вы посмотрите вокруг! Ваша позиция, выражаясь языком вашей же профессии, просто не выдерживает эволюционного давления в границах нашей с вами культуры! Всё, что им действительно нужно знать, так это как лизнуть правильную жопу, чтобы иметь возможность лизнуть другую жопу, ещё более правильную. А когда у них, благодаря этому, появятся кое-какие средства, они должны будут уметь подставить собственную задницу для лизания тому, кто делает это лучше других. И вот этому-то как раз вы научить не можете. Отсюда все ваши проблемы. Ведь вы не способны понять самого главного – в нашем институте штат бухгалтеров в полтора раза больше, чем штат так называемых преподавателей. О чём это говорит?

– О том, – печально заключил Александр Васильевич, – что до образования вам нет никакого дела, а все, что вас интересует, это возможность хапнуть побольше, используя нас, как рабов. О том, что у вас нет никакого конкретного отношения к действительности, а есть только взаимоотношения с другими людьми, такими же ушлыми, как и вы. О том, что талант вы подменяете лояльностью, компетентность – пригодностью, а навыки – платёжеспособностью.

– Вот. – Удовлетворённо хмыкнул Ректор. – На этот раз мы, кажется, друг друга поняли. Работайте как следует, Михайлов. И не будьте таким унылым – один ведь раз живёте!

***

От Ректора Александр Васильевич вышел в наимрачнейшем состоянии. Дойдя до своего кабинета, где помимо него работало ещё несколько таких же преподавателей непрофильных дисциплин, он уселся за рабочее место и, чтобы как-то отвлечься от печальных мыслей, стал проверять курсовые работы. В подобной профессиональной рутине Александр Васильевич всегда находил покой, пребывая в котором, чувствовал себя частью чего-то Великого и Светлого. Но на этот раз Великому и Светлому было угодно вышвырнуть Александра Васильевича в Низкое и Мерзкое уже после десяти минут работы. А случилось это сразу после того, как в помещение вошёл Заведующий кафедрой Фарфоров Алексей Алексеевич.

Александр Васильевич не сразу понял, кто именно появился в дверях, так как на Фарфорове был надет резиновый противогаз с длинным шлангом и внушительным фильтром, прикреплённым к поясу. И только разглядев на груди вошедшего квадратный карман с надписью: «Только для доносов и взяток Ректору», Александр Васильевич встал со своего места и протянул кафедралу руку.

– Здравствуйте, Александр Васильевич, – промычал Фарфоров сквозь клапан, отвечая на рукопожатие, – как здоровье?

– В последнее время неважно. – Признался Александр Васильевич.

– Поделом! – Ответил кафедрал, стягивая противогаз. – Новое лекарство. Очень рекомендую. Слышал, вы посетили Теплохода?

– Да. Был разговорчик. – Александр Васильевич пожал плечами. – Не знаю, что и думать.

– И нечего тут думать. – Кафедрал сочувственно улыбнулся. – Работать. Надо просто работать, а будете много думать, так совсем скопытитесь. Никакой «Поделом» не поможет. Вот примерьте.

Фарфоров протянул Александру Васильевичу противогаз.

– Новое постановление. Всем сотрудникам немедленно пройти антитеррористическую подготовку. На нашей кафедре остались только вы и Кац. Кац сейчас под следствием, поэтому его хер разыщешь, а вы – вот он, как живой! Надевайте!

– Знаете что? – Не выдержал Александр Васильевич. – А не пойти бы вам…

– Надевайте, надевайте. – Прервал его кафедрал. – Разговаривать будем потом. Ведь сами себя задерживаете.

Александр Васильевич оглянулся, как-бы ища поддержки у коллег, и только тут обнаружил, что все они: и инженер, и геодезист, и математик, и философ, и даже лаборантка Валя смотрят на него сквозь мутные круглые стёкла таких же точно противогазов времён второй мировой. Находясь в некотором оцепенении от увиденного, Александр Васильевич медленно принял из рук Фарфорова нехитрое резиновое устройство с длинным хоботом и в два приёма натянул его на голову.

– Как себя чувствуете? – Спросил Кафедрал, привстав на цыпочки и заглянув Александру Васильевичу поочерёдно в каждый глаз.

– Плохо. – Признался Александр Васильевич. – Как всегда плохо.

– Вот видите, – улыбнулся Фарфоров, – для вас это дело привычное! А вот завхоз, старый маразматик, совсем облажался. Натянул его вверх ногами, а потом заблевал изнутри. Говорят, чуть не захлебнулся. А вот вы, я вижу, молодцом! Походите так полчаса и в медпункт. Они там давление должны померить, пульс и взять анализ на вирус «Эпштейна-Барр».

– Но у меня же лекция через двадцать минут! – Промычал Александр Васильевич.

– Лекция подождёт. – Веско заключил Кафедрал. – Вы что, Михайлов, совсем ничего не понимаете?

Тут Александр Васильевич чуть было не признался, что действительно ничего не понимает, но, припомнив разговор с Ректором, вовремя одумался, кивнул головой и вышел из кабинета.

***

В медпункте было людно. Здесь собралась, наверное, треть всего преподавательского состава Института. Половина присутствующих, тяжело дыша, мотала хоботами, озирая пространство сквозь запотевшие окуляры, а другая половина испытывала на себе иные средства антитеррористической защиты. Восемь или девять пожилых профессоров облачились в альпинистское снаряжение – их рыхлые тела были крест на крест стянуты кевларовыми ремнями, на которых болтались жумары и спусковые механизмы. В руках у каждого был короткий репшнур, завязанный десятком косых неряшливых узлов. Здесь же находились трое инвалидов-колясочников с бейсбольными битами наперевес, четыре доцента с чёрными повязками на глазах, которые пытались общаться морзянкой, отстукивая сообщения китайскими палочками, а в дальнем от Александра Васильевича углу расположились две женщины. Они, мешая друг другу, безуспешно в четыре руки собирали ржавый пистолет системы Макарова.

Александр Васильевич нашел свободное место на одной из коек, которые выполняли здесь роль диванчиков для посетителей, и прислонился к прохладной стене, прислушиваясь к тому, как медленно выравнивается его дыхание. Всё происходящее напоминало ему что-то уже виденное ранее – столь же нелепое, тоскливое и трагичное. Что-то злое и бесчеловечное, но побеждённое, в итоге, чем-то лихим и безрассудным, чему он теперь не мог придумать названия. Впрочем, Александр Васильевич помнил, что всё это было во сне, но подробности, которые утром ещё хранила его память, теперь исчезли, растворившись в ворохе новых реальных воспоминаний.

Вокруг разговаривали. Александр Васильевич невольно прислушался к диалогу между директором институтского музея и системным администратором Ниной. Слова директора звучали приглушённо (ему мешал всё тот же одиозный противогаз), а Нина звонко верещала, периодически постукивая друг о друга кулаками в боксёрских перчатках, делая ложные выпады и тут же уходя в глубокую защиту, что не оставляло воображаемому противнику никаких шансов на победу.