Бомбардировщики

5.05.44 в составе 9 Пе-2 бомбардировал укрепленную линию и траншеи противника Ю-З 0,5 км Мекензиевы горы. Из 23 разрывов бомб – 9 прямых попаданий по складу полевого типа, 4 – по ж/д полотну, 3 прямых попадания по оборонительным сооружениям.

8.05.44 бомбардировал аэродром противника на мысе Херсонес. Несмотря на противодействие ЗА и ИА противника, задание было выполнено успешно. Из 115 разрывов бомб – 43 по летному полю, 70 по стоянкам самолетов, 2 прямых попадания в самолеты, зажжен 1 самолет, повреждено – 6. Выведены из строя 2 зенитные батареи…». – http://www.podvignaroda.ru.)

Ну, а как Крым освободили, нас перебросили на 3-й Белорусский фронт. Освобождали Белоруссию, Литву и закончили войну в Восточной Пруссии. После взятия Кенигсберга нас должны были перебросить на Берлин. Уже и карты получили, начали готовиться, как вдруг пришел приказ – карты сдать! И направляют нас в Литву, добивать Курляндскую группировку. Знаешь, тогда даже такой анекдот ходил. Наши войска возвращаются из Берлина и спрашивают: «А что это там орудия стреляют? Кто еще там воюет?» – «А это, – говорят, – Баграмян добивает Либавскую группировку». Так что война уже закончилась, а Курляндская группировка еще не сдалась, и нас оставили на ее уничтожение.

– К этому мы еще обязательно вернемся. Вот вы упомянули про пикирование, и мне интересно, как часто бомбили именно с пикирования?

– Вообще, не так часто. Вот я сделал 156 боевых вылетов, и из них только 20 или 30 вылетов на пикировании. А остальные – бомбометание с горизонтального полета. Понимаешь, на пикировании шли по конкретным целям, когда не надо было площадного бомбометания. Чаще всего, когда, например, укрепрайоны. Вот когда штурмовали Кенигсберг, там же вокруг него стояли шесть фортов. Такие 3-этажные мини-крепости, которые были настолько укреплены, что их никакие снаряды не брали. Так нам привезли специальные бронебойные бомбы, которые прошивали верхнее перекрытие и разрывались уже внутри. И все бы хорошо, тогда уже пехота была приучена атаковать под прикрытием авиации. Сначала проведут бомбометание, как говорится, «всех посадят на дно», потом штурмовики придут работать, и лишь тогда они поднимаются в атаку. Но здесь было очень трудно. В тот день, черт возьми, была плохая погода, высота облачности – всего 600 метров. Бомбить с пикирования с такой высоты никак нельзя. Для пикирования нужна высота не менее трех тысяч. Не менее! Потому что ты с пятисот сбрасываешь бомбы и начинаешь вывод. Это не то что немцы с переворота – раз, на крыло, бросил бомбы и вышел. У нас пологое пикирование. Проходишь угол 45 градусов, ну 50. Вот когда истребителей учили прикрывать, бомбардировщиков на пикировании, так там вообще загнули 60 градусов. Хотя истребитель если под таким углом войдет, то он может и не выйти. Это сейчас уже по-другому, а тогда так. Расскажу тебе случай.

Как-то мы летали в Гродно бомбить всем полком. Три девятки. Мы шли последней девяткой, и с нами была шестерка прикрытия истребителей. Ну, там уже сопротивление не такое большое, так что шестерка или десятка – не особенная разница. И вдруг слышим по рации: «Фоккера!» А последняя серия «фоккеров» очень опасная. Смотрим, шестерка «фоккеров» нас атакует. Но понимаешь, мы уже такой опыт имели, что нас так просто не возьмешь. Мы сразу дистанцию уменьшили, интервал. Соединились, сплотились, и представь, вот тебе три звена, девять самолетов. Если ты атакуешь сверху, то тебя встречает девять крупнокалиберных пулеметов. А в каждой ленте есть и трассирующие, чтобы ты тоже видел, куда стреляешь. И когда на тебя идет этот огненный поток девяти пулеметов, то какой бы ты ни был хладнокровный – не удержишься. И точно так же снизу – девять пулеметов стрелков. В принципе, немцы поначалу пытались атаковать снизу, но, после того как мы стали использовать гранаты, они прекратили это дело. Такие специальные авиационные гранаты – АГ-2. Если немец пошел атаковать сзади, то стрелок-радист ее раз, отстрелил, она на парашютике повисла, и через 3–5 секунд взрыв. А осколки от нее поражают на 150 метров, и если в самолет попадет, то может и сбить. Так что немцы про них уже знали, поэтому атаковали только издали.

Летный состав 1-й эскадрильи 284-го БАП. Аэродром Люксембург – Розовка, сентябрь 1943 г.

Слева направо, стоят в 3–4-м ряду: Молчанов, Леонид Инжеватов, Петр Баглай, Владимир Монаев, Федор Комаров, Виктор Шубин, Валентин Карюков, Василий Герасимов? Михаил Тудаков, Николай Помелуйко, Николай Угаров, Николай Васюшкин;

Стоят во 2-м ряду: Иван Соболев, Владимир Пеший, Константин Таюрский, Петр Моисеев, Дмитрий Шопен, Павел Панфилов, Алексей Воинов, Мартын Иванченко, Андрей Заплавнов, Алексей Сенкевич.

Сидят: штурман эскадрильи Вячеслав Рыпневский, Александр Пронин, Николай Бондаренко, Александр Селедкин, комэск Евгений Вишняков, начальник связи эскадрильи Михаил Сторожук, Василий Дегтярь, Борис Болдырев

– А вот как штурман держится на пикировании? У него же откидное сиденье.

– Как хочешь, но держись. Упрешься ногами в бронеспинку пилота и в принципе держишься. Даже ремнями не пристегивались. Но если тряхнет, конечно, не удержишься. Но в пикировании ты же с пулемета не стреляешь, только в прицел можешь смотреть.

– А на пикировании летчик прицеливается?

– Да, даешь ему переход. Он раз – в цель, и пошел. Вот он идет, приближается, сбросил бомбы. Кстати, знаешь, у нас в полку два случая было, когда сами под свои бомбы чуть не попали.

Первый случай еще на Дону, в один из первых наших вылетов. Пошли как раз с пикированием. А у человека есть такая привычка. Вот ты, например, уже выстрелил, и тебе кажется, что если довести прицел, то пуля попадет лучше. Так и на самолете. Вот ты сбросил бомбы, но цель уходит под тебя, и ты ее по неопытности хочешь вроде как дожать. Как бы дожимаешь самолет, пошел, пошел, и получается, что в этот момент ты обгоняешь и залезаешь под свои же бомбы. Ведь скорость все время растет. И представь, тогда над нами пролетели наши бомбы… А второй случай еще интереснее.

Командиром звена был у нас Костя Таюрский, хороший парень. И вот как-то отбомбили цель, вышел из пикирования, глянул: «Елки-палки!» Между двигателем и кабиной лежит 250-килограммовая дура… Представляешь?! Без взрывателя уже, без этой вертушки… По спине, конечно, мурашки побежали… Понятно, сбросить надо, а как? Попытался накренить, чтобы скатить ее – двигатель не дает. Хотел вперед сбросить, а тут же винты. В общем, возился, возился, и пока сбросил ее, поседел… Вот такие вещи тоже случались. И ещё интересный случай расскажу.

Был у нас один штурман, еврей. Он еще говорил: «Я, мол, за всех евреев воюю». Так его дважды сбивали, один раз под Сталинградом. И он рассказывал: «Меня спас реглан! Если бы не он, я бы точно сгорел!» Потому что он выпрыгивал уже из горящего самолета, а натуральная кожа всё-таки не так горит, и это спасло ему жизнь.

И еще один случай хочу рассказать. Полетели на бомбометание, и вот один экипаж подбивают на подходе к цели. Ну, летчика ранило. Штурмана Ткаченко тоже зацепило, но несильно. Самолет начинает падать, но штурман берет управление и с большим трудом сажает на брюхо. Но во время посадки сильно ударился и потерял сознание. Летчик без сознания, и Ткаченко потерял. Остался только стрелок-радист Загоруйко. Он начал вытаскивать их из самолета, а тут уже немцы к ним бегут. Тогда он начал из ШКАСа отстреливаться. Когда патроны кончились, из пистолета стал отстреливаться. А последней пулей застрелился… Не сдался! После войны одну школу в Николаеве, что ли, назвали его именем. А сейчас даже не знаю, переименовали или нет. (По данным ОБД «Мемориал», стрелок-радист 135-го ГБАП Загоруйко Николай Федосеевич 1920 г. р. не вернулся с боевого задания 17.03.44 года. Впоследствии выяснилось, что его экипаж был сбит ЗА противника в районе ж/д моста через Южный Буг. Не желая сдаться в плен, застрелился. – http://www.obd-memorial.ru.)

В общем, немцы подбежали, а летчик и штурман без сознания. Их грузят на повозку, привезли к себе и поместили в лазарет. Но их даже на допросы не вызывали, потому что наши русские врачи, которые там работали, перевели их в тифозное отделение, куда немцы не заходили. А недели через две наши их освободили, и вскоре вернулись к нам. (В базе данных ОБД «Мемориал» есть сведения, что экипаж 135-го ГБАП гв. мл. лейтенанта Василия Голубева не вернулся с боевого задания 17.03.44 года. Как впоследствии выяснилось, экипаж совершил вынужденную посадку у села Варваровка Николаевской области. – http://www.obd-memorial.ru.)

После возвращения Ткаченко стал летать с командиром звена Колей Прозвонченковым. И вот уже в самом конце войны они пошли девяткой на Пиллау. Но при заходе на цель их подбили, двигатель, по-моему, горел, и немецкие истребители кинулись их добивать. Но Ткаченко успел сбить одного из них, и оба горящих самолета пошли вниз. А летят же над морем, над этим заливом, а Коля то ли плавать не умел, то ли что, но он всегда говорил так: «Я никогда не буду прыгать! Буду тянуть до последнего!» И он потащил. А там же всего ничего, они дотянули, но при посадке самолет взорвался… Вот такая трагическая судьба постигла моего товарища. Был сбит, попал в лагерь, освобожден, опять сбит и смерть… Жалко ребят до слез… (По данным ОБД «Мемориал», экипаж командира звена 135-го ГБАП гв. ст. лейтенанта Прозвонченкова Николая Ивановича, в составе штурмана гв. мл. лейтенанта Ткаченко Адама Ивановича и стрелка-радиста Марьюшкина Виктора Петровича разбился и сгорел вместе с самолетом в Пиллау 25.04.1945 года. Весь экипаж похоронен в братской могиле в г. Балтийск, – http://www.obd-memorial.ru.)

Вот говорят, потери, потери. А я тебе скажу, что когда мы осенью 43-го подошли к Крыму, то, чтобы полететь двум девяткам, нужно было собирать экипажи и самолеты со всех эскадрилий. То есть за каких-то три-четыре месяца мы потеряли почти пятьдесят процентов летного состава… Потом снова прислали летчиков. Обучили их и опять стали летать. И снова у нас потери, потери, потери… Редкий вылет обходился без потерь… Снова пополнение. Но вот что интересно. Те ребята, которые выжили после первых боев, почти все до конца войны летали. Всего один или два экипажа потеряли. Это, конечно, говорит об опыте, умении. Все-таки, как только научишься немного воевать, тут уже понимаешь, как уходить от ударов, как наносить.

Передача полку именного Пе-2 «Таганрогский пионер», 19 мая 1944 г., Крым

– Я читал, что у вас в полку был именной самолет – «Таганрогский пионер».

– Насколько я помню, его в Крыму уже получили. Да, точно, в Крыму. После освобождения Таганрога пионерская организация решила сделать подарок фронту. Как-то там собрали деньги на самолет, а так как наш полк носил почетное наименование Таганрогский, то его вручили нам.

– А кто на нем летал?

– Вот этого я уже не помню. (Бомбардировщик был построен на деньги, собранные таганрогскими школьниками, и был передан 135-му ГБАП в День пионерии 19 мая 1944 года на аэродроме Веселое в Крыму. Первый экипаж составили: летчик Петр Моисеев, штурман Владимир Пеший и стрелок-радист Владимир Монаев. Кроме Петра Моисеева, на самолете летали Андрей Заплавнов и Николай Бондаренко, написавший впоследствии книгу «Летим на разведку». Все экипажи пережили войну. Всего «Таганрогский пионер» совершил 73 боевых вылета, но использовался в основном для разведки. – http://waralbum.ru/29680.)

– Как вам пулемет Березина?

– Хороший! Часто, почти каждый полет приходилось им пользоваться. Я же рассказывал о том, как «фоккера» гнали нашу девятку шестьдесят километров? Атаковали-атаковали, но так и не смогли кого-то сбить. Это говорит о чем? О том, что стрелять умели, и они даже не могли приблизиться толком. (Выдержка из наградного листа, по которому командир звена 135-го ГБАП гв. лейтенант Таюрский Константин Дмитриевич был награжден орденом Отечественной войны I степени: «…16.7.44, будучи ведомым в составе группы, произвел бомбардировочный удар по укреплениям противника в южной части города Гродно. При отходе от цели был атакован группой ФВ-190. Воздушный бой длился 10 минут. Благодаря отличной технике пилотирования и дружному огню, все атаки противника были отбиты…» – http://www.podvignaroda.ru.) И по наземным целям тоже стреляли. Ведь когда к цели подходишь, стрелок-радист обязательно стреляет из нижнего пулемета по зениткам.

Слева направо: летчик Анатолий Балабанов, стрелок-радист А. Корякин, штурман Николай Воробьев

– А какую нагрузку обычно таскали?

– Обычно так: две бомбы по 250 и еще по паре, всего 900 килограммов. Причем все вешали только на внешнюю подвеску.

– А по сколько вылетов делали в день?

– Чаще всего один, изредка два и максимально – три вылета. Всего один-единственный раз, помню, сделали за день три вылета. Два вылета – это бывало. Утром вылет и после обеда можем полететь. А три вылета – это, конечно, очень тяжело. Во-первых, три раза в бой идти – это не шутки. Это же помимо физической еще и огромная психологическая нагрузка. Но это зависит от того, дает штаб дивизии задания или нет. Если на утро, часов на шесть-семь-восемь, задания нет, то мы свободно встаем, идем, завтракаем. Сели в машину и поехали к самолетам. И если нет задания, особенно летом, то просто чудесно. Нам строили навесы такие, под них сена навалят, и мы приезжали с машины – бух туда, досыпать. И ждем. А если очень рано уехали, через какое-то время официантки появляются: «Идите кушать!» И вот мы поели, если нет ничего, снова туда же. Но это редко так.

– А танцы вечерком устраивали?

– Обязательно. Мы всегда к ужину приезжали, и как поели, пошли туда, где баян. Мы же в населенном пункте всегда располагались. Всего один или два раза на аэродроме жили. Хотя нет, в Литве, Пруссии, там же никаких деревень не было. А вот на русской территории после ужина смотрим – гармонист уже играет, молодежь собралась, в основном девчата. Ну и пошли.

– Романы случались?

– Конечно! Ведь все молодые совсем. В основном такие полевые романы с девчонками из БАО (батальон аэродромного обслуживания), но некоторые даже поженились. У меня тоже была одна симпатия. Она потом врачом служила в 9-м гвардейском и вышла там замуж за одного Героя. Вот ты читал у Лермонтова рассказ «Фаталист»? Там говорится о том, что судьба каждого человека предначертана. Вот такой случай расскажу.

В полку почти все оружейницы были девушки, и за одной из них, очень симпатичной девчонкой, многие пытались ухаживать. И вот она с одним летчиком закрутила, любовь пошла. Но его сбивают, там печаль… Потом новая любовь, снова с летчиком, и тоже его сбивают. Прошло время, третий – и третьего сбивают. Тут она как отрезала – всё, хватит любви…

Потом прилетели мы в Смоленск. Там большой аэродром, вся дивизия стояла. И стоял еще истребительный полк, вот этот 9-й гвардейский. И вот представляешь, начались там танцульки. Ну, и наши девушки, конечно, пошли. И её прицелил один истребитель. Но там же все всё знают, и ему говорят: «Не ходи с ней!» Он отмахнулся: «А, сказки…»

– Сбили?

– Хуже. Полетели в зону, и разбился… Вот что это, случайность?

– Не знаю.

– И я не знаю…

– По-моему, эту историю я уже где-то слышал.

– Это в нашем полку было, точно тебе говорю. А была у нас другая оружейница, так она «сотку» – бомбу 100-килограммовую – подвешивала сама. Представляешь, все вдвоем еле-еле подвешивают, а она одна могла. Такая мощная была. Но вот однажды разряжала пулемет, а там патрон остался или чёрт его знает как, но она спустила курок, и ей прямо в ногу. Не помню уже, задело кость или нет, но ранение очень серьезное. Там же патрон 12,5-мм, рельсу пробивал.…

А был еще случай, когда два офицера из-за девушки дуэль устроили. Подробностей, правда, я не знаю. Но командир эскадрильи, как сейчас вижу его перед собой, а вот фамилия вылетела, он это дело узнал. Ну, как же, там же всё на виду. В общем, он их прихватил и такой разгон дал: «Надо там стреляться, а не здесь!»

– А вы помогали летчику сажать машину?

– Нет, я так немного помогал вести её, а сажать не приходилось.

– Просто я где-то читал, что на Пе-2 там такой прогрессирующий, и при посадке штурман обхватывал летчика руками.

– Ну, это если летчик плохо садится, то можно прыгнуть настолько, что и шасси поломаешь. Но это если плохой летчик. А у меня Вася был отличный летчик. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир звена 135-го ГБАП гв. ст. лейтенант Герасимов Василий Лаврентьевич 1921 г. р. был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны II и I степени. – прим. ред.) Всю войну только с ним летал, и лишь однажды мы горели. Там как произошло? От цели вышли, вдруг радист сообщает: «За нами шлейф дыма!» Глянули, точно с правого двигателя. Вася посмотрел, посмотрел и говорит: «Это масло! Двигатель пробит, и он сейчас может загореться». Тогда он его выключил, а на одном двигателе «пешка» ходит плохо. В набор почти не идёт, только прямолинейно со снижением потихоньку. И так мы до самого аэродрома тянули. На второй круг даже не думаем уходить, это уже каюк. Так он и не загорелся. Но когда сели, посмотрели, а там вот такая дырища… Как в той песне поется: «Хвост горит, бак пробит, но машина летит…»